Ю.Никитина. Мы и наши родители

Мы и наши родители

За последнее время наше семейство просто истерзали. Стало еще меньше моментов собственной жизни, не наблюдаемой кем-то со стороны. Приезжаю-
щие перестали спрашивать разрешения не фотографирование, записи, съемку, и их отношение к нам почти целиком вошло в форму отношений зрителей к экспонатам. Стены нашего дома стали прозрачными, и мы сами стали как бы полупрозрачны — ощущение наблюдаемой породы ценных рыб.
Вот в это-то время и готовилась к печати эта книга. Собственно, это не одна, а несколько книг, и каждая из них имеет самостоятельный взгляд на одни и те же вещи. Собранные вместе и никак не
подработанные для своего соседства специально, они оказались просто подробно записанной историей приобретения человеческого опыта — опыта решения проблем, последовательно возникавших в семейной жизни, жизни с детьми.
Они были написаны в разное время. Основу первой, «Правы ли мы?», составили непосредственно дневники Б. П. и Л. А., которые велись ими с первых дней жизни каждого из нас. 1962 год, детей всего двое. все еще почти безоблачно.

Эта книга и есть лепет «новорожденных» родителей, которым все — открытие, все — радостно, нет никаких задних или далеко идущих — утилитарных — мыслей. О своих открытиях хочется немедленно рассказать и перевернуть таким образом весь мир.
Мир не перевернулся, но с профессионально озабоченным окружением (пе-
дагогами и медиками) первые жесткие столкновения произошли. Вокруг имени
Никитиных возник некоторый ажиотаж, подогреваемый любопытством журналис-
тов и почти детским упорством самих Б. П. и Л. А. Было трудно с самого
начала понять, что общественно ценного можно извлечь из этого странного
явления, а самим Б. П. и Л. А. разобраться было еще сложней.
Я хорошо помню, что, когда была еще воспитуемым — по возрасту — су-
ществом, слова «воспитание» в домашнем обиходе не существовало. Оно вхо-
дило в ряд неких абстрактных понятий, которыми оперировали другие — люди
«не мы», объясняя то, что происходило в нашей семье: «педагогика», «экс-
перимент», «закаливание», «разносторонний», «родители», «многодетность»,
«умственное развитие» и т. п. Действующая помимо нас совокупность полу-
понятных терминов была как бы невеселой поверхностью бурно живущего сво-
ей суматошной жизнью дома — той его стороною, которой ему пришлось отк-
рыться наружу.
Другими словами, было нечто, называемое «воспитанием детей в семье
Никитиных», и была еще наша собственная жизнь, полная совсем других
проблем — не тех, которые с таким пылом решались за нас кем-то. И она,
наша жизнь, настолько обросла легендами, что мы и сами подчас не можем
разобраться, что было на самом деле, а что нет. Некий миф о семье Ники-
тиных живет отдельно от нас.
Книги самих Б. П. и Л. А. — нечто среднее между тем, что есть на са-
мом деле, и тем, что пишут. Других слов для обозначения того, что в на-
шем доме происходит, и они не смогли найти. Однако они пользуются досто-
верными сведениями, внимательно слушают мнения «жертв эксперимента», то
есть наши, и за точку отсчета всегда принимают главное: насколько их
способы решения реально существующих проблем применимы в других услови-
ях, в других семьях. На мой взгляд, многие из этих решений приближаются
к оптимуму, то есть универсальны, либо указывают верное направление по-
иска. Есть и просто бесценные, проверенные практикой сведения (глава
«Что мы узнали»), которые в свое время были вытеснены из жизни псевдона-
учными утверждениями и рекомендациями.
Мы и не подозревали, что были для своих родителей источниками столь
ценной информации. С детства мы помимо воли втягивались в тот круговорот
тем, разговоров, отношений с людьми, которые назывались в нашей семье
уничижительным термином «никитинство». Нас тошнило от слов «раннее раз-
витие». А поскольку каждый начинал выяснять собственные отношения с ми-
ром и обществом уже лет с десяти, не прекращались наши конфликты с Б. П.
и Л. А. из-за поразительных несоответствий между «никитинством» и ре-
альной семейной жизнью. Более того, как раз потому, что эти понятия от-
носились к разным логическим и ассоциативным рядам, я в свое время была
глубоко убеждена, что воспитывают-то нас как раз неправильно. Мы не ско-
ро поняли, что речь шла об одном и том же.
Однако в конце концов все семеро детей выросли и заново начали решать
те же вопросы, теперь с точки зрения собственного родительства. Как и
следовало ожидать, под этим углом многое стало выглядеть иначе.
Оказалось, что абсолютное здоровье, самостоятельное постижение окру-
жающего мира одновременно с полной уверенностью в своей защищенности,
существование широкого спектра возможностей для каждого из нас, свобод-
ный их выбор, радость от жизни рядом взрослых и детей — то, в чем мы
росли, чем дышали, что считали само собой разумеющимся — относятся к ре-
альностям только нашей семейной жизни. Большинство же родителей и детей
о них просто не подозревает, хотя именно эти невероятно важные вещи не
особенны, не уникальны, а повторимы.
И — нам ничего не оставалось делать, кроме как начать распространение
информации по «семейному опыту» уже вполне сознательно — нам особенно
доверяют, поскольку мы считаемся вроде как первоисточниками.
Единственное, чему мы сопротивляемся, как и в давнюю эпоху нашего об-
щего детства, — это процессу превращения нашего прекрасного единственно-
го дома в полумузей-полуаквариум, потому что общественным достоянием
должна стать, уж конечно, не наша семья как таковая. Смею вас уверить, у
нас имеется куча неразрешимых семейных проблем, и в качестве образца мы
никуда не годимся.
Но существует опыт жизни с детьми в семье. Главная его ценность сос-
тоит, как мне кажется, в том, что из каждой проблемной ситуации Б. П. и
Л. А. пытались найти выход САМОСТОЯТЕЛЬНО и на самом высоком уровне от-
ношений: ЧЕЛОВЕК — ЧЕЛОВЕК, ЧЕЛОВЕК — МИР. При этом они наблюдали, вслу-
шивались и пробовали, не перекладывая ответственности за свои решения на
других. Они попытались избежать того распространенного варианта, когда
вместо интуиции, любви, сознательности действуют самолюбие, тупое следо-
вание чужому опыту или столь же тупое его отрицание.
Естественно, что все их конкретные решения конкретных ситуаций сложи-
лись в некоторую систему, суть которой — отказ от ложных или неверно по-
нимаемых принципов и традиций, возвращение к ЕСТЕСТВЕННОСТИ в воспитании
человека. И это тоже вполне повторимо.
Ю. Никитина

* Часть 1 *

* ТАК МЫ НАЧИНАЛИ *

Читатель! В книжке, которую вы держите в руках, нет никаких советов,
поучений и призывов делать так, как делаем мы. Это простой рассказ о нас
и наших двух сынишках, о трех бабушках и бесконечных спорах между нами.
— Позвольте! — скажете вы. — Зачем же мне такая книга? У меня у само-
го парню три года, и я тоже с тещей не во всем согласен. Нет уж, вы мне
дайте лучше что-нибудь вроде «Советов молодым родителям», чтобы там было
ясно сказано, что можно, а чего нельзя, как надо и как не надо.
И все-таки подождите откладывать эту книжку в сторону: полистайте ее,
посмотрите фотографии. Может быть, тогда вам захочется узнать о нас
больше, а может быть, прочтя книжку до конца, вы скажете:
— А ведь верно — тут есть над чем поразмыслить…
Редко кто удерживается от удивленных восклицаний, видя впервые наших
малышей:
— И вы позволяете такому малышу бегать босиком по полу? Ведь у вас
прохладно! Не боитесь, что простудится?
— Как? Неужели такой карапуз уже сам ест? И ему не надо помогать?
— Он сам носит посуду? А вы не боитесь, что он разобьет стакан? Нет?
Удивительно!
— Смотрите, смотрите, сам наливает в чайник воду! И как аккуратно!
— Что это у вас Алеши давно не видно и не слышно? Неужели так долго
он может возиться с кубиками?
— Сколько он уже знает букв? Все? А не слишком ли рано?
— Возьмите скорее у него пилу, ведь он порежется! Вы уверены, что
нет?
— У него турник в комнате? И он вниз головой висит? Как легко и ловко
это у него выходит!
— Какой молодец! Сначала угостил конфеткой папу и маму, а потом
только сам откусил!
— Сколько же ему лет? Всего три года? Не может быть! Как же вы этого
достигли?
Как достигли… Хотите узнать как? Послушайте сначала, что говорят о
наших способах воспитания.
Н. В., учительница. Ну и молодцы! Будет у меня ребенок — отдам вам
его для закалки.
Бабушка Дина. Разве это воспитание? Это дрессировка, так животных
дрессируют!
Прохожий. Ишь, какие умные: сами в пальто, а ребенок раздетый!
Бабушка Саша. Разве это родители?! Мальчишка орет, а они как камен-
ные!..
Детский врач. Смело, очень смело! Как вы идете на такой риск? Я со
своим сыном никак не решусь, хотя чувствую, что это надо… Очень, очень
интересно.
Второй детский врач (качает головой весьма неодобрительно). Это уже,
пожалуй, слишком — это крайность.
А сколько пророчеств, большей частью страшных, приходится нам слы-
шать:
— Ревматизм младенцу обеспечен.
— Завтра же будет воспаление легких.
— Без грыжи ему не прожить.
А хорошее предсказывают редко…
И несмотря ни на что, мы продолжаем делать по-своему, хотя, скажем
прямо, это бывает иногда трудно.

Под одной крышей

Семья наша небольшая — папа, мама и два сынишки. Старшему, Алеше, по-
шел третий годок, а Антоник делает первые шаги в своей жизни — ему нет и
года. Мы оба учителя и оба работаем. В одном доме с нами живут и наши
две бабушки. Бабушка Дина — учительница-пенсионерка. Ее в нашем поселке
все хорошо знают — и как учительницу, и как депутата райсовета. Десятки,
даже сотни людей приходят к ней за советами, к ее мнению прислушиваются.
А мы нередко поступаем вопреки ее советам и требованиям.
— Мой долг — предупредить, — строго поджав губы, говорит в таких слу-
чаях бабушка. — Делайте как хотите, но потом… — и она делает многозна-
чительную паузу, — пеняйте на себя.
И мы делаем по-своему. А ее это огорчает и обижает. Хорошо, что это
не отражается на наших взаимоотношениях. А вот с бабушкой Сашей «дипло-
матические отношения» то и дело нарушаются.
— И что вы за люди, какие вы родители, вам бы только родить, а там
пусть растут как трава — никакой заботы! — возмущается она, гремя на
кухне кастрюлями, а потом уезжает «успокаивать нервы» в Москву к сестре
— бабушке Оле.
Дядя Володя и его жена, тетя Таня, работают в Москве, бывают дома
только по вечерам и в наши споры обычно не вмешиваются. Одно ясно: своих
будущих детей они так воспитывать не собираются.
— Главное для ребенка — спокойная нервная система, — философски-снис-
ходительно рассуждает дядя Володя, — нечего ее раньше времени дергать
всякими принципами.
— А я хочу, — мечтательно произносит тетя Таня, — чтобы мой ребенок
был натурой тонкой, поэтичной, чтобы любил красивое, музыку, чтобы было
в нем какое-то благородство.
Трудовая сторона человеческой жизни в Танином идеале почему-то не
учитывается.
Несмотря на столь разные характеры живущих под одной крышей, в одном
все сходятся: все любят наших малышей и хотят лучшего для них. И даже
немножко гордятся ими.
Вот приходит к бабушке Дине кто-нибудь из ее многочисленных посетите-
лей. Алеша летит навстречу босиком, в одних трусиках.
— Ой, батюшки! — ребенок-то у вас босиком и голиком. Да у него даже
ножки посинели! Ты не подходи к нам — мы с холода — простудишься!
— Ничего, он у нас закаленный, — явно гордясь внуком, говорит бабушка
Дина.
— А это что за сооружение? — спрашивают гости, рассматривая наш ком-
натный турничок.
— Это турник, — объясняет мама.
— А°син, — деловито добавляет Алеша и мчится к турничку. Вот он уже
висит на нем, легко подняв кверху ножки.
— Вы подумайте! — снова удивляются гости. И глаза бабушки снова све-
тятся гордостью.
Как в такие минуты нас объединяет общая радость!
И все было бы хорошо, и жили бы мы мирно, и ребятишки росли бы благо-
получно, если бы… А это «если бы» — мы — отец с матерью. В нас-то все
несчастье, в нас вся беда. В глазах бабушек мы не родные отец с матерью,
а плохие отчим с мачехой или еще того хуже. «И просто странно, почему
это дети так привязаны к вам?» — удивляются они.

Холод — доктор, холод — друг

Причин для возмущения у бабушек, конечно, достаточно. «Мучить» своих
«несчастных» ребятишек мы начинаем чуть не с первых дней их жизни.
Алеша родился 1 июня 1959 года. «Домом» для него стала наша терраса.
С первых дней мама начала закалять его: развернет и положит в кроватку
голенького, сначала всего на 3-5 минут, потом на 10, а потом все больше
и больше, пока он весь не станет прохладненький. И так в любую погоду.
Недоброжелательно поглядывали бабушки на все эти «неумные эксперимен-
ты». Бабушка Дина замечала сдержанно:
— Ведь он замерз, заверни его хоть в пеленку. Он еще слишком мал для
подобных вещей.
Бабушка Саша выражалась более решительно:
— Вы что, уморить его хотите?! Где это видано, чтоб новорожденного
голым на улице держать?!
А уж если при этом Алеше вздумается всплакнуть (мало ли у такого че-
ловечка может быть разных причин!), а мама сразу к нему не подходит (дел
у нее хоть отбавляй), тогда совсем скандал! Отсюда и пошли наши педаго-
гические «битвы».
— Он обязательно простудится, — предсказывали бабушки. Но проходили
дни, недели и даже месяцы, Алеша лежал голенький по часу, дрыгал ножон-
ками и ручонками и ни разу не простудился за все лето. А ведь мама уст-
раивала ему «воздушные ванны» и по ночам, хоть летние ночи даже в июне и
в июле бывают прохладные. Развернет мама маленького, чтобы переменить
ему пеленки, а от него — пар.
— Сумасшедшая, — говорят ей наутро бабушки, — приходи его переверты-
вать в комнату. — Ты знаешь, у племянницы Марфы Петровны, которая рядом
с этими, с Ивановыми-то, живет, дочку так застудили, что… — и расска-
зываются разные страшные истории.
Мама молчит или слабо отговаривается. Ей и самой, разумеется, страш-
новато, но на следующую ночь она делает опять то же. И если в прохладные
дни ножонки у Алеши синели, это никак не сказывалось на его настроении,
он был весел и бодр. Папа с мамой дружно отбивали «атаки» бабушек, хотя
иногда приходилось «отступать на заранее не подготовленные позиции».
Были сражения и по поводу солнечных ванн. Двух-трехмесячного Алешу
папа выносил голенького на солнышко и «поджаривал» со всех сторон 1-2
минуты. Женщины беспокоились, а Алеша рос нормально, прибавлял в весе,
быстро развивался и не оправдывал ни одного из печальных предсказаний
бабушек. Была, правда, одна неприятность, от которой мы не могли изба-
виться никакими средствами. Но она, пожалуй, заставила нас закалять Але-
шу больше, чем решились бы мы делать это сами.
На второй или третий месяц жизни у Алеши на головке и на личике поя-
вились какие-то прозрачные прыщики. Они лопались, мокли и сливались в
сплошную корку. Кожа в этих местах — зудела, Алеша расчесывал ее до кро-
ви и плакал. Врачи называли эту болезнь «экссудативный диатез», прописы-
вали лекарства, мази, примочки, кварц, но ничто не помогало. Иногда бо-
лезнь как будто утихала, кожа очищалась, и мы радовались, но потом бо-
лезнь вдруг вспыхивала с новой силой, хотя никаких причин к этому, каза-
лось, не было.
Мама иногда строго соблюдала диету, в течение месяца не брала в рот
ничего запрещенного, а иногда в отчаянии забывала обо всех советах вра-
чей, ела все без разбора и, что можно, давала Алеше. Болезнь будто смея-
лась над нами и врачами, вспыхивала и угасала, когда ей захочется.
Исстрадались, глядя на это, и бабушки, добывали какие-то рецепты и
лекарства, рекомендованные как самые верные средства. Не помогали и они.
Нужна была какая-то другая помощь. И вот одного врага болезни мы все-та-
ки нашли. Он стал нашим и Алешиным другом. Вот что записано в дневнике.
«В тепле (выше 15 градусов) кожа у Алеши краснеет и начинает зудеть.
Алеша расчесывает ножки, ручки, лобик, при этом просыпается, плачет,
долго не спит, и уж тут всем не до сна, в особенности маме. А в прохлад-
ной комнате он чувствует себя лучше, зуд прекращается. Алеша оживает,
бодро ползет по полу, смеется и играет. Но стоит только одеть его потеп-
лее, как может снова начаться зуд. И лучшее средство от него — холод».
Мы раздевали Алешу и голенького или в одной распашонке выносили в
тамбур или даже на воздух (это зимой-то!). Сначала, конечно, побаивались
и выносили на 10-15 секунд, а потом на минуту и больше. А к концу зимы
мы уже так осмелели, что на двух-трехградусный мороз выходили, надев
Алеше только распашонку и посадив его в мешок (мама нашила Алеше мешков
с резинкой вместо пеленок, они очень удобны).
— Совсем с ума сошли! — возмущались бабушки — Нашли способ лечения!
А на холоде зуд прекращался буквально через несколько секунд. После
принятия такой «холодной ванны» Алеша переставал плакать и чесаться и
начинал спокойно ползать и играть.
К девяти месяцам он был уже прекрасно закален, ползал в комнате го-
леньким даже при 10-12 гр. Мы смотрели на него, и самим иногда станови-
лось страшновато. Но веселая рожица Алеши и радостная возня с игрушками
успокаивали нас. А к синим пяточкам все мы привыкли.
Одни бабушки с трудом переносили это зрелище, но возражать не пыта-
лись — Алешка-то не болел! И все-таки без пророчеств не обходилось:
— Застудите вы его! Вот увидите!
И вновь не оправдывались бабушкины предсказания. Зато второго сына —
Антошу — мы посадили на холодный режим уже без всяких колебаний.
Всю зиму наши малыши спят на застекленной террасе. И тут у мамы
только одна забота: «Как бы не перекутать!»
Зимой перед сном, а иногда и на всю ночь мы полностью открываем фор-
точку. К утру становится довольно прохладно, а сынишки спокойно посапы-
вают, лежа в мешках или под простынками.
Мы никогда не употребляем такие слова, как «сквозняк», «продует»,
«простуда», и только от бабушек их можно услышать, да кто-нибудь из по-
сетителей, старательно прикрывая дверь, говорит:
— Возьмите скорее на руки крошку: от двери холод-то какой идет!
Мы успокаиваем, говоря, что малышу это не страшно, и в доказательство
иногда показываем снимок, сделанный в одно солнечное февральское воскре-
сенье. Правда, некоторые знакомые, глядя на снимок, полуутверждая, спра-
шивают:
— После этого у обоих было воспаление легких?
И когда мы отвечаем «нет», они недоверчиво качают головами. Чувству-
ется, как трудно им в это поверить. На помощь приходит бабушка Дина, ко-
торая со временем убедилась-таки в безопасности и даже явной полезности
для Алеши прохладной температуры.
Дома, в комнате, где всегда тепло (18-20 гр.), а летом на террасе и
во дворе малыши обычно бегают голенькими и босиком. Они так к этому при-
выкли, что только к двум годам Алеша стал надевать трусики. Но даже те-
перь, если вдруг представится случай их не надевать, он немедленно этим
воспользуется. Довод бабушек: «Стыдно ходить без штанов!» — на Алешу по-
ка не производит впечатления.

КАША ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ

— Каши надо больше есть — крепким будешь, — говорят бабушки Алеше. —
Доедай все: в тарелке сила твоя остается.
Кормить побольше и повкуснее, по мнению бабушек, — старый и верный
способ сделать малышей здоровыми и сильными.
— Недаром говорят про слабого: мало каши ел! Главное, чтоб сыт был, а
остальное приложится.
А мы этот способ считаем хорошим только для накопления жира. И никог-
да не пытаемся ничего впихивать в рот малышам насильно, вполне доверяя
при этом матушке-природе: пусть едят сколько хотят.
А вот что касается остального, которое будто бы прилагается к сытос-
ти, — тут уж, позвольте, есть все основания сомневаться.
— Что-то я не знаю ни одного спортсмена, который бы развивал силу и
ловкость, сидя за обеденным столом, — смеется папа. — Тут тренировка
нужна.
И первым «тренером» малышей становится мама. Антоше только три меся-
ца, а он уже крепко держится за пальцы ее руки, и мама тянет его к себе.
У Антоши широко открыты от удивления глазенки. А мама то приподнимет
его, то снова отпустит руку, и как ни пыжится Антоша, как ни цепляется
крепче за мамины пальцы, все равно приходится ложиться опять на спину.
Такое упражнение нравится ему. С ростом малыша упражнения усложняются.
Когда Алеша уже крепко стоял на ногах, папа решил:
— Пора переходить к серьезной тренировке.
И вот рядом с папиным турником во дворе появляются еще два: повыше и
пониже. Самый маленький для Алеши, а повыше — для соседских ребятишек,
которым уже по 6-7 лет. Они «водятся» с Алешей, несмотря на большую раз-
ницу в возрасте. «Гимнастическую секцию» из этих «разнокалиберных гим-
настов» папе организовать просто некогда, но есть у него тайное желание
— заразить Алешу и Антошу, а заодно, может быть, и их приятелей любовью
к спорту. Папа, сам влюбленный в турники и беговые дорожки, по себе зна-
ет, что страсть эта — лучший и верный путь к силе и здоровью. Вот он и
пускается на такие «хитрости», как устройство трех турников сразу.
Соберутся ребятишки во дворе, а папа бросит свои дела и к ним. То ка-
кое-нибудь дело затеет, то на турнике «тряхнет стариной». Ребятишкам та-
кое зрелище — редкость. Стоят, разинув рты.
— А теперь вы покажите, что умеете! Кто может ноги до турника под-
нять? А кто влезет на него?
И пойдут ребята щеголять друг перед другом. Каждому хочется блеснуть.
Алеша, хоть и мал, кое в чем тоже не уступает большим. Саша, высокий,
застенчивый мальчик, пойдет в этом году в школу, а ноги поднять до тур-
ника не может, подтянуться — тоже, только качается на турнике, смущенно
улыбаясь. Обидно — все могут, даже маленький Алеша, а он нет!
— Скоро устроим соревнование — кто лучше, — обещает папа, — приходите
почаще заниматься!
— А можно каждый день?
— Можно, пока ладошки не заболят — тогда уж хватит! — советует папа.
И ребятишки приходят. Даже Саша, выбрав момент, когда у турников ни-
кого нет, тоже старательно тянет непослушные ноги вверх.
А наступила зима — пришлось «спортзал» устроить в комнате. Поставили
стальную трубу до потолка, а к стене и трубе прикрепили турник. И тоже в
два этажа — малышам и старшим. Маленький турник легко снять — вынул
гвоздик и перекладинку долой — занимайся на верхнем. Мама сшила большой
мягкий матрасик, почти спортивный мат. Он лежит сложенный вдвое под тур-
ником, но его можно вытащить на середину комнаты, расстелить, и такое
раздолье для кувырков, стоек, мостиков! Ребятишки готовы кувыркаться да-
же друг по другу — всем хочется сразу. Но папа или кто-нибудь из ребят
постарше устанавливает «очередь». Удовольствие большое и редкое. Где это
и кто позволит устраивать этакий «цирк» в комнате?
И вдобавок ко всему этому у папы есть еще два динамометра, измеряющих
силу кисти руки (тоже большой и маленький) — ребята наперебой жмут дина-
мометр и с азартом сравнивают результаты.
— Ух, ты! — слышится то и дело.
А малыши тем временем крепнут. Никто не стоит над ними, не заставля-
ет: «Занимайся!», «Тренируйся!» Только наша искренняя радость, если есть
успехи у ребят, и поддержка в случае неудач (да и спортивные снаряды
всегда под рукой). А силенки все растут и растут. И папа уж не упустит
случая помочь сыновьям в их занятиях.
Между нами и бабушками опять происходят споры.
— Не беги, упадешь! — останавливает бабушка Дина Алешу, мчащегося по
дорожке сада. — Тише! Тише, ты, угорелый! Расшибешься!
— Молодец! Хорошо бегаешь! А еще быстрее можешь? — подзадоривает папа
в подобных случаях.
— Да ведь убиться может! Тут под горку, да еще шлак, — беспокоится
бабушка.
— Ну что с ним будет? Подумаешь, скорость у него — двухгодовалого!
Самое большое — нос обдерет! — успокаивает бабушку папа. — Да и падает
ведь он просто мастерски. Нам с вами далеко до него. Вчера Алеша увидел,
что мама идет с работы — и как припустит навстречу! А там под горку. И
споткнулся на всем лету. Я думал: нос уж он расквасит обязательно. А он
изогнулся дугой и, как конь-качалка, перекатился с живота на грудь, а
потом на руки. И носа даже в пыли не выпачкал. Вскочил как ни в чем не
бывало — и дальше. А посмотрите, как он со стульев падает! — продолжает
папа. — Это же виртуоз своего дела. Глядя на Алешу, можно книгу написать
«Как падать и не расшибаться при этом».
Но разве бабушке докажешь? Она все свое:
— И зачем это нужно? Как будто без этого нельзя обойтись!
Да, представьте себе, даже сейчас это бывает необходимо! Сколько раз
Алешу и Антона выручали крепкие и, главное, цепкие ручонки? Вот мама по-
садила младшего в коляску, дала игрушку, а сама занялась чем-то на кух-
не. Вдруг Антон громко заплакал. Она к нему. И что же: Антона в коляске
уже нет, но ручонками он так крепко успел ухватиться за край коляски,
что застрял на полпути. Висит и не падает на пол. Тут его мама и выручи-
ла. А упади он на пол, головенкой мог бы сильно удариться.
У Алеши — страсть к поездам. Он может подолгу стоять у окна и ждать,
когда поезд покажется вдали. Но окно высоко, и Алеша использует велоси-
пед в качестве подставки: руками ухватится за раму, а ноги на педалях.
Поезда все нет и нет, стоять становится скучно, и Алеша начинает раска-
чиваться на педалях туда-сюда, туда-сюда. Вдруг неловкое движение — обе
ноги соскочили с педалей, и Алеша повис, крепко вцепившись в раму руками
и поддерживая себя даже подбородком. Ноги разыскивают ускользнувшие пе-
дали, а руки надежно держат его у рамы. И Алеша нашел педали, и снова
встал на них, и снова стал покачиваться туда-сюда. Не упал он потому,
что не только крепко висит, но даже может подтянуться вверх. Ему и нев-
домек, какой опасности он избежал, не свалившись верхом на зубчатое ко-
лесо.
Да! Во многих случаях жизни могут пригодиться и силенка, и цепкость,
и ловкость.

«Плохая» мама и «хорошая» бабушка

Гора посуды на кухонном столе — у мамы. Гора игрушек на маленьком
складном столике — у Алеши. Оба заняты делом: мама, напевая, моет посу-
ду, а Алеша погружен в обычный утренний «осмотр своих владений». Каждую
игрушку он осматривает, пробует ее «на стук», «на зуб», «на вкус», за-
тем, не глядя уже на нее, бросает на пол, а иногда следит, наклонившись
через перильца, как она ударится и стукнет об пол. Этого занятия ему
иногда хватает на полчаса. Когда игрушки иссякают на столе, мама на ходу
подсовывает Алеше то кружку, то крышку от кастрюли, то большую ложку.
Когда все испробованное и надоевшее валяется вокруг, Алеше становится
«скучно». Он тянет ручки к маме и сначала тихонько, а потом все громче
начинает похныкивать. А маме некогда.
— Подожди, Алешенька, еще немного осталось. Давай-ка с тобой погово-
рим лучше… — успокаивает она его.
А Алеша, вместо того чтобы успокоиться, может заплакать, но не надол-
го — на полминутки, на минуту. Мама это знает и, не беря его на руки,
продолжает «разговор» с ним. Алеша, успокоившись, начинает ей «отве-
чать»:
— Тя-тя-тя… дя-дя.
— Дядя, Ка-тя, Алешенька, — в тон ему говорит мама.
— Ки-ки-ки, — тоненько пищит Алеша.
— Ки-са, — тоже тоненько тянет мама, а сама радостно смеется. Улыба-
ется и Алеша, глядя на маму, и вдруг начинает уморительно хохотать. Оба
довольны.
Переделав все дела на кухне, мама переносит Алешу в комнату и кладет
в кроватку. Он тут же поднимается и, ухватившись за перильца, пускается
в «путешествие» по кроватке. Надолго останавливается у полотенца: берет
его и сваливает к ногам; кряхтя, наклоняется, при этом стукается лбом о
перильца кроватки, всхлипывает, но полотенце все-таки поднимает и…
снова роняет. Наклоняясь в третий, четвертый раз, он уже жмурится и с
опаской поглядывает на близкие перильца, но лбом не задевает их.
А мама тем временем убирает в комнате, протирает полы, ладит бельишко
и даже иногда записывает в дневнике про Алешкины успехи.
И только немного освободившись, она берет Алешу на руки. Тут начина-
ется «борьба» на диване и «цирковые номера». Алешка, голенький, радостно
хохочет, охотно и долго прыгает на диване, держась за мамины пальцы. А
мама еще напевает в такт прыжкам:

Вот как мы попрыгаем,
Ножками подрыгаем,
Ручками помашем,
Попоем и спляшем, —

или:

У Алешки все в порядке
От макушки и до пятки.
Надо с этакой фигурой
Заниматься физкультурой, —

вообще какой-то набор слов на разные мотивы. Это у мамы отдых на
15-20 минут, а у Алеши «спортивные занятия».
Потом Алеша получает бутылочку с кефиром или кашей и, опорожнив ее до
дна, засыпает. А проснется — снова возится с игрушками в кроватке.
Со всем этим бабушки еще мирятся, хотя и ворчат, что «мы мало уделяем
ребенку внимания». Но если они слышат Алешкин плач, то тут уж, мама, бе-
регись!
— Ты разве не видишь, что ребенок надрывается? Уже час целый, навер-
но, кричит! — обрушиваются обе бабушки на маму, хотя в действительности
может и двух минут не пройти.
— Зачем же доводить ребенка до крика? Ребенок должен меньше плакать.
От плача у него нервная система расшатывается, — научно обосновывает ба-
бушка Дина свои советы.
А бабушка Саша просто хватает Алешу на руки и уносит к себе. Первым
делом она «успокаивает» его, причитая:
— Бедный ты мой! Дорогой ты мой! И никто тебя на ручки не берет. Все
забыли Алешеньку, — и она бережно носит его по комнате, покачивая и при-
говаривая. Алеша тут же умолкает, и она начинает угощать его. У нее
всегда припасено что-нибудь вкусненькое для Алеши, и ей кажется, что он
вечно голоден. Только покормив его и напоив, она чувствует себя спокой-
нее.
Вот бабушка начинает играть с ним: посадит Алешу на одну ладонь и,
придерживая грудку второй, «пляшет» с ним, высоко поднимает его в такт
припеву. Алеша блаженно обмякает в ее полных руках, головенка у него
раскачивается — он доволен. Но стоит только Алеше дать первый знак неу-
довольствия или пресыщения этой игрой, бабушка мгновенно прекращает ее.
Тогда она укладывает его на большую мягкую кровать и играет с ним в «ко-
зу». Сделав пальцами два «рога», она «бодает» его в животик, в грудку,
под мышки, и Алеша хохочет, приводя этим бабушку в восторг.
Пока Алеша у бабушки Саши, он в сытом безмятежном бездействии. Если
лежит, то на самом мягком, что может найти бабушка. Если сидит, то так,
чтобы его «слабая» спинка не напрягалась. А чтобы ему не было скучно,
бабушка Саша его непрерывно развлекает. А надоест ей все это, она укачи-
вает Алешу и сонного, сытого приносит маме. Это означает: «Вот как надо
с ребенком обращаться!»
И если после этого Алеша не хочет оставаться один в кроватке или на
стуле, часто начинает проситься на руки и хнычет, то в этом бабушки об-
виняют нас. Сначала мы еще пытались «оправдываться» и что-то доказывать.
— Ведь Алеша привыкает к рукам. На ваших руках он бездействует, а
когда играет сам, ему приходится работать собственной головенкой и рука-
ми. А это ему и полезней и интересней.
Мы решили настойчиво отстаивать свою «линию» в воспитания, приучать
малыша, не докучая взрослым, самому находить для себя интересные заня-
тия.
И стало легко. Алеша уже мог часами ползать по полу террасы (благо —
лето!). Остановится около коляски и примется «исследовать» колесо. И од-
ной ручонкой, и другой пытается стащить его, а колесо не поддается. Ма-
лыш начинает сердиться, хныкать, хватать и дергать колесо резче, но все
бесполезно. Сколько движений, сколько трудностей, какая энергичная дея-
тельность! Мы невольно сравниваем ее с блаженным лежанием у бабушки на
руках или с бесконечными забавами, когда бабушки заняты внуком, а внук —
бабушками. Все дела при этом останавливаются — бабушки заняты «воспита-
нием». Когда же время на «воспитание» иссякнет — надо же и другие дела
делать! — бабушка Дина говорит маме:
— Да забери же ты Алешку, у меня ни секундочки свободной, а он лезет,
спасу нет!
И мама «забирает» Алешку к себе. Ей-то ребенок никогда не мешает. Она
успевает делать с ним все домашние дела, и даже общественные, не отводя
никакого специального времени на воспитание и постоянно ощущая светлую и
ясную радость оттого, что ее сынишка с нею рядом.
Бабушка Дина говорит иногда:
— Хоть я и люблю детей, все равно самый тяжелый труд для меня — нян-
чить маленьких. Своих еще ничего, а вот чужих и вовсе не могу: вечное
беспокойство, вечная ответственность, да и физически трудно — поди-ка
целый день с одним побудь, умаешься хуже любой работы.
А мама слушает и удивляется:
— Зачем же все твои разумные, проверенные, испытанные, разнообразные
способы воспитания, если они делают жизнь с детьми такой тяжкой обузой!
Нет, пусть для меня она будет радостью!
И папа с ней согласен.

Без ходунков

Алеше восемь месяцев. Недели три тому назад он первый раз самостоя-
тельно встал, держась за перильца, а сейчас уже «путешествует» довольно
свободно по всей кроватке.
Папа дает ему два больших пальца, ставит повисшего на них Алешу на
пол и пробует идти с ним по комнате. Первые шаги получаются неудачными.
Одна нога часто наступает на вторую, и тогда следующего шага сделать
нельзя. Алеша повисает на папиных пальцах, поджимает ножки и ставит их
снова на пол, но уже рядом, а не одну на другую. Такие «прогулки» ему
нравятся, и как только папа подходит к Алеше, тот поднимает вверх обе
ручонки: возьми, мол, меня!
В комнате стоит низенькая раскладушка. Папа превратил ее в настоящий
«тренировочный снаряд» для ходьбы. Приведет Алешу папа к середине крова-
ти, даст за нее схватиться, а сам уйдет к краю и растопырит все десять
пальцев: хватайся, Алеша, за любой!
Малышу очень хочется ходить, и он тянет ручонку к папиным пальцам, но
они далеко, и он хватает только воздух. Тогда он берется снова двумя ру-
ками за раскладушку и делает шажок к папе. Но и отсюда он не может дос-
тать папины пальцы, как ни тянет к ним ручонки. Алеше становится груст-
но, он жалобно похныкивает и вот-вот расплачется.
Мама видит Алешины «страдания» и очень сочувствует ему.
— А может, тебе немножко ближе стать? — говорит она. Но папа чувству-
ет, что у Алеши «есть еще порох», и не уступает. И Алеша снова делает
шаг, пробует схватить пальцы — снова неудача, снова хватается за кровать
и снова крошечный шажок к этим, таким желанным папиным пальцам.
Зато какая радость у Алеши на личике, как смеются папа и мама, когда
наконец Алеша крепко хватается сначала одной, а потом другой ручонкой за
папины пальцы и отправляется в награду в длительное путешествие по всей
комнате.
Очень трудны первые шаги и первые уроки. Трудно Алеше, папе, маме, но
каждый раз Алеша все быстрее добирается до пальцев и через два дня уже
не собирается хныкать, а бодро, разговаривая сам с собой — «тя-тя-тя»,
пробирается вдоль раскладушки и так увлекается, что отпускает одну ру-
чонку и тогда начинает терять равновесие. Чтобы не упасть, он отставляет
ногу назад, как штангист, и, зажмурившись (ведь возможно, что придется
шлепнуться на пол), отчаянно хватается второй рукой за кровать. Но…
равновесие восстановлено, сердца папы и мамы поднимаются на свои места,
а Алеша продолжает победно и невозмутимо двигаться дальше.
А еще дня через три Алеша уже обходит — и довольно быстро! — раскла-
душку кругом. Она становится в буквальном смысле слова «пройденным эта-
пом».
Зато по комнатам Алеша по-прежнему очень любит путешествовать, крепко
держась за папины пальцы. И вдруг однажды — что такое? — один из пальцев
перестает служить Алеше опорой! Куда его Алеша не потянет, туда палец и
движется. Как же быть? И Алеша через несколько минут бросает его, цели-
ком держась за прочный и надежный, как раскладушка, второй палец. Так мы
переходим к хождению по комнате с одной «опорой», а потом, недельки че-
рез две-три, когда папа почувствует, что силенок у Алеши уже достаточно,
то и эта единственная «прочная опора» начинает становиться все менее
прочной. Алеше приходится все больше и больше полагаться на свои силен-
ки, и они быстро растут у него. К девяти месяцам папин или мамин палец —
уже почти условная опора — так, на всякий случай, и на десятом месяце
Алеша уже идет сам.
На первых порах получается еще плохо: неуверенно, тяжеловато. Падает
Алеша довольно часто; после этого иногда рев. Бабушки советуют:
— Купите «вожжи» или, еще лучше, — «ходунки», ведь какая прелесть! Вы
видели? Рама такая с колесами, ребенка поддерживают лямки, он на них да-
же повиснуть может — и ничего, никакого риска. Пустил в «ходунках», он
себе и бродит — не наткнется ни на что, не упадет. Какой-то умный чело-
век придумал…
— Умный? Я бы этого «умного» самого в «ходунки» на день посадил. Ни
нагнуться, ни присесть, ни взять в руки ничего нельзя. Равновесие дер-
жать не нужно, осторожности соблюдать не надо. Не «ходунки», а лучший
способ затормозить развитие ребенка, — возмущается папа. — Ребенок не
будет уметь падать и, главное, не научится быть осторожным! И тогда лю-
бое падение будет для него страшный! Как вы не можете понять этого? Нет
уж! Избавьте Алешу от этой «прелести»! Пусть учится падать, и это надо
уметь делать в жизни.
И Алеша действительно в несколько дней научился ловко «приземляться».
Если он теряет равновесие и начинает падать назад, то сразу складывается
вдвое и плюхается мягким местом, если вперед — сгибает коленки и выстав-
ляет вперед ручонки. В первые дни, конечно, получалось не всегда удачно,
доставалось иногда и голове. Но скоро он стал это так легко делать, что
на падения и внимание перестал обращать.
А через 8-10 дней, когда Алеша сам начал вставать на ножки уже без
всякой опоры и без чьей-либо помощи, совсем стало хорошо. Только слышно
по комнатам, как босые ножонки: топ, топ, топ! А потом шлеп, стук! Это
значит Алеша «приземлился», но неудачно, и стукнулся головой. Чаще всего
после этого тишина — Алеша поднимается, а через несколько секунд опять
частые и бодрые звуки: топ, топ, топ!
Гораздо реже рев — это значит, что удар оказался чувствительным. Но
через несколько секунд рев прекращается, и снова слышится деловито-пос-
пешное: топ, топ, топ, топ.
Только один раз Алеша при падении ударился очень сильно, но виноваты
в этом были бабушка и папа. Папа как-то привел его домой от бабушек, где
он пробыл полдня, и пустил шагать, как обычно, одного по комнате. Не ус-
пел Алеша пройти несколько шагов, как покачнулся назад и стал падать, но
так странно и необычно, что у папы сердце похолодело. Вместо того, чтобы
сесть, он падал на спинку плашмя и даже изогнулся назад! Папа бросился к
нему, но не успел: Алеша ударился затылком о пол так сильно, что нес-
колько секунд беззвучно открывал ротик, а потом залился отчаянным пла-
чем. Папа держал его уже на руках и ничего не мог понять. В чем дело?
Почему он так странно падал? Куда девалось Алешино умение «призем-
ляться»?
Разгадка пришла вечером, когда бабушка Саша пришла к нам в комнату.
Алеша сидел у нее на коленях, а когда сполз на пол и хотел сам идти, она
пошла за ним, заботливо поддерживая одной рукой его затылочек. Если бы
он вдруг качнулся назад, то затылок встретил бы бабушкину руку.
Все сразу стало ясно: полдня бабушка ходила следом за Алешей, поддер-
живала его затылочек, и он «забыл», как надо падать назад.

«А КИРПИЧ ВКУСНЫЙ?»

Первая весна в жизни человека — немалое событие, особенно если этот
человек впервые пробует босыми ножками землю. Дома — гладкий пол, бегать
по нему — сплошное удовольствие, а тут что-то колет пяточки — не
очень-то разбежишься! И на каждом шагу — новое, и все надо рассмотреть,
пощупать и, конечно, попробовать на вкус: а вдруг вкусно? Новой травки
еще нет — ведь только середина апреля, нет еще и листочков на деревьях.
Зато все камешки на дорожке, промытые весенним дождиком, хорошо видны. И
Алеша сосредоточенно разглядывает черные блестящие угольки, серые голыш-
ки, красные осколки кирпичей. Один ярко-оранжевый кусочек ему особенно
понравился, он его взял, подержал, рассмотрел, постучал им по земле и…
отправил в рот. Папа стоит рядом и смотрит на это спокойно. Ведь надо же
малышу узнавать свойства вещей! Даже про взрослых говорят «Глазам своим
не верит, пощупать должен», — а Алеше обязательно еще нужно и на зуб, на
вкус попробовать — других-то способов исследования у него нет.
— Алешенька, невкусно, — предупреждает все же папа сынишку и ждет.
Алеше действительно скоро становится «невкусно», и он, кривясь, выплевы-
вает кирпич на землю. Во рту остался противный песок. Алеша недовольно
морщится и наконец со слезами бросается к папе.
Всю эту сцену видит из окна бабушка Саша и, возмущенная, выскакивает
на крыльцо.
— Кирпичом накормил! Стоит и смотрит, как ребенок в рот кирпич засо-
вывает! Нет бы отобрать, а он еще подзуживает!
Пока бабушка высказывает свое возмущение, папа успевает очистить Але-
ше рот от песка и вытереть ему нос. А затем пытается объяснить бабушке
свое поведение.
— Ну а если бы нас тут не было, он бы все равно попробовал. Если я
сейчас не позволю, он без меня кирпич в рот засунет.
— На то и глаза, чтоб за ребенком смотреть!
— Нет уж, — решительно возражает папа, — пусть сам знает, что можно и
чего нельзя. Это надежнее и папиного и бабушкиного глаза. Вы думаете, он
теперь будет брать в рот кирпич? Насильно не заставите. Попробуйте!
Папа протягивает Алеше кусочек кирпича, но тот, морщась, отворачива-
ется: кирпич-то, оказывается, невкусный!
«Попробовав» так на зуб мыло, свечку, песок и другие «невкусные» ве-
щи, Алеша стал настолько осторожным, что даже съедобные вещи, новые для
него, он отказывался сразу брать в рот.
Что ж! Осторожность, добытая собственноручно и собственнозубно, ему
не повредит! А папе с мамой можно не волноваться за Алешу.

Горячий чайник в роли учителя

Пока сидишь в очереди к врачу детской консультации, чего только не
наслушаешься!
— У вас уж малыш-то ходит, — завистливо вздыхает молоденькая мамаша,
завертывая в пеленки двухмесячную дочку, — а моя-то когда еще пойдет — и
не дождусь, наверно. Нянчись вот с ней, а то бы сама бегала — все забот
меньше.
— Не завидуй, милая, — замечает старушка в платочке, — ребенок не хо-
дит, еще благодать, а как пойдет — смотри в оба: все будет хватать и к
себе в рот тащить. Только и жди какой-нибудь беды. Там и иголки, и бу-
лавки — да мало ли чего! Разве за ним усмотришь?
— Верно, верно, — соглашается мать двухлетнего карапуза, которой по-
завидовала было молодая женщина, — и не говорите: прямо сладу никакого
нет. Уж я все прячу от него: и нитки, и иголки, и ножницы — ну все, все,
а вчера смотрю — откуда только он взял! — тащит в рот английскую булав-
ку.
— Батюшки! Ну-ну! И что же?
— Ну, отняла, конечно, а он в рев, тянется к ней, да и только! Спря-
тала подальше. Что же еще сделаешь?
Папа с Алешей тоже ожидают очереди к врачу и слышат этот разговор.
— А как же он узнает, что булавка острая, что она делает больно? — не
выдерживает папа.
— Что ж, ему булавку в рот пихать, что ли? — недоумевает женщина.
— Да нет, конечно, но он же должен знать, что булавка колется?
— Ну и что?
— Надо, чтоб он хоть раз укололся, надо так сделать.
На это женщины отвечают все разом:
— Да кто ж это сможет?!
— Господи, да что ты говоришь-то!
— Как же собственному ребенку больно сделать? Что вы!
— Разве можно это? Да рука не поднимется.
— Будет чепуху-то молоть, милай, — выражает общее мнение старушка в
платочке. — Не зря вон написано на стенах, что беречь от всего надо ре-
бенка.
И правда, со стен требовательно кричат плакаты:
«Прячьте спички от ребенка!»
«Берегите глаза детей!»
«Не оставляйте детей с огнем!»
Где уж тут спорить? Да еще в детской консультации! А дома мы делаем
иначе.
Вот Алеша уже сам пошел по комнатам. Сколько новых вещей для него и
сколько опасностей! Даже безобидный стул становится опасным, когда Алеша
опрокидывает его на себя. А он уже может потянуть его так, особенно со
стороны спинки, что стул свалится. Спички и иголки можно спрятать по-
дальше, а как быть с печкой, электроплитой, горячим чайником? Да и на-
долго ли спрячешь спички, иголки, ножницы? Ими так часто пользуются
взрослые, что рано или поздно они все равно попадут малышу в руки. И ес-
ли тут не окажется рядом взрослых? Может случиться несчастье, и, может
быть, непоправимое!
А если «знакомить» со всеми этими опасностями малыша? И знакомить
тогда же, когда жизнь сталкивает с ними? Зная опасность, он станет осто-
рожнее. Да и «знакомство» это будет происходить на наших глазах, и тяже-
лых последствий можно будет избежать. Ведь даже шестимесячный Антоша,
стукнув себя по лбу погремушкой, начинает ее остерегаться. Берет погре-
мушку ручонкой, а сам заранее жмурит глазки — вдруг стукнет его погре-
мушка опять!
Так и решили: опасностей не скрывать.
Вот сели все завтракать. Алеше пошел уже второй год, он сидит на сво-
ем высоком стуле. Мама поставила на стол горячий чайник.
— Чайник горячий! Видишь, пар идет? — показывает папа Алеше. Что та-
кое «чайник», Алеша знает. Спросит мама: «Где чайник?» — Алеша показыва-
ет на него пальчиком. А вот что такое «горячий» — неизвестно. Он снимал
крышку с холодного чайника и решил сейчас сделать то же…
— А-а-а! — и горячая крышка катится по столу, а Алеша тянет обе ру-
чонки к маме. Во всех бедах своей маленькой жизни он находит у нее уте-
шение.
— Не надо брать чайник! Он горячий! — беря Алешу в руки, успокаивает
мама. Но теперь слово «горячий» заставляет сынишку пуще прежнего за-
литься плачем. «Горячий» — это больно. И Алеша отворачивается от чайни-
ка, пряча от него свой носик у мамы на плече.
«Какие жестокие родители!» — подумают некоторые читатели. А наша ба-
бушка Саша так и сказала:
— Ну разве это родители? Обожгли-таки ребенку руку!
Бабушка, конечно, сильно преувеличивала. Ожога никакого не было. Но
теперь попробуйте (а прошел уже год) заставить Алешу взяться за горячее!
Если от каши или от чая идет пар, мальчуган и за ложку не возьмется, а
отодвинет блюдце или тарелку подальше от себя.
— Галяцая, дуть, мисять надя! — говорит Алеша. И только тогда, когда
папа или мама сами попробуют и скажут: «Нет, не горячая, уже подули и
помешали. Тепленькая», — тогда только он примется за еду.
Были у Алеши и «холодные» уроки. Вот стоит на скамейке рядом с ведра-
ми большая кружка. Обычно эта кружка бывает пустая, ею наливают воду из
ведра в умывальник и в чайник. А сейчас она почти полна. Но Алеше этого
не видно, и он, как обычно, резко сдергивает ее со скамейки: горестный
плач, большая лужа на полу и холодная ванна Алешкиному голому животу и
ногам. Приходится тащить в кухню большущую половую тряпку, размазывать
всю эту лужу по полу и относить тряпку на место в коридор. Когда вам
идет второй год, знаете, какая это крупная неприятность!
Бабушка Саша опять на нас ворчит:
— Додумались оставить полную кружку, — вот ребенок и разлил!
Сама она до сих пор старалась оставлять на скамейке только пустую
кружку. А папа с мамой организуют «тайный заговор»:
— Обязательно надо оставлять в кружке воду! Даже поставить еще две
маленькие кружки — на кухонном столе и на скамейке. Будет внимательней.
И Алеша оправдывает наши надежды. Среди такого количества «водяных
ловушек» он ходит сухим. Всего две кружки он опрокинул на себя (и не
подряд, а с перерывом в несколько дней), и теперь не только кружки, но и
стаканы, чашки, кастрюльки он снимает осторожно, двумя руками, предпола-
гая, что из каждой может на него что-нибудь политься.
Постепенно мы все больше убеждались, что лучше сделать «предохрани-
тельную прививку», лучше доставить маленькую неприятность малышу, но на-
учить его быть осторожным, чем держать его в неведении об опасностях,
которые могут свалиться на него совсем неожиданно. Ведь он даже не будет
знать, откуда их ожидать.
Особенно убедила нас в этом поучительная история с костром. Многому
научила она и папу, и маму, и Алешу. А дело было так.
Все вышли в сад на первую уборку. Сгребли сухие листья, веточки, бу-
магу, мусор. Большой костер запылал посреди двора, и столб дыма поднялся
высоко-высоко к небу. Алешу бабушка Дина тоже вывела в сад. А в саду
что-то странное появилось. Такой высокий белый столб, и весь он движет-
ся, колышется. Алеша сразу заметил его и теперь не может отвести от него
глаз. Даже шаги замедлил, и бабушке приходится тянуть его за ручонку.
Но вот костер совсем близко, языки пламени тянутся ввысь, блестят ис-
корки над ними, и что-то иногда трещит. А когда папа бросит охапку сухих
листьев, из костра вдруг повалит густой белый дым. Ну как можно отор-
ваться от такого зрелища? Алеша, словно зачарованный, сначала смотрит на
дым, искры, веточки с огоньками, потом ему хочется подойти поближе.
— Нельзя, Алешенька, подходить близко! Уфф, обожжешься! — оттаскивает
его подальше от костра бабушка.
Но как можно уйти от костра, от этого приятного тепла? Алеша пробует
сопротивляться, упирается и начинает даже хныкать, но бабушка неумолима.
Она крепко держит Алешу за руку и все дальше уводит его вверх по дорожке
сада.
Как ему не хочется уходить! Он еле передвигает ножками, почти висит у
бабушки на руке и крутит головенкой то вправо, то влево, чтобы хоть од-
ним глазком увидеть еще раз это удивительное чудо.
Папа все это видит н понимает, как Алеше грустно. Папе самому так
приятно стоять в тепле костра и смотреть на огонь. Есть что-то манящее в
его пламени. Мелькает мысль: сказать бабушке, пусть мальчонка посмотрит.
Нет! Лучше не надо — опять может подумать, что ее учат, еще и обидится.
Папа только иногда поглядывает на удаляющуюся белую рубашонку Алеши и
продолжает орудовать граблями.
А бабушка что-то рассказывает Алеше, дает ему палочку и решив, что он
уже забыл о костре, отпускает его руку. Алеша минуту или две возится
около, садится на корточки, ковыряет палочкой землю, потом незаметно для
бабушки отправляется к таинственному костру.
Первая половина пути проходит благополучно, но потом бабушка замечает
исчезновение внука и пускается в погоню:
— Алеша, не ходи туда! Нельзя туда ходить! — громко кричит она ему
вслед. Но ее крик только ускоряет Алешины шаги. Надо добежать до костра,
пока бабушка снова не взяла за руку. И он уже не идет, а бежит что есть
мочи, чуть переваливаясь и косолапя. Скорее, скорее! До костра всего
несколько шагов, а под горку бежать так легко.
Когда папа увидел его, до костра оставалось всего два-три шага, но
Алеша и не думал остановиться или замедлить бег. Еще одна, две секунды —
и он будет в костре!.. Папа бросился к нему и схватил у самого огня.
Прижимая крошечное тельце сынишки к груди, папа тут только почувство-
вал, как громко ухает его сердце. Ведь не будь он так близко — произошло
бы нечто страшное. На его глазах малыш вбежал бы в костер. Воображение
уже рисует папе все ужасы — страшные ожоги личика и ручонок, мучения ма-
лыша, а может быть, и… смерть!
«Что делать? — лихорадочно быстро работает мысль. — Унести его отсюда
и оставить в комнате? Это значит, что он бросится в другой раз или в
другой костер. Не отпускать его от себя? Но ведь надо работать, да и
костер не будет от этого менее страшен».
А Алеша не подозревает, что делается с папой. Он только удивлен: по-
чему это папа так крепко прижимает его к себе? Его глазенки опять ищут
костер, и он протягивает навстречу его по-прежнему таинственному теплу
свою ручонку.
И папа решается. Опускает осторожно Алешу на землю дает ему свой ми-
зинец, за который он по привычке крепко берется, и тихонько подходит к
костру. Костер сейчас уже не полыхает, начинает угасать. От него идет
приятное тепло, папа с Алешей присаживаются перед ним на корточки. Ба-
бушка Дина тоже подошла поближе: что это отец опять выдумал?
Алеша немножко посидел, посмотрел, а потом тихонько тянет ручку к го-
рящему с одного конца прутику. Папа чувствует за своей спиной возмущен-
ный взгляд бабушки, но молчит. А Алеша уже вертит прутиком, на конце ко-
торого ярко светится уголек, и пытается схватить его свободной ручонкой.
Ручки его еще плохо слушаются, и проходит несколько секунд, пока уголек
касается второй руки.
— А-а-а-а! — захлебываясь от обиды и боли, заливается Алеша и броса-
ется к папе на шею.
— Да что же это делается? — не может удержаться бабушка от возмуще-
ния. Но папа делает вид, что не слышит ее, и смотрит с плачущим Але-
шенькой, где «огонек сделал ему больно». Ожог совсем маленький, с полно-
готка, да и то на одном пальчике. Алеша через минуту-две успокаивается,
а папа решает «проверить» его:
— Пойдем опять к огоньку? — спрашивает он. Алеша отворачивается от
костра и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать снова, торопливо произно-
сит:
— Неть!
Бабушка слышит все это, но думает иначе, чем папа. Ее возмущает «бес-
сердечность» отца, который «нарочно обжег ребенку руку». Но папе не до
бабушкиных переживаний, его страшит, что Алеша не будет впредь осторо-
жен. И он предпринимает еще одну «проверку». Уносит Алешу в конец двора,
ставит на дорожку и предлагает ему:
— Пойдем к маме! А чтобы пройти к ней, нельзя миновать костер. Дорож-
ка в одном месте подходит совсем близко к костру, и Алеша, не сводя с
костра немного испуганных глаз, идет в этом месте медленно и бочком,
держась от «огонька» как можно дальше. И только миновав «опасное место»,
пускается бегом, как будто опасаясь, что огонь может догнать его.
Нервное напряжение этих минут наконец спадает. Папа теперь уверен,
что Алеша знает, какая это опасность — костер, и уж не бросится в него
со всего разбега. Его можно пустить бродить по саду и одного.
Что говорить — успех достался нелегко: и слезы Алеши, и обожженный
пальчик, и бабушкино негодование. Ведь оно не кончилось репликами в са-
ду. Об этом говорилось вечером и на другой день. Только главного бабушка
по-прежнему не видела: ее возмущала «жестокость» отца, а то, что теперь
Алеша знает об опасности, которую таит в себе костер, и будет осторож-
ным, ее почему-то почти не интересовало.
За два года Алешиной жизни в роли его «учителей» побывали многие
опасные предметы. Зато Алеша теперь хорошо знает все домашние опасности.
Знает, что иголка колется до крови, что топящуюся печку трогать нельзя,
что Алеше можно брать только свою маленькую пилу, а к большой поперечной
пиле, с острыми зубьями, лучше не подходить. Даже электроплитка, на вид
такая нестрашная, может быть очень горячей, и Алеша, прежде чем прикос-
нуться к ней, осторожно подносит свою ладошку — не чувствуется ли тепло?
Вообще к новым для него вещам Алеша стал относиться с некоторой осто-
рожностью. Мало ли каких неприятностей можно ожидать!
— Вы никогда не видели, как животные относятся к незнакомым предме-
там? — спросил однажды вечером папа. — Я сегодня видел документальный
фильм: два медвежонка впервые встретились с лягушкой. Вот зрелище-то! И
комичное и поучительное.
— Что ж там поучительного? — спрашивает бабушка Дина.
— А вот послушайте. Лягушка сидит посреди дорожки, и на почтительном
расстоянии от нее две любопытные медвежьи мордочки. Медвежата крутят го-
ловами, нюхают воздух, протягивают лапы к лягушке, хотя до нее еще доб-
рых два шага. Обходят, не приближаясь. Вы понимаете? Не приближаясь! Так
и кажется, что они решают вопрос: что это такое? А не опасная ли это
зверушка? Надо по осторожнее с нею, мало ли что может случиться! Только
постепенно они приближаются к ней на шаг. Но глаз не сводят, ушки насто-
роже. Лапы в любой момент готовы к прыжку. И вдруг лягушка прыг! Медве-
жат в тот же миг как будто что-то подбросило. Они метнулись от лягушки с
такой быстротой, какую трудно было от них ожидать.
Мама и бабушка рассмеялись.
— Ну, действительно потешная сценка, — согласилась бабушка, — но что
тут поучительного?
— Как что? — удивился папа. — Да сколько несчастных случаев с детьми
было бы предотвращено, если бы наши ребятишки имели хотя бы десятую долю
осторожности этих медвежат!
— Да что же ты сравниваешь ребят со зверятами? — возмущается бабушка.
— У животных инстинкт, а у ребят…
— Голова на плечах! Вы попробуйте узнать в «Скорой помощи», при каких
обстоятельствах происходит большинство несчастных случаев с детьми? И
увидите две главные причины — незнание, что это опасно, и отсутствие ос-
торожности. А кто виноват? — горячится папа. — Вот такие, как вы, сердо-
больные мамы, бабушки, тети, няни, не дающие ребенку ни шагу ступить са-
мому! Ну как этого не понять?!
Но бабушку это обижает, а не убеждает, и снова мы расходимся, недо-
вольные друг другом.
А вскоре после «урока с костром» папе встретилось в одной из книг из-
речение Ганди, индийского философа и гуманиста: «Мудрые родители позво-
ляют детям совершать ошибки. Детям полезно время от времени обжигать
пальцы».
Папа едва дождался, пока приехал домой из Москвы, — и прямо к маме:
— Смотри, смотри, что я нашел!
Мама прочла и засмеялась:
— Ты хочешь сказать, что мы относимся к мудрым родителям?
— Конечно, немножко хочется, — признался папа, чем рассмешил маму
окончательно.
— Подожди, — вдруг перестала смеяться мама, — а ты знаешь, ведь это
очень серьезно. Это просто замечательно сказано! Помнишь наш спор в
детской консультации? Вот какой плакат надо было бы там повесить!

СООБРАЗИЛ!

У Алеши трудная задача: хочется ему вытащить из Антошкиной кроватки
подушку, а она толстая — между планками не пролезает. Что тут делать?
Алеша пробует и так и сяк…
— Ника-а-ак! — огорчается Алеша и с силой тянет подушку за углы к се-
бе. Ручонки срываются — и Алеша плюх на пол!
— А-а-а! — громко плачет он от обиды.
Бабушка Дина спешит ему на помощь, но папа останавливает ее на полпу-
ти.
— Пусть сам сообразит!
И Алеша, видя, что «скорая помощь», к которой он часто прибегает, ос-
тановлена, перестает хныкать и быстро находит выход. Он подставляет к
Антошиной кроватке табуретку, мигом влезает на нее и через верх вытаски-
вает злополучную подушку.
— Саабазий! — удовлетворенно повторяет он папино любимое слово и
мчится с подушкой к бабушке в комнату.
— Ну вот! Видите! — не может удержаться папа от улыбки по адресу ба-
бушки.
Ей на этот раз нечего возразить. Она молча улыбается и идет за Але-
шей.
А на другой день послала мама Алешу отнести кастрюльку с остатками
каши на кухню. Алеша остановился перед закрытой дверью и не знает, как
быть.
— Никак! — произносит он с сердцем. Мешает кастрюля в руках. Бабушка
Дина слышит Алешино досадливое «никак» и спешит ему на помощь. Но папа
уже начеку и опять отрезает ей путь.
— Это задача, каких в жизни бывает много. Пусть попробует решить ее
сам.
— Но ведь он еще не знает, как ее решать. Ему в первый раз надо пока-
зать, рассказать, научить надо. А ты требуешь от него невозможного, —
энергично протестует бабушка Дина.
— А кто первый раз объяснял, как надо спутник запускать? Или косми-
ческие корабли? — не сдается папа. — Додумываются же люди до всего? И
никто им даже первый раз не объясняет!
Алеша не ждет конца этого спора, ставит на пол кастрюльку и, ухватив-
шись за ручку двери, открывает ее. Это, конечно, не открытие Америки, но
это одно из решений задачи.
— Вот вам и невозможное! — радуется папа новой Алешиной победе. А ба-
бушке приходится молчать. Она только что доказывала, что в первый раз
это невозможно.
На самом деле Алеша, конечно, не думает о том, первый или пятый раз
он решает эту «задачу». И знаменитое «я сам!» к нему еще не приходило.
Он подходят ко всему гораздо проще. Бабушки делают за него, и когда он
их просит, и когда они сами считают нужным помочь ему, и Алеша пользует-
ся этим вовсю.
Папа с мамой так не делают. Ну, что ж! Приходится соображать самому.
И он быстро «перестраивается» в зависимости от обстановки. Через час-два
он уже входит в курс дела и ведет себя, как надо взрослым.
Вот идет папа за водой к колонке. В одной руке у него два ведра и ки-
тайское коромысло (короткое, с веревочками), а в другой Антоша. Алеша в
саду с бабушкой. Он бегает по дорожке и поливает из своей маленькой лей-
ки камешки, щепочки и даже иногда грядки. Но бабушками командует бойко:
— Налей ис° вадицьки! — и одна бабушка наливает ему из ведра воды.
— Дай паицьку А°се! — и другая бабушка подает ему палочку.
Папе такая готовность бабушек угодить Алеше очень не по душе, и он
приглашает его с собой:
— Идем водички принесем!
Алеша, не долго думая, мчится с лейкой к закрытой калитке на улицу.
— Папа, акой пазянстя! — просит он, останавливаясь перед калиткой.
— Ты сам, Алеша, открывай, — предлагает ему папа.
— Нии-как! — пробует разжалобить папу Алеша.
Но это не дает результата. Тогда Алеша ставит в сторону лейку и двумя
ручонками открывает калитку. Папа проходит с Антошей, Алеша бежит сле-
дом, но… без лейки.
— Куда же тебе воду наливать? Где лейка? — спрашивает папа, открывая
кран.
— Патияй, — удрученно произносит Алеша и бежит к калитке. Папа наблю-
дает за ним.
Алеша с ходу, толчком, открывает калитку, пробегает мимо лейки и пря-
мо к «скорой помощи»:
— Бабуська, леицьку!
— А ты куда ее девал? — бросает свою грядку бабушка и спешит навстре-
чу.
— Патияй! — огорченно разводит ручонками Алеша.
— Ну, пойдем поищем! — и, взяв Алешу за руку, бабушка ведет его к ка-
литке, около которой стоит «потерянная» лейка.
— А это что? — показывает бабушка на лейку.
— Леицька! — обрадованно хватает ее Алеша и тут же, берясь одной ру-
кой за калитку, просит бабушку:
— Акой, пазянстя! — и та с готовностью открывает ему калитку.
Улыбающийся Алеша мчится к папе.
«Вот как тут быть? — думает папа. — Алеша только что сам открывал ка-
литку, а тут попросил бабушку. Мог бы сам найти лейку, а это сделала ба-
бушка. А если так всегда и всюду? Если никакие обстоятельства не заста-
вят его самого «решать задачи»? Если всегда рядом будет для этого «ба-
бушка»?

ПРО ШТАНИШКИ

К полутора годам мама сшила Алеше несколько трусиков, коротеньких, на
резинке, а спереди на каждые трусики пристрочила красный треугольничек.
— Ну-ка, давай найдем, где тут красный треугольничек! — предложила
утром мама Алеше, но положила (хитрая какая!) трусики так, что ничего
красного не было видно. Алеша стал искать красный треугольничек. Поднял
трусики, но под ними на кроватке тоже ничего не оказалось.
— Куда же он девался? — удивленно сочувствовала мама Алеше. И Алеша
полез в трусики. Не залез ли треугольничек внутрь? И там ничего не было.
У Алеши даже складочка на лбу от сосредоточенности. И вдруг круглая Але-
шина рожица расплылась в улыбке.
— Нас°й! — протянул он маме трусики, крепко ухватив их за красный
треугольничек.
— Не спрячется он теперь от нас, — тоже улыбается мама. — Мы его вот
так положим, — укладывает трусики отметинкой наверх. Ножки уже Алеша
умеет протягивать, чтобы помочь маме надеть штанишки, но теперь мама не
подтягивает их наверх, а говорит Алеше:
— Давай-ка штанишки подтянем! Берись за резинку! Раз-два! И готово! —
Алеша серьезно тянет на животик резинку.
— Где у нас красный треугольничек? — спрашивает мама.
— Пуицьки (на пуговичке), — это бабушка называет Алешин пупочек «пу-
говичкой». Но теперь это «обозначение» пригодилось. Алеша запомнил, что
красный треугольничек на «пуговичке», и на другой день долго сидел утром
на кровати и крутил свои трусики так и сяк. Но надел трусики самостоя-
тельно. Правда, потом он частенько еще предпочитал бегать голеньким, чем
надевать трусики, а если ему досаждали: «Надень!» — он просил это сде-
лать кого-нибудь из старших. Все-таки вначале трудновато было справиться
со штанишками. То две ноги попадут в одно отверстие, то не найдет Алеша,
куда совать вторую ногу. Но через месяц-полтора уже не только снять тру-
сы, но и надеть их стало для Алеши сущим пустяком.

И поесть спокойно не дадут!

Воскресное утро проходит в обычных будничных хлопотах: папа с Алешей
убрали свои кровати, принесли воды, сделали еще кое-какие дела «по хо-
зяйству». По дороге остановились у турников и минуту-две позанимались на
них. После такой зарядки позавтракать неплохо. И Алеша уже в кухне около
мамы.
— Сейчас картошка дожарится, и будем завтракать, — говорит мама. — Ты
пока разверни плавленый сырок!
Алеша влезает на стул и сосредоточенно принимается за работу. Вот
обертка снята, сыр лежит на тарелке, ароматный, вкусный. Не удержавшись
от соблазна, Алеша тянет сыр в рот.
— Подожди, Алешенька, сырок будем есть вместе с папой. А сначала кар-
тошку поедим, — останавливает его мама.
Алеша, помедлив секунду, нехотя кладет сырок на тарелку, немного
огорченный слезает на пол и бежит к папе.
— Папа, идем! — зовет он папу и тянет за руку в кухню. Но картошка
еще не готова, и папа с Алешей успевают принести масло, нарезать хлеб и
еще помочь маме кое в чем.
Бабушка Дина тут же готовит завтрак для своих «больших детей»: дяди
Володи и тети Тани — и наблюдает за Алешей. А Алеша снова на скамейке у
плавленого сырка, не сводит с него глаз.
— Мама, маа-инький кус°цек? — и Алеша складывает щепоткой два пальчи-
ка. Слово «маа-инький» он произносит таким трогательный тоненьким голос-
ком, что бабушка не выдерживает:
— Лена! — обращается она к маме. — Картошка когда еще изжарится, а
ребенок будет ждать, нервничать. Покормите его — он успокоится.
— За пять минут от голода еще никто не умирал. Даже медицина не знает
таких случаев, — говорит мама, — пять минут потерпеть тоже надо уметь…
Наконец картошка готова, мама ставит сковородку на стол и часть отк-
ладывает Алеше на тарелку. Теперь не до спора, Алеша, надувая щеки, сту-
дит свою картошку и, поддев вилкой кусок, осторожно подносит к губам.
Картошка на сковороде заметно тает. Аппетит у всех завидный. Покончив со
своей порцией, Алеша «берет на буксир» папу с мамой, и сковородка быстро
очищается.
Чай еще горяч, и, пока он остывает, мама намазывает масло на хлеб, а
Алеша приподнимается и пытается через весь стол дотянуться до печенья.
Животиком он опрокинул свою чашку: лужа на столе, лужа на полу — беда!
Алеша наш в слезы.
— Что ж вы смотрели? Ребенок чашку близко к краю поставил, надо было
отодвинуть! — замечает сердито бабушка.
— Нет, он должен смотреть сам, — отвечает папа и этим совсем выводит
бабушку из себя.
Но это только начало сраженья, легкая перестрелка. Главная баталия
начинается после того, как папа говорит, что Алеша больше чаю не полу-
чит. Тут не выдерживает даже Алеша, очень мужественно ходивший за тряп-
кой и вытиравший лужу. Утихнув было, он вновь громко плачет, и это дает
бабушке право идти в атаку.
— Но он же хочет пить, тем более после картошки! Дайте ему чаю!
— Свой чай он разлил. Пусть теперь пьет воду, — не отступает папа.
Алеша, видя бабушкину поддержку, заливается пуще прежнего.
— Черт знает что такое! — хлопает дверью дядя Володя.
Сражение в полном разгаре. Нам припоминается все, делаются самые
ужасные предположения и предсказания.
И чай у нас уже остыл, и Алеша перестал плакать, заедая свое горе пе-
ченьем без чая, а бабушки все продолжают возмущаться. И чудесное, сол-
нечное воскресное утро потускнело, померкло. Настроение у всех испорче-
но…
— А может быть, и не надо всего этого? — иногда сомневается мама. —
Может быть, это действительно пустая трепка нервов для всех, и в первую
очередь для Алеши?
Но когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмот-
рительно отодвигает от края стола стакан, как осторожно переставляет
чашку с молоком, всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы де-
лаем.
Теперь, когда кто-нибудь удивляется свободе и непринужденности пове-
дения Алеши за столом, папа говорит:
— О! Он у нас теперь человек опытный, знает, что стакан легко опроки-
нуть, а кашей можно обжечься. Теперь все трудности уже позади, и мы «по-
жинаем плоды».
Действительно, опыт Алеша начал приобретать давно. «Самостоятельно»
есть он начал с восьми месяцев, когда мама впервые дала ему в руки буты-
лочку с кефиром. А к одиннадцати месяцам он уже делал первые попытки
есть кашу ложкой. Но каждый раз папа или мама «мешали» (бабушкам было
чем возмущаться): то ложку не так взял, то кашей капнул на клеенку.
— Давай сюда ложку! Не умеешь еще! — говорили мы, и ложку приходилось
отдавать. Обидно все-таки!
Но когда Алеше исполнился год, папа сам привез ему три легкие чайные
ложки.
— Возьми, как папа! — и Алеша берет почти верно. Папа чуть-чуть
только его поправляет.
Месяца через три Алеша не только ложкой, но и вилочкой справляется с
картошкой и макаронами. Его уже можно сажать одного за маленький столик,
и каша из блюдца попадает в рот, а не на пол и не на столик.
И теперь на Алешу за столом действительно приятно посмотреть — так
ловко он орудует и вилкой и ложкой. Ест он быстро, по-деловому, даже
чуть серьезно, пока не наестся. А потом говорит:
— Пасиба, наейся, — и вылезает из-за стола.
А его аккуратностью за столом мы можем даже гордиться.
Как-то мама усадила за стол вместе с Алешей и его 6-7-летних прияте-
лей. Ели кашу. Справились с кашей почти все одновременно. Ребятишки,
поблагодарив маму, убежали домой, а мама и Алеша стали убирать со стола.
Алеша при этом заглянул под стол.
— Мама, кь°ски!
Оказывается, убирать-то надо было не столько на столе, сколько под
столом: там была каша, но была она под всеми стульями, кроме Алешиного.
А однажды Алеша сделал замечание даже маме. На завтрак мама сварила
макароны. Алеша ест вилкой и только в трудных случаях помогает ручонка-
ми. Макароны попадаются длинные. Он очень сосредоточен. А мама «невнима-
тельна» и уронила на стол макаронину.
— Мама, наканяйся! — серьезно советует Алеша маме и придвигает тарел-
ку поближе к ней. Мама смущенно улыбается и старательно наклоняется над
тарелкой, поднося вилку ко рту.
— Наклоняюсь, Алешенька, наклоняюсь! — говорит она Алеше, а сама
смотрит на папу. Тот с трудом прячет улыбку, а потом говорит:
— Вот наш Алеша и советы дельные дает!

ЗАБОТЛИВЫЙ НАШ СЫНИШКА

Как-то за завтраком мама раньше всех выпила свой чай и поставила чаш-
ку на стол. Алеша заглянул в нее, а там пусто. Молча взял он мамину чаш-
ку, отлил половину чая из своей и поставил перед мамой.
— Мамицька, пей тяй!
— Спасибо, мой хороший! — тронута мама. — Спасибо!
Ну вот, радуемся мы, вот уже сынишка заботится о нас, и стараемся
сохранить и развить эти драгоценные ростки внимания к другим людям.
Мама кончает работу поздно — в девять часов. Поэтому все трое «муж-
чин» всегда выходят ее встречать. Антоник у папы на руках, а Алеша идет,
держась за папин мизинец. Но стоит ему увидеть вдалеке мамино платье,
как он тут же бросает палец и мчится ей навстречу.
— Ма-ма-а! Мамуля-а! — кричит он так громко и призывно, что мама уже
не идет, а почти бежит ему навстречу.
Если за ужином на столе оказывается конфета или шоколадка, то Алеша
вооружается ножом и делит ее на три равные части. И первый кусочек вкус-
ного он дает маме, второй — папе и только последний отправляет себе в
рот. Так уж повелось с того времени, как Алеша стал что-то понимать.
Однажды бабушка пекла блины и, конечно, захотела угостить внучка:
— На, Алеша, блинчик! Вку-усный!
— Неть, месте, — пряча ручонки за спину, решительно отвечает Алеша
бабушке. Весь его вид и чуть нахмуренные бровки говорят о непреклонности
его намерения.
— С кем вместе? — не сразу понимая Алешу, переспрашивает бабушка.
— Папам, мамам! — все так же серьезно поясняет Алеша.
— А-а-а! С папой и с мамой будешь есть блинчик? Ну, хорошо! — улыба-
ется бабушка и дает ему блинчик на блюдечке. И Алеша торжественно прино-
сит его нам. Разве не покажется папе с мамой этот блинчик самой вкусной
едой на свете!
— Молодец, Алешенька,. — хвалит внука и бабушка, но… сколько раз
приходится нам сталкиваться с этим «но»!
Вот приезжает из Москвы бабушка Саша. Алеша тут как тут.
— А что я тебе привезла! Ну-ка, ну-ка, подойди ко мне, посмотри-ка
сюда, — говорит бабушка, еще не успев раздеться, — на-ка тебе, Але-
шенька, конфетку! Скушай, дорогой! — и Алеша понимает точно — раз гово-
рят «тебе», то значит «мне», и надо кушать. Да и станет ли бабушка уго-
щать конфеткой папу?
Приходит соседка и обязательно захватит с собой для Алешеньки то пи-
рожок, то пряник, то яблочко.
— Ну-ка, где там мой Алешенька-то? А ну-ка скорей, скорей беги ко
мне. Ты пряники-то любишь, я знаю, — нараспев говорит она и сует в руки
Алеше гостинец. — Ешь, ешь, поправляйся!
Алеша пытается и ее угостить, но она добродушно смеется и отказывает-
ся:
— Спасибо, спасибо, Алешенька. Бабка-то уж наелась пряников, ешь сам,
— делает она ударение на последнем слове.
И Алешенька ест сам.
Однажды, только что полакомившись у бабушки конфет кой, Алеша пришел,
облизываясь, к маме:
— Ты что кушал, Алешенька? — спросила мама. Кафетку, — с готовностью
сообщил Алеша.
— А папу и маму ты угостил?
В глазах у Алеши недоумение и испуг. Как же это он съел конфетку и не
вспомнил о папе с мамой? Алеша часто-часто заморгал и вдруг заревел вов-
сю.
— Ма-маа! Вии-таси! — сквозь слезы запросил он маму и широко раскрыл
ротик.
— Нет, Алеша, теперь конфетку не вытащишь. Она в животике. — И Алеша
заплакал пуще прежнего: беда оказалась непоправимой.
Дальше — больше. Вот уж Алеша, не вспоминая ни о ком, спокойно отп-
равляет конфету в рот.
— Алешенька, а угостить кого надо? — спрашивает мама.
— Неть, — слышим мы в ответ. — А°ся кусяеть сам.
И мы начинаем все почти сначала. «Крупные разговоры» с бабушками на
этот раз дают результаты: бабушка Дина соглашается с нами и, угощая
чем-нибудь Алешу, теперь говорит:
— Иди, иди, Алешенька, угости папу и маму.
А бабушка Саша ворчит:
— И чего выдумали! Конфету с малышом делить. Блажь — больше ничего!
Но после этого Алеша снова становится нашим заботливым сынишкой. Вот
угостили его конфеткой, Алеша приносит ее маме:
— Мама, на! Папа…. — а папы нет дома, и Алешик решительно говорит:
— Астявим папе кафетку!
Папа приезжает домой только вечером. Алеша к этому времени успеет
выспаться, наиграться, набегаться. Но стоит папе показаться, Алешик бе-
жит навстречу.
— Папе Аеся астявий кафетку! — ликующе сообщает он.

ПОМОЩНИК НЕ В ШУТКУ, А ВСЕРЬЕЗ

Никто нам не верит, что начиная с года малыши уже могут быть помощни-
ками. Но в нашем дневнике записи «Алеша — помощник» начинаются с 5 мая
1960 года, когда сыну исполнилось одиннадцать месяцев.
У мамы дома очень много разных дел, Алеша это уже знает и не просится
к маме на руки. Но почти всегда, занятый своим делом, он рядом с нею.
Сегодня мама стирает, а Алеша тут как тут: тычет пальчиком в мокрое
белье, долго пытается поднять с пола мыльную пену, разглядывает и даже
тянет в рот кусок мыла…
— Вот мама и стирать кончила! Что мы с тобой будем делать? — И мама
смотрит в ожидающие Алешины глазенки. — Будем заниматься очень интерес-
ным делом — чистить картошку. Где у нас картошка? А?
— Ы-ы! — говорит Алеша, подходя к ящику и доставая из него большую
картофелину.
— Вот спасибо, Алешенька! Давай-ка ее маме, мама ее сейчас очистит —
и в водичку бух! А ты уже еще достал? Мама и почистить не успела! И еще?
Ну, совсем маму загнал!
И Алеша, сияющий, носится от ящика к столу и подает маме все новые и
новые картофелины…
— Папа! Папа! — рассказывает мама вернувшемуся с работы папе. — Ты
знаешь, что сегодня было?! Сегодня Алешик мне помогал. Правда-правда по-
могал — совсем по-настоящему!
Этот вечер казался нам немножечко праздничным. Как же: у нас появился
помощник!
С тех пор мы стали давать Алеше настоящие поручения. Мама стирает, а
Алеша подает ей мелкие вещи, мыло, наливает воду в тазик для полоскания.
Папа копает — Алеша собирает камешки и носит их в кучу. Его можно пос-
лать за молотком или скамеечкой. А через месяц в дневнике появилась та-
кая запись: «Первая производственная травма».
На этот раз даже никто и не просил Алешу, а он сам пришел к папе и
стал помогать складывать стенку из кирпичей. Кирпичи были битые: поло-
винки и четвертушки — лежали в двух шагах от стенки. Принесет папа сто-
почку кирпичей и складывает, а потом идет за второй. Алеша тоже сел на
корточки и попробовал поднять целый кирпич, но тот не поддавался. Он да-
же хныкал иногда от неудачи, кряхтел, но не отступал. То над одним кир-
пичом попыхтит, то над другим, то одной, то двумя ручонками берется. На-
конец одна четвертушка в руках, и Алеша молча протягивает ее папе.
— Молодец, Алешенька! Помощник ты мой! — радуется папа.
И Алеша поднимает и подает половинку за половинкой — и все это с
серьезным, сосредоточенным видом. Ему теперь удается это делать значи-
тельно легче, чем в первый раз, а папа еще ласковее благодарит:
— Спасибо, труженик ты мой! — а сам удивляется: на сколько же может у
малыша хватить терпения на такую однообразную работу? А Алеша подает и
подает половинки, счет уже перевалил за двадцать, и трудно сказать,
сколько бы это продолжалось, если бы не несчастье. Алеша решил взять
кирпич побольше и… не удержал. Кирпич упал, придавив малышу пальчик.
Горько заплакав, Алеша «ушел с работы» к маме на перевязку.
Бабушки дружно ахнули, увидев покрасневший припухший палец.
— Опять крайности, опять какие-то эксперименты, — отчитывает бабушка
Дина маму, пока та делает холодный компресс Алешиному пальцу, — ведь там
пыль, грязь, цемент! Ну, подумай сама: место ли там ребенку? И этой
травмы можно было вполне избежать.
— Ничего, в следующий раз будет осторожней, — не соглашается мама. —
Зато он так хорошо помогал папе. Правда, Алешенька? — И Алеша радостно
улыбается: хорошо помогал!
Кроме массы мелких поручений, главным образом случайных, у Алеши к
двум годам появляется уже много и постоянных обязанностей. Мама накрыва-
ет на стол, а Алеша тут как тут: лезет в шкаф за посудой. Сначала он но-
сил только солонку, ложки, свою эмалированную кружку. Потом мама стала
доверять ему масленку, сахарницу, чашки, тарелку с хлебом. И все это он
доставляет к столу вполне благополучно, а там осторожно, иногда встав на
цыпочки, ставит на край стола.
По утрам Алеша помогает убирать постели, складывает папину раскладуш-
ку (без всякой помощи!), относит маме подушки. Себя он в основном обслу-
живает сам: надевает и снимает штанишки, сандалии, носочки, вытирает за
собой лужи любого происхождения и убирает игрушки: складывает в коробки
кубики, собирает детали «Конструктора-механика».
Правда, иногда он может сказать: «Не буду!» — а потом пройдет полми-
нуты, и он делает то, что надо. Бывает, приходится и напоминать о его
обязанностях. Мы стараемся избегать этого, стремясь к тому, чтобы Алеша
вспомнил их сам. И здесь опять начинается бесконечный спор с бабушками
— Ишь чего захотели! Чтобы двухлетний малыш помнил, что ему надо сде-
лать! Вы требуете от Алешки невозможного!
— А почему он не должен помнить своих обязанностей? Почему сам не
должен помогать нам? В жизни всякое есть. Одно — хочу делаю, а хочу нет,
а другое — хочу или не хочу, а делать все равно надо. Почему Алеша не
должен знать об этом? Да и помощь эта ему не в тягость, а в радость.
Но бабушкам кажется, что Алеша чуть ли не весь день только и делает,
что выполняет свои «обязанности». А малыш об этом не думает. С утра до
вечера он в бурной деятельности и уже многое делает без напоминаний и
без требований папы и мамы.
Вот садимся мы обедать, а мама как будто между прочим спрашивает:
— А кто мне скамеечку принесет? (У нее на руках Антоша).
И Алеша, ни слова не говоря, мигом слезает со своего высокого стула,
бежит в кухню и приносит маме скамеечку. Как тут не радоваться папе с
мамой?
Упустил на пол игрушку Антоша, а Алеша подскочил тут же, поднял ее и
дает в руки братишке. А его об этом никто не просил.
Приехал папа с работы, садится на диван переодеваться, а Алеша уже
несет ему тапочки.
Ходить с папой за водой для Алеши большое удовольствие. Однажды Алеша
не мог найти свое маленькое ведро и папа ушел один.
— Не мог уж подождать ребенка, довел до слез, — бросила ему вслед ба-
бушка Саша. Она-то в таких случаях всегда ждет Алешу сколько угодно.
Алеша, конечно, поплакал, но отыскал свое ведерко и ждал с ним папу
дома.
— Ид°м, вад°й… месте, — первое, что он сказал папе, возвратившемуся
с полными ведрами.
— Нет, Алешенька, за водой теперь пойдем только завтра. — И чтобы
скрасить огорчение, папа предложил найти место, где всегда будет стоять
Алешино ведро. Теперь Алеша бежит за ведром к этому месту, а если его
там нет, то отыскивает быстро, так как помнит, где оставил его. Стоит
папе сказать: «Идем за водой!» — Алеша сразу наготове и с ведерком. Папа
ведь не станет ждать, как бабушка, и уйдет один. Приходится Алеше быть
начеку. Зато потом с какой гордостью отвечает Алеша на мамин вопрос:
— Кто ж это воды в умывальник налил?
— Аеся, — и расплывается в улыбке.
А вот запись в дневнике:
«Сегодня папа принес, как обычно, сразу четыре ведра воды. Два он уже
поставил на скамейку в кухне, а за второй парой пошел в коридор. Несет
вторую пару, а Алеша бежит впереди. Влетел в кухню и прямо к скамейке.
Схватил со скамейки кастрюлю и поставил ее на пол, а сам ладошкой хлопа-
ет по пустому месту: ставь, мол, папа, сюда ведро!
А две бабушки и мама, бывшие в это время на кухне, не догадались ос-
вободить место для ведра.
— Какой догадливый мой Алешенька! Помощник мой! — Папа очень дово-
лен».
А через несколько дней еще запись:
«Вынесла мама маленького Антошу на холодную террасу спать, а сама уш-
ла в кухню готовить обед. Вдруг прибегает к ней Алеша и говорит немного
встревоженно:
— Тоник… пацить… тиаси! — и бегом в комнату. Мама скорее за Але-
шей, а тот уже у двери на террасу, поднимается на цыпочки, чтобы посмот-
реть через стекло. А на террасе Антоша проснулся и плачет на морозе
горько-горько! Хорошо, что Алеша услышал и сказал маме.
— Умница ты моя, — не удержалась мама и, прежде чем схватить Антони-
ка, расцеловала Алешу в обе щеки. Алеша, довольный, улыбается и припод-
нимается на носочек одной ножки от удовольствия»..
А однажды Алешина внимательность спасла нас от крупных неприятностей.
Как-то сидит папа и печатает на машинке. Мама еще на работе, Алеша
занят своими делами, а Антоник гулькает в кроватке. Вдруг: топ, топ,
топ…
Алеша бежит к папе и, немного испуганный, пытается влезть к нему на
колени.
— Папа… дим… маськую… ид°м!
Папа берет Алешу на руки и, еще ничего не понимая, идет в мастерскую.
Там что-то странное. В воздухе не то пар, не то дым и пахнет горелой ре-
зиной.
— Где, Алеша, дым?
Мальчик показывает пальцем под верстак. Папа опять ничего не понима-
ет, идет в кухню к бабушке Саше. Но у нее ничего не горит, в печку она
ничего не бросала. А Алеша соскочил с рук и опять в мастерскую. Папа за
ним. И вдруг как забулькает под верстаком, куда показывал Алеша, как по-
валит оттуда пар! Все стало ясно. Мы перегрели водогрейный котел, и вода
закипела. Явление неприятное, особенно если его не сразу заметить.
Папа бегом в кухню, закрыл поддувало в топке и с ведром холодной воды
на чердак. А там из бачка пар бьет струей, шумит кипящая вода в трубе,
брызжет кипятком. Еле справился папа с разбушевавшимся котлом. К
счастью, Алеша заметил вовремя, и все обошлось благополучно.
Кто после этого станет сомневаться, что Алеша у нас помощник не в
шутку, а всерьез?!

В БАБУШКИНОМ «РАЮ»

Приезжает к нам иногда на целое воскресенье и третья бабушка — бабуш-
ка Оля со своей взрослой дочкой Лелей. Обе души не чают в Алеше, приво-
зят ему из Москвы игрушки, лакомства. Бабушка Саша частенько бывает у
них в гостях и, конечно, рассказывает о «несчастной» жизни нашего Алеши.
Они входят к нам в дом и первым делом спрашивают:
— А где Алеша?
У них в глазах такая неподдельная тревога за него, так жадно они его
обнимают, целуют, нянчат, что у нас не хватает мужества остановить их.
Мы только понимающе переглядываемся и не можем раскрыть рта. Скрепя
сердце мы смотрим, как на Алешу обрушивается целый поток любви и нежнос-
ти, игрушек, лакомств, как этот поток буквально валит Алешу с ног. А ес-
ли в первые минуты Алеша еще пробует сопротивляться — сползает с рук,
куда-то бежит, что-то рассказывает или показывает гостям, пытается
что-то делать сам, то к концу дня Алешу трудно узнать. И ничего особен-
ного бабушка и тетя как будто не делают. У них только одно стремление —
сделать Алеше как можно больше приятного. Они и стараются.
— Хочешь идти гулять? — спрашивают у малыша. Если Алеша отвечает ут-
вердительно, его одевают, обувают и ведут или несут во двор.
— На улицу пойдем? Взять тебя на ручки? Хочешь конфетку? Сорвать тебе
цветочек? — и так все время. Алеша только «решает», а бабушки и тети ис-
полняют. Он быстро входят в роль повелителя, потому что все его желания
немедленно выполняются, перечить ему никто и подумать не смеет, а разв-
лекать берутся все три бабушки и тетя Леля в придачу.
Для Алеши наступает, наконец, «счастливое детство». Вечером, когда
все садятся за стол, Алеша в центре внимания. Да и как может быть иначе,
если вокруг восемь любящих взрослых? Алеше первому несут высокий стул,
его первого усаживают. Все бабушки наперебой угощают его.
— Рыбки хочешь?
— Консервов дать тебе?
— Еще сырку дать?
Но Алеша уже приметил коробку с тортом и поэтому есть ничего не стал.
Пожевав немножко сыру, он командует:
— Тойтика дать Аичке! — и Леля тут же режет ему кусок на дольки, а
бабушка Саша спешит в кухню и несет первую и единственную пока на столе
чашку чая. Алеша уплетает торт, запивая чаем, но даже в таком блаженном
состоянии замечает, как проливает чай на стол. Он готов захныкать и уже
приподнимается, чтобы идти за тряпкой, но бабушка Саша мгновенно вытира-
ет около него лужу, а остальные бабушки усердно утешают его, даже не дав
ему всхлипнуть.
Разве можно сравнить эти счастливые минуты с «тяжелой жизнью» у отца
с матерью, где Алеше пришлось бы вылезать из-за стола, идти в кухню за
тряпкой, вытирать лужу и относить тряпку на место?
Алеша снова весел, а мы с грустью наблюдаем, как неудержимые потоки
бабушкиной любви безжалостно смывают наши и Алешины достижения. А ведь
они стоили немалого времени и больших усилий. Воистину правы мудрые ки-
тайцы, говоря: «Чтобы стать трудолюбивым, надо три года, а чтобы обле-
ниться, достаточно и трех дней».
Насытившись тортом, Алеша начинает шалить. Он кривит губы и коверкает
слова. Это всех смешит, только нам видеть это грустно.
— Бабка, бадяпка! — кричит бабушке Саше Алеша, и кричит нехорошо, как
будто ругается. Но бабушку это приводит в восторг. Она смеется, говорит:
— Ах ты, разбойник этакий! — и, сделав двумя пальцами «козу», «бода-
ет» Алешу. Он, конечно, радуется произведенному эффекту и кричит еще
громче и еще неприятнее.
Это почему-то всех веселит пуще прежнего, а мы с горечью думаем о
том, что сделали непростительную глупость, бросив на целый день сынишку
в это море неразумной любви. Что-то будет завтра?

ПРИХОДИТСЯ РАСХЛЕБЫВАТЬ

Наступает утро, Алеша открывает глаза и сладко потягивается. Папа,
как всегда, дает ему штанишки и говорит:
— Одевайся! Будем убирать кровати.
Но Алеша ведет себя необычно. Он лениво и медленно всовывает одну но-
жонку в штанишки, а второй никак не может попасть куда надо. Да у него и
настроения нет попадать. Он дрыгает ногой, почти не глядя на штанишки, и
хнычет:
— Никак! Папа, адень таниски!
— Алеша! Штанишки ты ведь надеваешь быстро и хорошо. Сам одевайся! —
спокойно говорит папа.
— Не буду-уу! — уже сквозь слезы тянет Алеша и поднимает рев. Разве
не обидно: вчера целый день выполнялось любое его требование и любая
просьба, одевались и снимались не только штанишки, но и носки, ботинки,
рубашки! А теперь пожалуйте — надо одеваться самому! И непонятно и обид-
но. Он так привык командовать, так вошел в новую роль, что теперь, ес-
тественно, будет отстаивать такое удобное для него право «повелителя».
А нам теперь придется отвоевывать у Алеши «равноправие». Из-за штанов
— первый и потому самый важный «бой». Нам его надо обязательно выиграть.
Дальше будет легче: Алеша станет после первого «поражения» «сдавать по-
зиции». Папа один убирает кровати, сам складывает раскладушку и уносит
ее в мастерскую. Увидев это, Алешик совсем заходится в плаче и кричит
все требовательнее и капризнее.
У папы с мамой горько на душе, но они и виду не подают. Тогда Алеша
выходит в коридор, шлепается на пол и, держа в одной руке трусики, зали-
вается пуще прежнего. Он, по-видимому, рассчитывает на поддержку бабу-
шек. К счастью, дома только бабушка Дина, да и та в кухне. А в кухне ма-
ма готовит завтрак и не позволит ей броситься на выручку.
Алеша, не получив в коридоре поддержки, готов «капитулировать». Зах-
ватив штаны, он медленно бредет в кухню. И вдруг видит здесь… бабушку!
Он к ней, как утопающий к соломинке.
— Ну, ну, в чем дело? Что такое? — говорит бабушка и помогает ему
(это Алеше-то, который на любой стул или скамейку взбирается с необычай-
ной быстротой и легкостью!) влезть на стул у окна. — Ну, ну, ты перес-
тань плакать, тогда я с тобой буду разговаривать… — И, не дожидаясь,
пока он остановится, продолжает: — А ну-ка, где тут курочки? Как они?
Ко-ко-ко! А где коровка? Мму-у-у? А что там дядя делает? Во-он там!
Беседа у окна продолжается довольно долго. Бабушка проводит психоло-
гическую «обработку» внука, а брошенные Алешей штаны сиротливо лежат на
полу. Мы нервничаем: «сражение» было почти выиграно, а теперь опять надо
начинать все сначала.
Наконец, бабушка решила, что уже отвлекла Алешу от источника раздра-
жения и теперь он наденет штанишки. Но не тут-то было. Стоило ей только
произнести слово «штанишки», как Алеша снова заревел с новой силой,
сполз со стула и опять шлеп на пол! «Сражение» вновь разгорелось вовсю.
Видя свою неудачу, бабушка поднимает с пола штанишки и подходит к
Алеше с намерением надеть их. Тут уж папа не выдерживает:
— Дайте Алеше самому надеть штанишки! — останавливает он бабушку.
Бабушка отступает и отдает трусы Алеше. Но тот сердито бросает их на
пол и ревет еще громче.
Мы садимся завтракать. Кусок нам буквально не лезет в горло. Бабушке
тоже, она берет книжку, смотрит в нее и молчит.
Проходит еще несколько томительных минут. Теперь уже никто не обраща-
ет внимания на плачущего Алешу. Он понемногу стихает, потом поднимается
с пола и идет к папе. Идет он медленно и чуть подвывая, но штанишки дер-
жит в руке.
— Папа, вити носик! — просит он уже мирным тоном. Папа берет платок и
ласково вытирает носик и мокрые от слез щеки. Как папе хочется схватить
Алешу на руки, обнять, поцеловать милые заплаканные глазенки, но папа
этого не делает.
— Влезай сюда! — ласково приглашает он Алешу на его обычное место.
Алеша влезает, кряхтя и посапывая носиком.
— Теперь Алеша наденет штанишки и будет с нами завтракать, — спокойно
говорит папа, а сам настороженно ждет: вдруг начнется все сначала?
Но Алеша прямо на наших глазах становится самим собой. Он садится на
свое место, расправляет штанишки и ловко всовывает одну ногу, потом,
чуть сдвинув трусики в сторону, — вторую и, привстав, натягивает их до
пояса. Движения его снова быстры, ловки, точны. Куда девалось его «ни-
как»! Он снова все может и все умеет.
Только за чаем снова дают себя знать следы вчерашнего «блаженства»:
— Насип сипоцьку цяй! Памисяй езицькой! Падюй! — не просит, а почти
командует Алеша. А ведь всегда он сам сыпал песок в чай, сам мешал ло-
жечкой и сам дул на чай. Мы молча переглядываемся.
— А ты возьми ложечку и помешай сам! Мама уже насыпала песку в чай, —
как можно спокойнее говорит ему папа. Алеша тянется за ложкой и начинает
медленно мешать чай.
У нас, наконец, отлегло от сердца: первый и самый тяжелый «бой» вы-
держан. Но это не все. Еще дня два или три мы будем расплачиваться за
воскресный бабушкин «рай», еще будут слезы у Алеши и трепка нервов папе
с мамой, но самое тяжелое уже позади.
Как же быть? ломаем голову. Спрятать Алешу от бабушек невозможно, а
результаты их любвеобильного воспитания для всех нас троих очень тяжелы.
Винить бабушек тоже нельзя. Они очень любят внуков. Но любят иначе,
чем мы. Получается, что воюют между собой две разные любви, но «сраже-
ния» от этого не становятся менее жестокими. Мама даже плачет иногда. А
бабушка все поучает ее:
— Времена спартанского воспитания прошли, а у вас Алеше никакой сво-
боды, все время он должен сдерживать свои желания. Кончится все тем, что
он вас невзлюбит. — Бабушка Дина говорит все это устало-назидательным
тоном, каким обращаются учителя к непокорному ученику.
Мама слушает, а потом говорит папе:
— В этих словах какая-то чудовищно нелепая и обидная несправедли-
вость! А доказать невозможно.
— И не надо доказывать, пожалуй. Время это сделает лучше нас.

Послесловие

С тех пор как была написана книга, прошел целый год.
В жизни таких малышей, как Алеша и Антоник, это срок немалый, и мно-
гое за это время изменилось.
В том, что сыновья подросли, нашей заслуги нет, а вот в другом, пожа-
луй, есть.
В своем развитии они значительно обогнали сверстников. И чем дальше,
тем это становится заметнее. Алеша легко и свободно бегает, причем так
быстро, что маме трудно за ним угнаться. И пробежать целый километр ему
ровно ничего не стоит. Еще в середине апреля, когда он первый раз выско-
чил во двор в одних трусиках не на минутку-другую, как зимой, а на целых
полчаса, ему доставило большое удовольствие обежать двор и не раз или
два, а раз десять-двенадцать. Папа даже вынес секундомер и определил,
что Алеша пробегает 100 метров за 42 секунды. И все это без напряжения,
легко.
Мама пробежит за ним вдогонку пятьдесят метров и уже запыхается, а
ему хоть бы что!
Алеша хорошо прыгает, и не только на месте, как зайчик, а может пе-
репрыгнуть не разбегаясь через барьерчик в ящик с песком, спрыгивает на
пол со стульев, с лесенки, с турника, т. е. с такой высоты, что бабушка
ахает и неизменно пророчит: «Ноги он себе обязательно переломает!» Но ее
предсказания по-прежнему не сбываются. А Антоник, хотя и говорит только
с десяток слов, во всем пытается копировать брата. Подтягивается Алеша
на кольцах (теперь у нас в комнате есть и кольца, и лесенка, и два тур-
ника) — Антоник тут как тут. Он, конечно, не может еще подтягиваться на
руках до подбородка, но повисеть на кольцах, покачаться и поднять ножон-
ки к самим кольцам он в состоянии.
Начнет Алеша прыгать со стула на пол — и Антоник влезает на стул. Но
Алеша спрыгивает и старается прыгнуть как можно дальше, а Антоник пос-
мотрит вниз, оценит высоту, подумает: «Страшновато» — и, ложась на жи-
вот, сползает, как обычно, вниз. И после этого начинает спрыгивать, а
вернее «сшагивать» на пол с маленького чемоданчика, лежащего на полу.
Ребятишки хорошо знают свои силенки и не станут делать непосильного. На-
верное, поэтому за целый год не было ни одного серьезного ушиба или ран-
ки, а маленькие царапины в счет не идут. У нас нет боязни, что мальчики
залезут куда не следует или упадут и сильно ушибутся.
Но ребятишки хорошо развиты не только физически. В два года восемь
месяцев Алеша прочел первое слово, а теперь одолевает целые фразы, над-
писи на банках, коробках, автомашинах, заголовки в газетах и названия
книг. Пишет он только печатными буквами, изображая некоторые еще непра-
вильно, но делает это с большим увлечением. Он знает часовую и минутную
стрелки на часах, и когда мама попросит его: «Пойди, Алеша, посмотри,
который час!» — он, возвращаясь, сообщает: «Часов десять, а минут две».
Это значит, что уже десять минут одиннадцатого. И папа с мамой понимают
его.
Считает Алеша до двадцати и считать тоже любит: пересчитывает вагоны
поездов, проходящих мимо нашего дома, считает, сколько надо взять конфе-
ток, чтобы угостить всех, и т. п. И всему этому он учится играя. Буквы
Алеша запомнил потому, что они были на кубиках, на картинках разрезной
азбуки в красивом цветном букваре, а папа с мамой иногда спрашивали:
— А где тут буква «о»?
И, конечно, хвалили Алешу за успехи.
Правда, нас снова пугают: «Раннее развитие опасно!» Но мы недавно по-
лучили письмо из Киева от матери Алеши Толпыго. У этого Алеши настолько
блестящие математические способности, что его перевели сразу из VII
класса в X. И он, оказывается, свободно читал уже в четыре года. «Если
малыш сам быстро развивается и к этому его никто не принуждает, пусть
идет вперед, не тормозите его», — писала нам мама Алеши. Ее тоже пугали
в свое время «опасностями раннего развития».
В общем этот год был годом больших успехов для малышей и годом радос-
ти для нас. Малыши не только здоровы, сильны, ловки, самостоятельны для
своего возраста, но и быстро развиваются умственно, и нападки на нас,
даже со стороны самых яростных «противников» наших взглядов, становятся
все слабее. С нами уже во многом соглашается бабушка Дина, а кое в чем
начинает поступать так, как мы, и только бабушка Саша по-прежнему осуж-
дает нас. Но мы надеемся, что через год-два не только она, но и многие
другие наши «противники» станут нашими единомышленниками.

* Часть 2 *

* НАША СЕМЬЯ *

В каждой семье есть свои особенности, обычаи, традиции, свой уклад
жизни. И у нас он свой.
Это обнаруживается прямо с порога: в тесноватой прихожей целая стена
занята одной обувью. Немудрено: у нас трое взрослых, семеро детей.
Направо большая светлая комната, но что тут творится! Верстаки и
инструменты всех размеров; лаки, краски, химические реактивы, моторы,
машины, проволока, фанера, уйма разных железок, деревяшек. На стенах
свободного места нет, да же с потолка свешиваются какие-то, разумеется,
очень нужной вещи. Иногда не выдерживаешь, в сердцах скажешь своим «мас-
терам»: «Дождетесь — половину выкинем на свалку, ведь скоро пройти не-
возможно будет!» Но, поостынув, рассмеешься: дело житейское — на то, в
конце концов, и мастерская.
Кухня, она же столовая, соединена большим проемом с соседней комна-
той, В которой много книг, магнитофон, радиола, полки с рукоделием,
стол, заваленный рукописями и письмами. Здесь у нас что-то вроде ка-
ют-компании. При «камбузе» она находится потому, что здесь чаще всего
бывает мама. Здесь решаются сообща все семейные проблемы и засиживаемся
допоздна с разговорами, которые никак нельзя отложить на завтра.
А в нашей спортивной комнате надо быть осторожнее: с каната из-под
потолка кто-нибудь может спрыгнуть, а на кольцах можно раскачиваться от
стены до стены, а на матраце кувыркаться сколько хочешь. Два турника,
лесенка, гири, обручи, мешочки с галькой, целый угол деревянных кирпичей
и несколько полок с куклами, игрушечными зверятами, конструкторами, иг-
рами. А над дверью из каркаса старой раскладушки сделано «гнездышко»,
куда набиваются не только наши «птенцы», но и соседские. Полстены внизу
— коричневый линолеум, а по нему мелом — рожицы, солнышко, цветы и раз-
ные каляки-закаляки — все, что подскажут желание и фантазия.
В «кунацкой» — так мы называем гостиную (от кавказского «кунак» —
друг» — телевизор, пианино, круглый стол, низкие кресла, полки с книга-
ми. Ничего необычного, кажется, здесь нет. Но поролоновые подушки с кре-
сел могут перекочевать вместе со стульями в «спортивную» в качестве
строительного материала для «дворцов», «космических кораблей» и прочих
сооружений. Тут же собраны наши «развивающие игры» — предмет особых па-
пиных забот. Они находятся здесь, потому что наши многочисленные гости
очень интересуются ими: срисовывают, копируют, осваивают их методику, а
потом увлекаются и просто начинают тут же играть со своими малышами.
Спальни у нас наверху, в трех маленьких комнатках мансарды. Тут же
полки для белья, шкаф, столик для швейной машины, где, конечно, всегда
лежит что-то недошитое, недочиненное, недоглаженное…
Из «спортивной» дверь в комнату дедушки — единственную комнату, неп-
рикосновенную для ребят. Только самая младшая, шестилетняя Любаша, там
частый гость — она дедушкина любимица. А остальные кто где: кто сидит,
уткнувшись в книгу, кто делает что-то в мастерской, кто домывает посуду
в кухне, кто пытается освоить новое упражнение на кольцах. Бывает, в иг-
ре собираются все вместе — тогда дом ходит ходуном от топота, смеха, шу-
ма и крика: ничего не поделаешь — бывают и конфликты, которые не всегда
удается разрешить мирным путем.
Но если вместе сядем у телевизора, получается маленький зрительный
зал с «партером», «амфитеатром» и даже «ложей» — это кто-нибудь из малы-
шей устраивается к папе или маме на колени. В доме тишина. И как хорошо
смотрится и переживается вместе!

ПРЕДСКАЗАНИЯ НЕ СБЫВАЮТСЯ

Было время, когда нас пугали: дети ваши «из болезней не будут выле-
зать», и «руки-ноги они обязательно себе переломают», и «в школе им бу-
дет трудно учиться», и «вырастут они недисциплинированными», и «на шею
вам скоро сядут» и т. д. и т п., и все из-за того, что слишком уж стран-
ными, непривычными казались многим наши методы воспитания, наш образ
жизни.
Зачем все эти спортснаряды и таблицы в комнате? Зачем читать в три
года? Зачем босиком по снегу? Зачем все эти фокусы? Вы искалечите детям
жизнь!
Шли годы, дети подрастали один за другим, а страшные прогнозы не сбы-
вались. Болели они редко, простуды им вовсе были не страшны, а инфекци-
онные болезни они переносили легко, чаще всего без лечебных процедур и
лекарств. Годам к трем они становились крепкими, сильными и ловкими, да-
же сбитого носа мы у них не видели, а вывихов или переломов ни у кого из
них не было ни разу за все 18 прошедших лет.
И в школе им учиться совсем не трудно: за домашними заданиями не за-
сиживаются, а учатся в основном на «четыре» и «пять». Школу кончают
раньше срока на год-два-три («перескакивая» через классы), и никаких
хлопот не доставляют нам с поступлением в средние или высшие учебные за-
ведения: ни особых условий, ни протекций, ни репетиторов, как и должно
быть.
От работы не бегут: старший уже в 14 лет летом работал почтальоном, а
в 16 лет был принят на должность техника в лабораторию и проработал два
года, получив перед поступлением в институт четвертый разряд регулиров-
щика радиоэлектронной аппаратуры. И чем старше становятся наши ребята,
тем чаще мы слышим похвалы в их адрес: «Хорошие у вас помощники растут».
Да, косые взгляды сменяются теперь доброжелательными улыбками, а недоу-
мение и раздражение — интересом, письма, гости, встречи, лекции — и уйма
самых разных вопросов и просьб:
— Расскажите, как и чем вы занимаетесь с детьми… Покажите свои иг-
ры, учебные пособия, мастерскую, спортивные снаряды… Напишите о том,
как вы обращаетесь с новорожденным… Пожалуйста, о закаливании!.. И о
своих ошибках не забудьте, чтобы их не повторить нам…
И среди других обязательный вопрос:
— А откуда вы все это взяли? Как не побоялись воспитывать детей так
необычно?

КАК МЫ НАЧИНАЛИ

Иногда считают, что мы все обдумали заранее, наметили, так сказать,
план действий, а потом уж стали его осуществлять в жизни. Ну и наделали
бы мы беды, если бы так случилось — мало ли ломается ребячьих судеб
из-за тщеславных замыслов их родителей и педантичного проведения их в
жизнь. Да, многое в нашей жизни сложилось иначе, чем у других, и все это
не само собой, а по нашей доброй воле (и тоже, конечно, не без тайных
надежд на это самое-самое… — кто из родителей этим не переболел?!), но
никаких заранее намеченных планов у нас и быть не могло по той простой
причине, что мы оба о дошкольном детстве представление имели довольно
примитивное, а о младенческом возрасте вообще ничего почти не знали.
Мы, конечно, могли обложиться учебниками, популярными брошюрами, уче-
ными трудами и, проштудировав их, отобрать, наметить… и т. д. Но тог-
да, к счастью, это оказалось нам не под силу: загруженность работой,
неблагоустроенное жилье, бытовые заботы отнимали все время. Мы добрались
до книг всерьез лишь тогда, когда у нас было уже двое сыновей, четыре
или пять исписанных толстых тетрадей с результатами наблюдений за ними и
уйма самых житейских, а не теоретических проблем.
Признаемся и еще в одном нашем «грехе»: мы сами по себе люди не очень
организованные и к планам тяготения не испытываем. И в данном случае это
оказалось полезным: нам не понадобилось подгонять жизнь под свои намере-
ния и установки. Так мы убереглись от одной крайности в воспитательном
деле — излишне жесткого руководства этим сложным и тонким процессом. А
другая крайность — равнодушие — нам не грозила: мы оба задолго до зна-
комства друг с другом увлекались проблемами воспитания. Мы и встрети-
лись-то (вот судьба!) на совещании, посвященном «Программе воспита-
тельной работы в школе». Случай усадил нас рядом, но разговорились мы
уже не случайно: оба жили учениками, школой и ее многочисленными бедами,
оба мечтали о преобразованиях в школьном деле, много думали об этом. Мы
начинали свою семейную жизнь единомышленниками — это и послужило основой
для всего, что было дальше. Конечно, впрямую школьные проблемы с забота-
ми о новорожденном не связывались. Это лишь потом мы обнаружили между
ними самую тесную связь, а тогда и не догадывались об этом, зато твердо
знали, что в школу дети уже приходят очень разные по уровню развития и
от этого зависит их дальнейшая школьная жизнь. Значит, много надо сде-
лать до школы, но не с пеленок же начинать!
Когда родился наш первенец, мы просто радовались ему и любили каждую
свободную минутку быть с ним: играть, разговаривать, смотреть на него и
удивляться всему. Он чихнул! Он нахмурился! Он улыбнулся! Кому из роди-
телей не знакомо это ощущение чуда, имя которому Мой Ребенок! Но вскоре
к этой родительской радости прибавилось любопытство. Почему он плачет
по-разному? Почему он напружинивается, когда берешь его прохладными ру-
ками? Почему он сопротивляется надеванию чепчиков? И т. д. и т. п. А сы-
нишка рос, и вопросов этих все прибавлялось. Мы стали записывать свои
наблюдения, и одновременно предоставляли малышу все больше свободы
действий, дали ему возможность самому определять, например, сколько ему
есть, когда спать, как долго гулять, — словом, во многом доверились при-
роде. И наблюдали, и записывали все, что казалось нам наиболее интерес-
ным а потом сопоставляли записанное с тем, что к тому времени удалось
уже прочитать, И обнаруживали интереснейшие вещи: малыш, оказывается,
мог гораздо больше, чем об этом было написано в популярной литературе.
Это поразило нас и вызвало еще больший интерес к сынишке. А когда родил-
ся еще сын, мы с самого начала пробовали обращаться с ним так, как нау-
чил нас его старший братик: давали ему пальцы, чтобы он мог уцепиться за
них своими крошечными пальчиками, и в первую же неделю он мог висеть на
них несколько секунд. С первого месяца стали его держать над горшочком,
избавили его от всяких платков и чепчиков и разрешили ему лежать го-
леньким сколько захочет…

Споры, ссоры

Первыми, кто был возмущен таким «варварским» отношением к ребенку,
были, конечно, наши бабушки, которые тогда жили вместе с нами и просто
видеть спокойно не могли голого младенца. Но мы не уступали их натиску.
Малыши были веселы, спокойны, энергичны, не болели, легче переносили ди-
атез, и мы настаивали на своем. А на нас уже косо стали посматривать со-
седи. Прохожие на улицах, когда мы шли с непривычно легко одетыми малы-
шами, осуждающе бросали нам в спину:
— Сами-то в шубах, а детей заморозить хотите?
Пришлось нам подравниваться под малышей, мы стали одеваться тоже по-
легче, но реплик от этого не убавилось:
— Смотри-ка, ребенок едва поспевает, бежит за ним, а он хоть бы шаг
поубавил.
— Ушки, ушки-то ему прикройте — застудите!
— Что же ты, мать, ему головку-то не прикроешь — напечет ведь.
Мы же твердо придерживались правила: считаться только с самочувствием
малыша и в своих действиях исходить прежде всего из него. Вот здесь мы и
допустили первую серьезную ошибку: внимательно наблюдая за детьми, мы не
всегда обращали внимание на самочувствие окружающих и, конечно, были за
это наказаны градом новых замечаний, наставлений, упреков.
А ребятишки тем временем росли. Кто-то из знакомых подарил полутора-
годовалому Алеше кубики с буквами. Ну буквы-то ему еще ни к чему, поду-
мали мы, но кубиков у сына не отобрали. И были немало удивлены, когда
обнаружили месяца через три, что Алеша-то наш уже узнает с десяток букв.
К двум годам он уже знал чуть ли не весь алфавит, а в два года восемь
месяцев прочитал первое слово. Для самого Алеши это было как будто так и
надо, а для нас это стало целым открытием: так вот уже когда человек мо-
жет читать! А как же в остальном? Так начались наши пробы не только с
обучением грамоте, но и в физическом развитии малышей, в овладении раз-
личными движениями и даже в укреплении их здоровья. Пробы эти были чаще
всего чисто интуитивными попытками разобраться, что малыш уже может. Мы
ведь не знали, что ему по силам, что уже можно, а чего нельзя, и пробо-
вали осторожно, играя. Никакого давления, никакого обязательного урока,
но и не сдерживали, если ему самому хочется. Удалось что-то малышу — мы
рады, не получилось — значит, пока отложим.
Мы жили тогда в небольшом щитовом домике, сами его оборудовали, сами
топили печи, ходили к колонке за водой и делали массу других хозяйствен-
ных дел. А дети были рядом. Вот Алеша видит, что папа забивает гвозди, и
требует себе молоток. Мама подметает пол — он тянется к щетке или вени-
ку. И вот тут-то мы, кажется, сделали еще один правильный шаг к дальней-
шим нашим педагогическим открытиям: впустили детей в мир взрослых хлопот
и занятий, постарались дать им большой простор для собственной их дея-
тельности.
Мы не только обзавелись маленькими молотками, пилами, топориком, ве-
ничком и многими другими инструментами, но и дали возможность малышам
самостоятельно постигать свойства вещей и явлений. Даже опасные вещи
(спички, булавки, иголки, ножницы и т. п.) мы не прятали, а знакомили
детей с ними. Малыши рано узнали, что утюг горячий, иголка острая, спич-
ки могут обжечь, а нож порезать пальчик. Сначала нами руководило лишь
желание, чтобы занятый делом малыш не лез на руки, не приставал, не ме-
шал работать, но при этом сам был бы осторожен — ведь следить за детьми,
не спуская глаз, нам было совершенно некогда, мы оба работали. И только
значительно позже мы поняли, какие большие возможности для развития по-
лучают дети при таком самостоятельном исследовании окружающего мира.
Со временем у Алеши и Антона появились целые наборы столярных и сле-
сарных инструментов, конструкторы металлические и деревянные, пластилин
и бумага, проволока и гвозди. Так же естественно вошли в мир малышей
буквы на кубиках и буквы на картонках, азбука на стене и касса букв, ка-
рандаши и бумага. Алеша с Антоном не только строили поезда и башни из
кубиков, но и свободно плавали в этом «азбучно-цифровом» море, писали
буквы и не подозревали, что это «абстракции». И мы не делали разницы
между вещами, числами и буквами и просили: принеси ТРИ ложки, найди ДВЕ
буквы М, разрежь яблоко на ЧЕТЫРЕ части…
Азбука и счет, опущенные с высот «возрастной недоступности» и вошед-
шие в ребячью жизнь наравне с игрушками и инструментами, оказалось, ус-
ваиваются столь же легко и просто, без всяких уроков, как слова «ложка»,
«хлеб», «дай» и «молоко». В самом деле, что такое три десятка букв и
цифры среди многих сотен слов, которые малыши узнают в первые два года
жизни?!
Но снова мы слышали:
— Что вы делаете? Нельзя до школы обучать грамоте, ведь вы не знаете
методики, вы неспециалисты, вы изуродуете детей!

ТРУДНОЕ НАШЕ СЧАСТЬЕ

Вот так, в спорах, мы начинали… Сначала мы воевали с бабушками и
соседями, потом спор вышел на страницы печати. «Правы ли мы?» — спраши-
вали мы в своей книжке, газетной статье, фильме. Многие с нами не согла-
шались: «Нет, они не правы! Раннее развитие опасно! Раннее развитие
вредно!»
А мы, глядя на веселых, подвижных, всегда чем-то увлеченных наших ма-
лышей, недоумевали: «Почему опасно? Почему вредно?» — и погружались в
изучение книг, брошюр, статей — всего, где можно было добыть сведения об
этом страшном раннем развитии.
Мы узнали, что еще в начале нашего века у М. Монтессори дети (причем
дети умственно отсталые) к пяти годам не только читали, но и каллиграфи-
чески писали, что в Японии есть школа для одаренных детей и принимают
туда четырехлетних ребятишек, что в Филадельфии существует институт по
исследованию человеческого потенциала, где сделали вывод: «правильный»
возраст, в каком следует учить ребенка читать, — это полтора-два года.
Петра Первого дьяк Никита стал учить грамоте примерно в три года. Мария
Кюри была на два года моложе своих подружек в гимназии, Н. В. Гоголь в
три года писал слова, а в пять пробовал сочинять стихи. В семье Ульяно-
вых все дети к четырем-пяти годам уже читали.
Все это поддерживало нас в наших поисках. Но главным подтверждением
правильности выбранного пути были наши дети. Они поражали нас своими
возможностями. Мы не поспевали за их развитием, мы постоянно ошибались в
своих прогнозах. Это было удивительно! И это заставило нас увязнуть в
проблеме раннего развития всерьез.
За восемнадцать лет мы заметно отклонились от традиционных сроков на-
чала развития детей, но теперь мы слышали новые возражения:
— Ну хорошо, действительно, дети могут развиваться намного быстрее,
но нужно ли это, не лишаете ли вы своих детей счастливого беззаботного
детства?
Так говорят и думают многие, пока… не побывают у нас в гостях. А
когда увидят все своими глазами, поговорят и поиграют с нашими ребятами
да еще и привезут своих малышей в наш «детский сад», а потом никак не
могут их вытащить домой, вот тогда, расставаясь с нами, признаются:
— Счастливые у вас дети…
А иные вздыхают:
— Счастливые вы родители…
А мы и не отказываемся действительно счастливые, только счастье наше
не само по себе к нам пришло, нет, не само…
Вот мы и решили написать обо всем, что узнали сами, с единственной
целью: может быть, наш опыт поможет кому-нибудь стать счастливее.
В своем рассказе мы постарались учесть те вопросы, которые нам чаще
всего задают в письмах, на встречах, во время посещения нашего дома.
Когда слышат, что мы оба работали, детей в ясли и садик не отдавали, ня-
ни у нас никогда не было, а бабушки живут отдельно, нам непременно зада-
ют один и тот же вопрос:
— Как вы успеваете? Откуда берете время на воспитание? Тут с одним не
знаем, как управиться, а у вас семеро.
Ответом на этот вопрос служит вся наша книга. Мы расскажем вам, на
что мы тратим время, а на что не тратим, за счет чего экономим, а на что
не жалеем ни минут, ни часов, ни дней, ни целых лет.
И так же, как в беседах, мы, конечно, говорим не хором, а по очереди,
так и в книге каждый из нас будет рассказывать о том, в чем он больший
«специалист». А в случае надобности будем комментировать или дополнять
друг друга и даже иногда можем поспорить, как это бывает у нас и в жиз-
ни.

Главная забота — здоровье

Л. А.: Поскольку основная доля хлопот и забот в первое время выпада-
ет, естественно, на долю матери, мне и придется начать…

ПЕРВЫЙ ЧАС, ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Что говорить о первом часе жизни новорожденного? И он и мать в ро-
дильном доме: опытные врачи, акушерки, медицинские сестры, прекрасное
оборудование, заботливый уход — все, что нужно для того, чтобы принять
нового человека в жизнь и обеспечить матери полноценный отдых. И все-та-
ки начну я свой рассказ не с возвращения из родильного дома, а с прихода
туда.
Шесть раз это было как обычно: мы прощались у дверей в приемную, об-
менивались последними тревожными, но подбадривающими взглядами, и отец,
естественно, возвращался домой, а я вручала свою обменную карту, отвеча-
ла на вопросы врача, ну и так далее…
А вот седьмой раз получилось иначе. Мы прошли к заведующей

— Мы хотим попросить вас… — нерешительно начала я, — дать мне кор-
мить ребенка в первые часы после рождения.
— Что за странная просьба, — еще больше удивилась заведующая, — когда
надо, тогда и дадим!
И тогда мы рассказали ей о том, что у всех наших шестерых детей был
очень сильный диатез, и мы, родители, уже смирились с этим, думая, что
передаем диатез по наследству. Но о нашей беде узнал известный ученый,
профессор Илья Аркадьевич Аршавский * и настоятельно рекомендовал — в
качестве профилактического средства против диатеза — как можно раньше
приложить ребенка к груди, чтобы он высосал те капли молозива, которые
есть только у родной матери.
— Мы не знаем, будет ли толк, но все-таки решились последовать совету
Ильи Аркадьевича. А вдруг поможет? И вот просим вас…
— Ну хорошо, — согласилась заведующая, — тем более что в этом нет ни-
чего противоестественного, — добавила она.

* Заведующий лабораторией возрастной физиологии и патологии НИИ общей
патологии и патофизиологии АМИ СССР, доктор медицинских наук профессор И.
А. Аршавский. С 1966 года лаборатория вела наблюдения за развитием детей
Никитиных.

Любочку принесли для первого кормления часа через два после рожде-
ния… И что же? Дочка росла, пошла уже в школу, и все это время мы не
нарадуемся на нее — никаких следов диатеза!
Если бы мы узнали об этом раньше… Сколько бы неприятностей могли
избежать. Диатез болезнью не считается, но мучений от него и ребенку и
родителям бывает много. Уже у пятимесячного малыша появляются мокнущие
прыщики, а потом и болячки на личике, под коленками, в сгибах локтей и
ягодиц. В тепле они нестерпимо зудят, малыш их расчесывает иногда до
крови, плачет, капризничает. И это тянется год, и дольше, и ни ле-
карства, ни диета не дают стойкого результата. Наступает временное улуч-
шение, а потом вдруг опять хуже прежнего.
И вот от всего этого мы избавились и к тому же так просто! Могли ли
мы предполагать, что первые часы жизни человека так сильно могут повли-
ять на его дальнейшее развитие? Конечно, не могли, как не знали и много-
го другого.
Мы начинали точно так же, как начинают многие родители: с нервотрепки
по поводу того, что у меня не хватает молока, с гор грязных пеленок, с
бессонных ночей и изнурительных попыток установить «ночной перерыв в
кормлении», с тщетных, столь же безрезультатных стараний излечить сыниш-
ку от диатеза и массы подобных проблем, которые наваливаются на родите-
лей с рождением первого ребенка. После всего этого редко отваживаются
даже на второго. Сколько раз я слышала от матерей: «Чтобы еще раз все
это повторилось?! Ни за что!» А если прибавить бесконечные детские бо-
лезни, постоянную прикованность к дому, отчуждение (вместо помощи!) суп-
руга… Ни за что! Точно так же сказала бы и я сама, если бы не наша по-
мощь друг другу и не тот огромный интерес у нас обоих к развитию малы-
шей, который постепенно помог нам пересмотреть кое-какие установившиеся
традиции и намного облегчить кропотливый труд по уходу за младенцем. Вот
допустим…

ПРОБЛЕМА ПЕЛЕНОК

Эта проблема, так пугающая иногда молодых родителей, может быть раз-
решена по-разному. Одни убеждены, что это, конечно, мамина обязанность.
Другие считают, что стирать должен отец (у матери и других хлопот хвата-
ет). Третьи стирают по очереди (равноправие!), есть и такие, которые
взваливают эту работу на бабушку. Лишь немногим удается совсем изба-
виться от стирки с помощью службы быта. Возможно, последний способ по-
немногу вытеснит все остальные, но пока это дело не очень близкого буду-
щего. Поэтому «до восьми месяцев смиритесь со стиркой пеленок» — так
сказано в руководстве по уходу за ребенком.
Вначале и мы не были, разумеется, исключением — смирялись. Кто имел с
этим дело, тот знает, каково это — стирать, кипятить, сушить и гладить с
двух сторон 30-40 пеленок каждый день. Но однажды, когда мой, тогда по-
луторамесячный, сынишка проснулся сухим, я подумала: «Зачем ждать, пока
он пеленки намочит, а если попробовать его подержать?»
Села на краешек дивана, положила малыша себе на колени и подхватила
его под коленочки. Через несколько секунд на полу рядом с диваном была
лужица, но ведь можно что-нибудь и подставить — так у нас появился спе-
циальный тазик (обычный горшок не годится — мимо получается). Сначала я
держала малыша над тазиком, если он проснулся сухим или минут через
пять-десять после кормления, а потом научилась узнавать, когда ему надо.
Жаль, что не всегда в это время бываешь с ним рядом, но если есть воз-
можность последить, то можно вообще обойтись без мокрых, а тем более
грязных пеленок. Здесь интересна такая «деталь»: когда держишь малыша
над тазиком «по-большому», он чаще всего это делает в несколько приемов,
не сразу, и надо дождаться, пока он в конце концов не сделает немножко и
«по-маленькому». Это означает, что теперь-то уже все кончено: можно его
подмыть и без опасения класть на чистые пеленки.
Конечно, порой приходится проявить терпение и настойчивость. Иногда
малыш упрямится и не желает делать, что полагается: выгибается дугой,
может даже заплакать. Чаще всего это бывает ночью или сразу после сна. В
таких случаях помогало простое средство: если малышу дать немного попить
из бутылки или просто пососать пустышку, он как будто переключается на
другое и перестает упрямиться.
О физиологическом механизме этого явления мы узнали совсем недавно,
но пользовались этим способом довольно часто. Мы, правда, преследовали
другие цели, когда давали соску ребенку (чтоб не шумел, другим спать не
мешал), а польза получалась двойная.
Так уже в первые недели у нас бывали целые дни без стирки, и это ста-
ло не только большим облегчением для меня, но, главное, оказалось очень
полезным для младенца: он не подмокает, кожица остается постоянно сухой,
даже подмывать его приходится очень редко. Позже, когда малыш начинает
ползать и ходить, он не всегда помнит о том, что надо попроситься. Види-
мо, слишком много отвлекающих моментов у него в это время появляется в
жизни: столько интересных вещей кругом, столько дел! Мы сначала не пони-
мали этого и расстраивались: ну вот, все забыл. Оказывается, нет, не за-
был, просто теперь ему, что называется, не до того. Мы старались заме-
чать по поведению малыша или по пройденному времени, когда ему следует
посидеть на горшочке, и старались предотвратить «беду». И очень радова-
лись, когда все получалось как надо, не скупились на похвалу. Если же
«беда» все-таки приключалась, мы, уж конечно, старались обходиться без
криков и шлепков. Постепенно все приходило в норму. Таким образом и мок-
рые штанишки особой проблемой для нас не становились, и совершенно иск-
лючалась большая неприятность, которая мучает иногда ребятишек годами, —
ночное недержание мочи.
Малышу уже в первый месяц так не нравится быть мокрым, что он просы-
пается и может заплакать даже на улице, когда лежит завернутый в коляс-
ке. Привезешь его домой, развернешь, а на пеленке крохотное мокрое пят-
нышко. Это он начал и… испугался, что мокро получается. Зато теперь
над тазиком он весь свой запас выльет без задержки.
Когда мы рассказываем об этом, нам не верят, а когда удостоверятся,
спрашивают: «Ему не больно, не вредно?» И нам теперь только смешно: не-
ужто в луже лежать лучше и полезнее, чем у мамы на коленях? И неужели
человеческое дитя глупее котят или щенят, которых с первых дней можно
приучить к порядку? Теперь я так научилась понимать малыша, что уже в
родильном доме могла сказать, когда его надо «подержать над тазиком» —
он ведь обязательно дает знать об этом: завозится, закряхтит, сморщится
— поймите только, взрослые! А взрослые понимают только тогда, когда уже
поздно. И не понимают подряд неделю, месяц, полгода. А когда малыш сми-
рился с «бестолковостью» взрослых и начнет наконец безропотно все «де-
лать под себя», тогда начинаются шлепки и всякое недовольство. Сами при-
учили, а потом начинают отучать — ну и логика!
Как часто, к сожалению, приходится встречаться с этой странной логи-
кой взрослых! Не дают, например, малышу ни подумать, ни сделать по-свое-
му — все решают и делают за него, а потом его же и ругают: мол, бестол-
ковый, ленивый, равнодушный. Или, допустим, учат есть побольше, впихива-
ют еду чуть ли не силком, а потом не знают, как унять аппетит ожиревшего
ребенка.

ОН ГОЛОДНЫЙ!

Это одно из самых распространенных заблуждений начинающих матерей,
которым все время кажется, что у них не хватает молока, что малютка не-
доедает, плохо прибавляет в весе, бледный, худой и т д. и т. п. И вот
мамы и бабушки запасаются спасительной смесью («Она такая питательная!
Она такая удобная!», и.. очень скоро малыш меняет родную маму на буты-
лочку с соской: из рожка тянуть легко — трудиться не надо. Да и маме са-
мой вроде легче: бутылку дала — и никаких тебе хлопот…
Никаких хлопот? К нам как-то приехал папа с двухлетней девочкой, ве-
сящей 22 (!) килограмма.
— Что теперь делать? — спрашивал он удрученно. — Она ни ходить, ни
бегать не хочет. Может быть, «спортивный комплекс» поможет?
— Как это у вас получилось, — растерялись мы, видя впервые такого
сверхупитанного ребенка.
— Сами не знаем. Она у нас искусственница. У матери молока не было,
кормили ее смесями, и вот…
Не отсюда ли появляются тревожные цифры о постоянном росте процента
ожиревших детей? В школах Харькова, например, этот процент перевалил в
1975 году за 14.
А чем грозит ожирение, представить себе нетрудно: плохая сопротивляе-
мость болезням, малая подвижность, слабое сердце и… насмешки сверстни-
ков, застенчивость, неуверенность в себе… Нет! Чем такие хлопоты, луч-
ше уж маме с самого начала проявить максимум настойчивости, изобрета-
тельности, терпения и кормить малыша самой.
Конечно, не все может получиться сразу. У нас бывали дни — из рук
вон, особенно с первым, когда опыта еще не было и когда всякий вопль ка-
зался сигналом: «Хочу есть!» Дело осложнялось еще тем, что мы жили тогда
с двумя бабушками и дедушкой, которые, понятное дело, не могли молчать,
видя, как младенец «целый час орет не переставая, а мать сидит как ка-
менная». Известно, когда кричит ребенок, минута мож°т показаться веч-
ностью, так что можно простить бабушке ее невольное преувеличение. Что
касается «каменной» матери, то только я знаю, каково мне было, пока си-
дела рядом с плачущим малышом, а с трех сторон мне давали советы. Дедуш-
ка: «Надо, чтоб сосал грудь. Пусть покричит, но сосет из груди». Бабушки
(наперебой): «Дай ему бутылку, не мучай ребенка!» Отец: «Приложи к дру-
гой груди, не бойся!» А мне хотелось только одного: «Уйдите вы все, дай-
те мне самой разобраться!» Но сказать это вслух я не решалась (сейчас-то
понимаю: зря не говорила), а уж ночью давала волю слезам. Молоко от все-
го этого и вовсе стало пропадать. Так и стал наш первенец «благодаря об-
щим усилиям» к пяти месяцам полным искусственником.
Со вторым сынишкой я постаралась обойтись без советчиков: сама пробо-
вала и кормить почаще, и прикладывать к одной и другой груди в одно
кормление, а первые дни на ночь иногда готовила полбутылочки молочной
смеси или подслащенного коровьего молока, разбавленного пополам с водой,
чтобы не нервничать из-за того, что не хватит молока. Это был, конечно,
не лучший выход, но он снимал беспокойство. Зато недельки через две все
приходило в норму, надобность в докорме отпадала, малыш вполне наедался,
а у меня прибавлялось молока, и кормила я сына до года. Так получалось и
со всеми остальными детишками, хотя каждый раз в родильном доме приходи-
лось выслушивать безнадежные предсказания: «Да, молока у вас совсем нет,
плохо ваше дело!» Хорошо, что я в эти предсказания уже не верила.

Кормить ли ночью?

Об этом я не решилась бы написать, если бы не книга известного амери-
канского педиатра доктора Б. Спока. Он написал о том, что американские
врачи сначала чрезвычайно преувеличивали значение строгого режима и поч-
ти всякие неприятности — вплоть до расстройства желудка — связывали с
нарушением режима и винили в этом родителей: не вовремя положили спать,
не вовремя покормили — вот и результат.
Но в Америке нашлись такие храбрые папа и мама (оба ученые), которые
стали воспитывать свою новорожденную дочку, не придерживаясь рекомендуе-
мого режима, но при этом. очень внимательно записывали, какой «режим»
устанавливала сама себе малышка. Оказалось, что в первые месяцы жизни
она питалась довольно беспорядочно, но, в общем, делала меньшие перерывы
в кормлении, чем это обычно требуется, и только к трем-четырем месяцам
жизни вышла на рекомендуемый интервал — 3-3,5 часа между кормлениями.
«Безрежимность» воспитания никакого вреда ей не нанесла. После опублико-
вания материалов об этом исследовании врачи перестали требовать строгого
выполнения режима. И матери вздохнули с облегчением: ведь точно следо-
вать режиму очень трудно, и поэтому все время чувствуешь себя виновной в
массе погрешностей.
У нас первые неприятности с режимом произошли, когда я попыталась ус-
тановить так называемый «ночной перерыв в кормлении» и ночью не давала
малышу грудь. А он обязательно просыпался (диатез не давал ему покоя),
плакал, просил есть. Вода из бутылочки с соской его не устраивала. Засы-
пал он, если его держали или носили на руках, но тотчас же поднимал
крик, как только его снова укладывали в свою кроватку. И так из ночи в
ночь.
И вот, намаявшись от постоянного недосыпания, я решилась однажды на
«преступление»: ночью покормила сынишку и… следующей ночью тоже покор-
мила. С тех пор кончились наши недосыпания. И со всеми остальными ребя-
тишками мне не пришлось больше «воевать» по ночам.
А в дневное время я, еще не зная ничего о докторе Б. Споке и его кни-
ге, сама установила очень гибкий режим и в еде и в сне: время кормления
могло сдвигаться на час и более. Если ребенок спал, я его никогда не бу-
дила для «очередного» кормления, а если не хотел спать, насильно не ук-
ладывала.

УЧИМСЯ ПОНИМАТЬ РЕБЕНКА

Вначале, конечно, было трудно научиться определять, что требуется ре-
бенку. Оказалось, плакать он может от множества причин: подмок или
вот-вот подмокнет, неудобно лежит, пучит животик, наглотался воздуха при
еде, где-то трет пеленка, мешает соска, хочет спать, пить или, наконец,
хочет есть. И если каждый раз, как только он заплачет, давать грудь,
можно человека совсем выбить из колеи. Со временем я научилась различать
интонации плача, а по мимике, по движениям сынишки угадывать его потреб-
ности. Правда, при этом пришлось запастись терпением, зато месяца за три
мы уже неплохо научились понимать друг друга. А со следующим было уже
проще, хотя каждый малыш имел свой характер и к каждому приходилось при-
норавливаться заново.
Со временем мы поняли, что при всех трудных ситуациях прежде всего
надо сказать себе: «Только без паники» — и постараться успокоиться. А
потом попробовать и так и иначе. И наблюдать, наблюдать, наблюдать — не
жалеть на это времени (и записывать наблюдения), учиться понимать мла-
денца, себя, друг друга и окружающих, обязательно и окружающих — об этом
речь еще впереди.
Постепенно мы учились главному — подходить к ребенку без предвзятых
мерок и представлений, с желанием разобраться в возможностях, потребнос-
тях, особенностях самого малыша. Конечно, не всегда это получалось, ко-
нечно, мы частенько сбивались на привычные методы, основанные на принци-
пе: взрослый знает и может все, ребенок — ничего. Но мы очень старались
понимать малышей и учиться у них. И нас ждали на этом пути многие радос-
ти и… настоящие открытия.
Б. П.: Почему-то считается: чтобы ребенок рос здоровым, его надо
главным образом от всего оберегать — от простуд, от инфекций, от падений
и ушибов, от опасностей — прежде всего беречь! Но это значит не готовить
его к переменам погоды, к разным колебаниям и перепадам температур, не
повышать защитные силы организма (неспецифический иммунитет), не учить
падать без последствий и т. д., то есть не готовить к тому, что обяза-
тельно встретится в жизни.
А мы с самого начала думали иначе: здоровье надо укреплять — делать
организм ребенка физически развитым, выносливым, невосприимчивым к бо-
лезням, закаленным во всех отношениях, чтобы малыш не боялся ни жары и
ни холода. Но как этого достигнуть, мы не знали и, наверное, долго не
решились бы на серьезное закаливание, если бы не… диатез. Как говорит-
ся, не было бы счастья, да несчастье помогло. Ведь диатез является сиг-
налом того, что организм предрасположен к болезням, особенно к простуд-
ным. А мы благодаря диатезу, наоборот, избавились от простуд, укрепили
здоровье ребятишек.
Л. А.: А дело было так. Диатез особенно сильно мучил нашего первенца.
Личико у него иногда превращалось в сплошную болячку. Где мы с ним
только в первый год не побывали, каких только средств не перепробовали:
мази и примочки, кварц и переливание крови, купания в разных отварах,
лекарства внутрь, строгая диета, но… решительного сдвига так и доби-
лись…

ХОЛОД — ДОКТОР

Мы тогда жили в только что построенном сборном щитовом домике, еще
плохо утепленном. Температура в комнатах могла колебаться от плюс 10-12
градусов (с утра, пока печка еще не затоплена) до плюс 25 градусов (к
вечеру). Я тогда расстраивалась из-за этого, думала, что для малыша это
очень вредно, и мечтала о теплой квартире. Однако и тут оказалось — нет
худа без добра. Мы довольно скоро заметили; с утра, пока не затопили
печь и в доме прохладно, малышу намного легче. Красные пятна на кожице
бледнеют, зуд прекращается. Он весел, энергичен, много и охотно двигает-
ся, самостоятельно играет. Но стоит его одеть потеплее или сильно нато-
пить печь, как ему сразу становится хуже: зуд мучает малыша, он делается
плаксивым, вялым, капризничает и буквально не сходит с рук, требуя вни-
мания и развлечений.
И вот однажды вечером, зимой, стараясь как-то унять зуд у плачущего
сынишки, я вышла с ним на минуту в тамбур, перед дверью на улицу. Сама я
успела за эту минуту слегка озябнуть, а он — в одной распашонке — быстро
успокоился, даже развеселился. С этого и началось наше невольное «зака-
ливание». Как только он начинал расчесывать свои болячки, мы — в прох-
ладный тамбур или на застекленную террасу, а однажды в солнечный фев-
ральский денек осмелились выскочить и на улицу. Пригревало уже по-весен-
нему, сверкал снег, сияло голубое небо. Сынишка в восторге прыгал у меня
на руках, и мы сами развеселились, глядя на малыша. Но было все-таки,
конечно, страшновато: а вдруг простудится, заболеет? Через полминуты мы
вернулись домой, а сынишка потянул ручки к двери — еще, мол, хочу! Но мы
все-таки решили подождать до завтра. А на следующий день мы уже «гуляли»
таким образом дважды — тоже примерно по полминутки. И через неделю от
наших опасений уже ничего не осталось: сын чувствовал себя прекрасно.
Ему было тогда всего восемь месяцев. А в полтора года сынишка уже сам
выбегал босичком на снег и даже нас тянул за собой.
Расхрабрились и мы. Стали все чаще пользоваться этими «снежными про-
цедурами»: пробежишься по снегу, да еще в сугроб по колено влезешь, ра-
зотрешь потом досуха ноги — ступни горят, а в мышцах ощущение как после
хорошего массажа. А главное, мы приобретали уверенность, что все это не
страшно, что это полезно. И все было бы хорошо, если бы не ужасные про-
рочества, которые со всех сторон обрушивались на нас: «Воспаление легких
обеспечено!», «Хронический бронхит и насморк будут непременно!», «Ревма-
тизма не избежать!», «Уши ребенку простудите — оглохнет!»
Но все эти пророчества не оправдывались. Поэтому со вторым сыном мы
были уже смелее — с самого начала не кутали его, давали побыть голеньким
и дома и на улице, пустили в одних трусиках ползать по полу, ходить по
земле во дворе. А когда сыновья стали старше, даже нас удивляло, как
охотно и подолгу, скинув надоевшие за зиму куртки, и без шапок и рукавиц
братишки могут возиться в мартовском подтаявшем снегу, прорубая каналы,
сооружая плотины. При этом, бывало, даже промокшие ноги их не смущали.
Заигравшись, они не всегда вспоминали о том, что надо сменить обувь. И
все обходилось без неприятных последствий.
Вы спросите: неужели нам совсем не было страшно за детей? Было, ко-
нечно, особенно вначале, когда мы многого не знали. Нас тогда поддержи-
вала интуитивная уверенность в том, что если ребенку прохлада приятна,
то это не может быть опасным или вредным. Мы тогда не знали, как может
быть крепок человеческий организм даже у самых маленьких, не знали, что
слабым его делает не природа, а условия жизни.

КАК БЫЛО РАНЬШЕ

Б. П.: Однажды в одной из брошюр известного специалиста по закалива-
нию профессора И. М. Саркизова-Серазини мы увидели ссылки на книгу Е. А.
Покровского «Физическое воспитание у разных народов» (1884 г.). Мы ее
раздобыли — вот когда нам пришлось по-настоящему поразиться! Как и всем
цивилизованным людям, новорожденный представлялся нам чрезвычайно неж-
ным, неприспособленным существом, которое вне стерильных условий совре-
менной больницы не проживет и дня. А оказалось, что это совсем не так. В
каких разнообразных условиях появлялись на свет дети, каких только сюрп-
ризов не преподносили ему обычаи родной земли!
У финнов и русских, например, ребенок рождался (и жил затем целую не-
делю) в бане, где температура могла быть плюс 50 градусов. Считалось,
что в такой жаре, где все ткани тела становятся мягкими, очень легко
проходят роды. А тунгуски, например, нередко разрешались от бремени во
время перекочевки, под открытым небом и при сорокаградусном морозе. У
них рождение ребенка вообще не считалось событием, а простым физиологи-
ческим актом, к нему поэтому заранее не готовились, и часто никто не по-
могал матери при родах.
Новорожденный выдерживал и жару, и свирепый холод. Диапазон темпера-
тур — 90 градусов.
А после рождения? У одних народностей был обычай окунать детей в про-
рубь, у других обтирали снегом или обсыпали… солью. Младенец выдержи-
вал все.
Тут мы вспомнили и о тех случаях, когда дети выживали же в логове
зверей. Как же велики должны быть приспособительные возможности только
что родившегося человека, если он мог выносить все это, какими же надеж-
ными защитными «механизмами» снабжает новорожденного природа! Взять хотя
бы одни температурные условия: в бане температура на 20 градусов выше,
чем в материнском теле, а зимой на морозе на 70-80 градусов ниже! Но
ведь обычные дневные перепады лежат в пределах 5-10 и редко 20-30 граду-
сов. Значит, организм может перекрывать их с запасом в 2-3 раза.
Кибернетики нашли уже секрет этой непостижимой для машин надежности
человеческого организма и назвали его «принципом функциональной избыточ-
ности». Именно он лежит в основе надежности всех организмов. Например,
самая большая наша артерия — аорта — выдерживает давление в 20 атмосфер,
хотя сердце даже у гипертоников не может создать давление более 0,3 ат-
мосферы. Или количество тромбина (вещества, нужного для свертывания кро-
ви, чтобы рана закрывалась сгустком) в 70 раз больше, чем надо. Таким же
громадным «запасом прочности» организм обладает и в других отношениях.
Но куда же девается эта прочность и надежность у нашего современника?
Почему он, только родившись, болеет в пять раз чаще взрослого? И как раз
от тех же перепадов температур, да еще совсем незначительных.
Дело в том, что за миллионы лет совершенствования живых организмов,
кроме «принципа функциональной избыточности», установился и другой, не
менее важный для целесообразной изменяемости, приспособляемости организ-
ма — «закон свертывания функций за ненадобностью». Что это такое? Очень
хорошо его продемонстрировали первые длительные полеты в космос. Блестя-
ще подготовленные, сильные, тренированные космонавты попадали на целый
месяц в условия невесомости. Резкие движения там были не нужны, даже
опасны. Им приходилось становиться осторожными, едва шевелить руками и
ногами и почти не напрягать мышцы. Всего один месяц пробыли они в неве-
сомости, но, возвратившись на Землю и выбравшись из люка корабля, они…
не могли даже встать.
— Как в центрифуге, — говорили они, — земля так притягивает, что не
встанешь.
И в течение месяца или полутора им пришлось «учиться ходить», как на
первом году жизни, потому что надо было не только возвратить былую силу
всем мышцам, но и восстановить работу вестибулярного аппарата. Орган
равновесия тоже, оказывается, был там не нужен — ведь в полете исчезали
«верх» и «низ».
Тот же результат получили и в опыте с «моржами» — людьми, купающимися
в проруби. В течение полутора месяцев их непрерывно держали в термоком-
фортных условиях: в комнате температура поддерживалась в пределах плюс
27-28 градусов, а вода при купании плюс 34 градуса. И вся их закалка ис-
чезала — они могли простудиться, стоя у открытой форточки.
Но такая же судьба постигает и новорожденного, если после рождения
его поместить в стерильные условия, в термостат (постоянная температу-
ра), в тесные путы пеленок, тогда он и приспосабливается именно к этим
условиям. Никаких колебаний температуры и, значит, никакие природные
«механизмы» терморегулирования ни разу не включаются в работу. И день, и
неделю, и месяц, и… постепенно отмирают за ненадобностью! И значит,
через месяц ребенок становится беззащитным перед любым сквознячком. Не
отсюда ли эти грозные цифры: до года ребенок болеет в пять раз чаще
взрослого, причем почти 90 процентов болезней составляют простудные за-
болевания.
Видимо, не случайно у многих древних народов новорожденного обтирали
снегом или крестили в проруби. Этим сразу пускались в ход все «механиз-
мы» терморегулирования, причем в самом суровом режиме. Да и дальше детей
вовсе не нежили, не укутывали, как сейчас. На рисунках в книге Покровс-
кого мы увидели совсем голых ребятишек рядом с одетыми в меховые шубы
взрослыми. Вспомнили: художники прошлых веков изображали мадонн всегда с
обнаженными младенцами на руках. Нет, не случайно все это! Видимо, так
готовили люди детей к суровым условиям жизни, укрепляя защитные силы ор-
ганизма.

ХОЛОД — ДРУГ

Но ведь и теперь о пользе закалки знают все, о способах закаливания
можно прочитать в любой брошюре. Почему же так много на улицах переку-
танных детей, почему так неохотно родители следуют советам врачей о за-
каливании? Думаем, что одна из причин этого (и немаловажная, если учесть
занятость матерей и дефицит нянь и бабушек) заключается в сложности и
трудоемкости рекомендуемых закаливающих процедур. Вот как, например,
следует проводить влажное обтирание. Надо нагреть воду, измерить темпе-
ратуру, добавить холодной или горячей воды, снова измерить температуру,
чтобы не ошибиться: «Температура воды должна быть вначале 32-33 С, затем
постепенно, с интервалом в 5-7 дней, температуру воды снижают на 10 и
доводят до 30 С». «Варежкой из мохнатой материи, смоченной в воде и от-
жатой, обтирают сначала руки, затем грудь и живот, спину, ягодицы, ноги
ребенка. Сразу же вытирают смоченную часть тела мохнатым полотенцем до
легкого покраснения кожи». Причем это все надо проделывать минимум двум
взрослым, потому что «все тело, кроме обтираемой части, должно быть под
одеялом» (М. Я. Студеникин. Книга о здоровье детей. М., 1973, с. 112).
И так надо делать систематически, каждый день, следя за температурой
с точностью до градуса, за временем — с точностью до минуты. А ведь еще
воздушные ванны, купание. А если ребенок не один, надо еще и возраст
учитывать: каждому свои градусы и минуты. Об эффективности таких закали-
вающих процедур родителям бывает трудно судить хотя бы потому, что до-
вести их до заметного результата не удается: либо за недостатком времени
родители останавливаются на полпути, либо ребенок успевает заболеть
раньше, чем закалится. Вот и получается: проще закутать малыша — и дело
с концом. Так в основном многие и делают, стараясь просто уберечь малы-
шей от всяких перемен погоды, тем самым прямо-таки подготавливая их к
тому, чтобы к ним, что называется, липли все болезни.
Что же получается у нас? Мы тоже не имели возможности проводить зака-
ливания «по всем правилам». Но так уж вышло, что мы со своим первенцем
несколько месяцев прожили на открытой террасе. Менять пеленки приходи-
лось по нескольку раз даже ночью. А летние ночи бывают очень прохлад-
ны… Развернешь, бывало, младенца, а от него пар. Нас все пугали прос-
тудами, мы и сами побаивались этого, но малыш не болел. Тогда мы не при-
дали этому значения, но когда началась наша война с диатезом, мы вспом-
нили и о тех холодных летних ночах. Малыш легко выдерживал разницу тем-
ператур в 15-20 градусов! А когда мы стали его, голенького, выносить из
теплой комнаты (плюс 25 градусов) на морозец (до минус 10 градусов), он
прекрасно чувствовал себя и при почти мгновенных перепадах температур
30-35 градусов!
Но ведь этот способ быть здоровым известен на Руси с незапамятных
времен: из бани — в снег или в прорубь, а потом снова в баню. И так по
нескольку раз! Так что же и нам-то бояться, успокоились мы.
Л. А.: Когда у нас родилась дочка, многие говорили нам:
— Ну уж с девочкой-то вы так обращаться не будете!
— Почему? — удивились мы. — Разве девочке не нужно быть здоровой и
крепкой? — И в первый же день после недельного пребывания дочки в ком-
форте родильного дома я устроила ей во время первого же домашнего корм-
ления воздушную ванну — на полчаса…

Кормление плюс…

С тех пор так у нас и повелось: каждое кормление сопровождалось зака-
ливающими процедурами. Вот как это бывало. Постелю на диване пеленочку,
кладу дочку — она без чепчика, в одной распашонке — и ложусь рядом с нею
поперек широкого дивана. Кто-то из девочек заботливо подсовывает мне под
голову подушку. Какое блаженство! Когда-то и маялась же я, пытаясь кор-
мить сидя, «как положено»: обе руки заняты, спина устает, ногам неудоб-
но, да и малышу (завернутому, стиснутому) неловко — и мне и ему удо-
вольствия было мало. И вот как-то, усталая, пришла я с работы и попробо-
вала кормить полулежа. Удивилась, как хорошо: сама отдыхаю, и ребенку
удобно.
С тех пор кормление стало для меня и для малышки минутами отдыха,
наслаждения, общения и даже временем гигиенических и закаливающих «про-
цедур». Вот лежит, прижавшись ко мне бочком, маленький человечек, сосет,
сопит, причмокивает. А я в это время могу потихоньку его приласкать,
погладить, просунуть свой палец ему в кулачок — пусть хватает покрепче,
могу спеть что-нибудь ласковое, нежное, чем это не общение? Малыши очень
любят эти минутки. Помнится, как горько плакала однажды наша семимесяч-
ная дочурка, когда я, придя с работы, стала кормить ее, а сама уткнулась
в книжку, даже не поговорив, не поиграв с нею. Она даже сосать отказа-
лась, обидевшись, хотя есть очень хотела. Для меня это стало уроком на
всю жизнь: с тех пор мы знали, что время кормления нужно малышу не
только для питания. Правда, в самые первые дни эти минуты обычно бывают
связаны с лечением. Вот дочка сосет, а я свободной рукой осторожно расп-
равляю ей складочки на шейке, на ручке и… дую на них. Прямо на глазах
бледнеют пятна потницы, с которой малышка явилась из родильного дома. И
я уже знаю, что и с опрелостями за два три дня справимся без всяких ма-
зей и присыпок: просто во время кормления воздух их высушит, и все быст-
ро пойдет на поправку. Да и впредь не понадобятся нам присыпки и мази,
потому что кожица будет сухая и чистая. А какая экономия времени — ведь
на все эти «гигиенические и закаливающие процедуры» не приходится тра-
тить ни минуты дополнительного времени.

Воздушные ванны

Тут же дочка принимает и «воздушные ванны» — ведь она в одной распа-
шонке. За шесть-семь кормлений таких «ванн» набирается часа на полто-
ра-два в первый же день. А позже, недели через две-три, после каждого
кормления она еще и «гуляет», чаще всего совсем голенькая. Это еще
час-два, в общей сложности выходит часа три в день по 20-30 минут за
«сеанс». Длительность «сеансов» зависит только от самочувствия малышки:
если нравится, лежи на здоровье. Но вот она завозилась, состроила плак-
сивую гримаску, даже начала похныкивать — я беру ее, держу над тазиком,
пока она все, что нужно, не сделает, а потом завертываю для сна: распа-
шонка, подгузник, большая пеленочка и теплая пеленка на ножки, которые я
обязательно согрею ладонью. Если они останутся холодными, то спать ма-
лышке будет беспокойно, она может легко подмокнуть (особенно этим отли-
чаются почему-то мальчики),
Так с первого дня пребывания в доме, а в теплое время года и на ули-
це: пока малыш не спит, он либо голенький, либо в распашонке, либо (пос-
тарше) в трусиках. При этом температура в комнате или на улице может ко-
лебаться приблизительно от плюс 15 до плюс 25 градусов, а в зависимости
от температуры изменяется и продолжительность «воздушных ванн». Если хо-
лодно, малыш скорее «потребует» завертывания, а приятно — с удовольстви-
ем болтает ручками и ножками, пока не захочет спать.
Б. П.: Помним, сначала нас очень удивляло: ручки и ножки холодные,
пяточки даже синеватыми сделаются, а малышу хоть бы что! Лежит себе ве-
селенький, и все. Только потом мы узнали, что холодных пяточек опасаться
не надо. Это просто внешнее проявление адаптивных реакций к холоду. При
этом снижается разница температур между кожей и воздухом и резко сокра-
щается отдача тепла. А учащение пульса и повышение тонуса мышц увеличи-
вает образование тепла и восстанавливает тепловой баланс организма. И
все это оказывается очень нужным для младенца: прохлада бодрит и делает
движения приятными, а без одежонок и пеленок двигаться легко, ничто не
мешает. Ребенок легче и быстрее осваивает разные движения, раньше начи-
нает садиться, вставать, ползать. Это, в свою очередь, приводит к еще
большим колебаниям температур: во сне под пеленкой или одеяльцем ему
тепло (33-34 градуса по Цельсию), а проснется — его развернут, и он сра-
зу попадает в комнатную температуру (18-25 градусов по Цельсию) — полу-
чается перепад (10-12 градусов). А если его пустили ползать по полу
(10-12 градусов по Цельсию), перепад еще больше. И так много раз в день.
К этому добавлялись еще и разные «водные процедуры»: мы умывали, а в
случае надобности и подмывали малышку, не подогревая воду — из-под кра-
на, но не прямо под струей, а с ладони, набрав воду в горсть. В первый
раз малыш мог слегка вздрогнуть, а на второй-третий день — привыкал и не
выражал неудовольствия, даже если вода была холоднее, чем обычно.

И НА СОЛНЫШКО

Первый ребенок наш родился в начале лета. Стояли теплые июньские дни.
Мы готовились к строительству своего щитового дома и много времени про-
водили на участке, расчищая место для закладки фундамента. Мы работали,
а сынишка частенько был рядом — лежал в кроватке или на одеяле, разост-
ланном под яблоней. Мы тогда его надолго не разворачивали: еще не знали,
что это можно и нужно делать. Но иногда все-таки не удерживались — уж
очень ласково грело солнышко! — и переносили его на несколько минут
из-под дерева на открытое место.
Он это принимал как должное и никакого беспокойства у нас не вызывал.
Беспокоились только бабушки. А мы тогда еще не читали популярных брошюр
и не знали, что ни в коем случае нельзя допускать действие на младенца
прямых солнечных лучей. Потом вычитали в какой-то популярной статье, как
лисица выносит из норы своих маленьких еще лисят на солнышко, и показали
статью бабушке.
— Этого еще не хватало, — возмутилась она, — ребенка с лисенком срав-
нивать!
А нам это сопоставление казалось убедительным — тем более что никаких
плохих последствий у сынишки мы не обнаруживали: он и спал, и ел, и со
всеми прочими своими обязанностями справлялся прекрасно.
Так мы делали и с другими своими детьми — с первых дней жизни. Обычно
кто-нибудь из нас, взрослых или старших детей, усаживался на стул, на
колени стелил пеленку, а на нее укладывали малыша. Головку прикрывали
уголком пеленки, а тельце поворачивали то одним бочком к солнышку, то
другим, то животиком, то спинкой. В общей сложности начинали с 5-6 ми-
нут, а примерно через месяц могли так загорать и 10, и 20, и 30 минут —
по настроению малыша и по погоде. У трехмесячного уже хорошо был заметен
загар, и в 4 месяца он свободно проводил с нами час-полтора, загорая на
берегу Клязьмы на неярком подмосковном солнце.
Когда нашей дочке не было еще и года, а старшему исполнилось всего
четыре, мы ездили со всеми тремя малышами на юг и прожили на берегу Чер-
ного моря в палатке около месяца. Целые дни мы проводили то на пляже, то
в море, то на песочке возле палатки (в ней днем было очень душно), то на
улицах Феодосии. Мы, взрослые, подчас изнемогали от жары и норовили от-
дохнуть где-нибудь в тени, а на малышей солнце как будто бы и не
действовало: они даже панамки носили только первые дни, а потом, к наше-
му удивлению, вполне обходились без них — оказалось, что волосы доста-
точно хорошо защищают голову от солнца.
Несколько лет спустя, во время нашего очередного путешествия, теперь
уже на Кавказ, мы увидели в Кабардино-Балкарии такую картину. Через аул
в горном ущелье проложен узенький арык. И около этого ручейка в жаркий
июльский полдень кипит жизнь: утята, гуси, козы, ребятишки всех дош-
кольных возрастов. Одетые в рубашки или в одни трусики, чаще босичком,
но с буйными шевелюрами, они поражали нас тем, что не обращали никакого
внимания на палящие лучи горного и по-особому обжигающего солнца. Не
только у больших, но и вышагивающих еще вперевалочку годовалых малышей,
держащихся за руку старшей сестренки или брата, кожа была уже совершенно
ровного шоколадного цвета. Невольно возникал вопрос: если тут не боятся
солнечных лучей, то почему же нам-то их бояться? Солнце у нас не столь
щедрое, значит, тем более его надо использовать как можно лучше. С тех
пор единственным критерием продолжительности солнечных ванн для нас ста-
ло, как и во всем другом, только самочувствие малыша. И нам ни разу не
пришлось об этом пожалеть.

Не заболей

Вот так у нас получалось: жизнь ставила перед нами какую-то проблему
(где взять время? как избавиться от диатеза? как предотвратить болезни?
и т. п.) и толкала нас на поиски выхода, и выход этот не всегда совпадал
с общепринятым традиционным. Мы шли сначала ощупью, а потому очень осто-
рожно, затем — по мере накопления опыта — все более осознанно, а потому
и смелее. Так мы предоставили нашим малышам удовольствие ощущать самые
разные естественные воздействия окружающей среды: и перепад температур,
и прямые солнечные лучи, и ветерок, и прохладный дождик или настоящий
летний ливень…
Л. А.: Началось все с простого: лежит рядом со мной дочка и не подоз-
ревает, что прохладный ее бочок и холодные пяточки — это серьезные про-
филактические меры для предотвращения многих-многих бед. И так изо дня в
день, из месяца в месяц. И живем мы с дочкой, так же как и с остальными
ребятишками, в счастливой уверенности, что никакие простуды нам не
страшны. Ноги промочили? Ничего — вытрем, и все. Сквозняк? Пусть, он нам
тоже не страшен. Зачем сосульки грызть? Так они же вкусные! По снегу бо-
сиком? Но ведь это только приятно!
И здесь вот что важно: уверенность, в свою очередь, становится хоро-
шим средством, предотвращающим заболевания. Об этом мы только догадыва-
лись, но по-настоящему узнали тоже совсем недавно: один врач, специалист
по аутотренингу, объяснил нам, что здоровье человека и его способность
сопротивляться болезням зависят и от настроения, от уверенности з том,
что он не заболеет. Нередко болезненное состояние бывает мнимым или
ухудшается только из-за того, что человек становится в этом убежден. А
дети гораздо сильнее поддаются внушению, чем взрослые.
И не подозревают многие любящие мамы и бабушки, что своими страхами и
вечными опасениями («Не беги — упадешь! Не лезь в лужу — ноги промочишь!
Не пей холодную воду — заболеешь! Закрой форточку — простудишься!» и т.
п.) они только приучают малышей к мысли, что болезней не миновать. Те,
разумеется, и не минуют. Получается порочный круг: оберегание — укутыва-
ние — изнеживание — болезнь — еще более тщательное обережение и так да-
лее, вплоть до внушения самому ребенку, что он болезненный и хилый. Да
он может быть здоровым и крепким, только… разрешите ему и поверьте са-
ми, что это вполне возможно.
К нам часто приезжают папы и мамы со своими малышами. пока мы, взрос-
лые, разговариваем, ребятишки довольно быстро осваиваются в нашей спор-
тивной комнате: виснут на кольцах, кувыркаются на большом матраце, пыта-
ются влезть на шест. Им вскоре становится жарко в шерстяных костюмчиках
и колготках, и они, глядя на наших ребят, помаленьку стаскивают с себя
одну одежку за другой и, испытывая наслаждение от легкости, свободы и
приятной прохлады, все больше втягиваются в общую игру. Бывало даже, что
кто-нибудь, возбужденный возней, выскакивал (раздетый-то!) вслед за на-
шими прямо на мороз. Родители, узнав об этом, чуть в обморок не падали,
а ребенку хоть бы что. Вот что значит уверенность: я могу, я не заболею!

Физкультура с пел°нок и… даже раньше

Б. П.: Все, о чем мы рассказали выше, касается самых насущных проблем
первого года жизни ребенка. Кормление, уход, закаливание — мимо этого не
пройдет ни одна семья, потому что все это связано со здоровьем и самим
существованием малыша. Проблемы эти нельзя не решать, и, к сожалению, на
решение их уходит в основном все время матери и отца в первый год жизни
ребенка.
Но есть и другие проблемы, на которые, к сожалению, мало обращают
внимания, которые откладывают «на потом», потому что «мал еще, пусть
сначала подрастет». Это проблемы физического, умственного и нравственно-
го развития малышей в первый год жизни. Да, да, именно тогда.
Правда, они становятся ощутимыми для родителей позже — через два-три
года, но тогда же выясняется: что-то сделано уже не так и надо переделы-
вать или наверстывать упущенное. Все знают, например, что малыш в первый
год к определенному времени должен научиться сидеть, стоять, ползать,
ходить. Ему помогают в этом, беспокоятся, если он плохо умеет делать то,
что «положено», но в то же время частенько делают все, чтобы он двигался
поменьше: перекутывают, надевают неудобную обувь с негнущейся подошвой,
подолгу держат в кроватке или манеже, а на улице сплошь и рядом возят в
коляске, не давая самому ребенку — даже летом! — и шагу лишнего ступить.
Спокойный малыш радует: «Никаких с ним хлопот!» Подвижный же считается
бедствием: «И минуты не даст посидеть!» При этом естественная потреб-
ность ребенка в активном движении не только не удовлетворяется, не раз-
вивается, но, наоборот, как бы притупляется, сходит на нет. К тому же
почему-то на первом году жизни следят главным образом лишь за ростом и
весом и только по ним судят об уровне физического развития ребенка. И
совсем не обращают внимания на крепость его мышц, на подвижность, лов-
кость, координацию движений. Когда позже, уже в школе, обнаруживается
плоскостопие, искривление позвоночника, общая мышечная слабость, ожире-
ние, слабое сердце и другие неприятности — вот тогда родители начинают
беспокоиться: что делать, если сынишка не любит физкультуру? Как быть,
если он такой неловкий?
А начало всем этим неприятностям закладывается, оказывается, в том
самом возрасте, когда еще никто и не думает о них: ни мать, ни отец. С
рождения ребенка. Более того, еще до его появления на свет.

Гимнастика до рождения

Ну какое, например, может иметь значение, много ли шевелится малыш у
мамы до рождения или мало? Мы тоже не придавали значения этой «детали» и
просто удивлялись, почему это наши ребята, еще не родившись, толкаются
так сильно и так часто. Думали: такие уж они у нас сами шустрые. А то,
что семья большая, что надо и приготовить, и обшить, и обстирать, что
работы у матери дома невпроворот — одни полы держать в чистоте чего сто-
ит, — тут мы никакой связи не предполагали.
А связь, оказывается, не только тесная, но и прямая. Если мать посто-
янно занимается физической работой, много и энергично двигается, то у
нее снижается насыщенность крови кислородом. Она, естественно, начинает
усиленно дышать, а сердце ее чаще биться. А что делать ребенку, ведь и
он ощущает нехватку кислорода! Тогда он начинает «брыкаться», шеве-
литься, его сердечко бьется чаще, и это сразу увеличивает количество
крови, которое поступает к нему от матери. И кислорода добыто сколько
ему требуется.
Точно такая же картина получается, если в крови матери снизится со-
держание питательных веществ (это когда мать хочет есть). Ребеночек и
тут начинает двигаться и тем самым «добывает себе хлеб насущный». Иссле-
дователями было подсчитано, что — подумать только! — через 1,5-2 часа
после обеда он делает только 4 шевеления в час, а если мать не ела 10
часов, то 50-90. Разница громадная — в 20-30 раз! И при этом, как при
всякой тренировке, происходит развитие, совершенствование и укрепление
его мышц, сердца и всего организма.
Оказывается, советовать женщине, ожидающей ребенка. «есть за двоих» и
почаще отдыхать — значит оказывать ей медвежью услугу. При избытке еды и
малоподвижном образе жизни матери младенец слабо шевелится и, значит,
«не тренируется». И родится на свет физиологически незрелым.
По данным лаборатории профессора И. А. Аршавского, количество физио-
логически незрелых новорожденных растет из года в год. Мы избежали этой
опасности случайно (если и не полностью, то, во всяком случае, значи-
тельно) — жили в доме без всяких коммунальных удобств и домашним хо-
зяйством занимались сами, маме приходилось волей-неволей много дви-
гаться. Заодно «тренировались» и малыши еще задолго до рождения.

Без специальных занятий

Но вот новорожденный уже дома. Когда же и как начинать его физическое
развитие, если к нему и прикоснуться-то страшно в первые дни? О том, что
младенец намного крепче, чем это принято считать, мы узнавали постепен-
но. Оказалось, что немалую роль в развитии мышц играет… легкая одежда.
Шутка ли, пока малыш не спит, он голенький или в одной распашонке. Ему
прохладно, и, чтобы больше вырабатывалось тепла, у него сильно напружи-
нены все мышцы. Врачи называют это «гипертонией мышц новорожденных». А
стоит завернуть его теплее, как этот тонус сразу снижается, мышцы расс-
лабляются. Значит, в первый же месяц благодаря прохладе тренируется и
мускулатура.
Но с первых же дней мы начинали заниматься и физкультурой. И первым
«тренером» у нас в семье всегда становилась мама. Это и понятно. Никто с
малышом так много не возится и так тонко его не чувствует, как мать, И
поэтому она точнее всех может определить и его возможности, и его жела-
ния. Но я с самого начала старался помогать ей во всем и постепенно брал
на себя все больше и больше «тренерских обязанностей». Я был не только
тренером, но придумывал и делал спортивные сооружения в доме и во дворе,
судил семейные соревнования и сам в них участвовал, а иногда даже прев-
ращался — для самых маленьких! — в «спортснаряд» и целый «спорткомп-
лекс». Я же вел подробнейшие таблицы результатов физического развития
наших детей с самого рождения и записывал в дневниках все их достижения.
каждый шаг вперед.
Короче говоря, у нас в семье физическое воспитание в основном моя за-
бота. Но мы поддерживаем друг друга и радуемся открытиям и находкам каж-
дого.
Однажды мама, например, заметила, что если с малышом энергичнее обра-
щаться, то он как бы в ответ при этом напружинивается, напрягая мышцы. И
наоборот, если перекладывать его с руки на руку или перевертывать очень
мягко, нерешительно, его тельце остается расслабленным и вялым. Глядя на
маму, и я смелее стал браться за младенца и чувствовал, как с каждым
днем крепнет малыш — ведь брать его и переворачивать приходится десятки
раз за день, никакая специальная зарядка не сравнится с этим упражнением
по продолжительности и частоте, по напряжению всех групп мышц. И специ-
ального времени на занятия отводить не надо. Нужно только проследить,
чтобы энергичное обращение не превратилось в грубоватое, резкое, непри-
ятное для малыша и окружающих.
Еще не зная о существовании многих врожденных двигательных рефлексов,
мы заметили, что младенец в некоторые моменты (особенно перед кормлени-
ем) крепко хватается за пальцы взрослого. И это буквально с первых дней
и недель жизни. Затем, к своему удивлению, мы обнаружили, что он с само-
го начала может даже висеть, ухватившись за пальцы папы или мамы.
Начинали мы с того, что просовывали в сжатые кулачки новорожденного
по пальцу и тянули его к себе, пока он не сядет. Посадим, а потом поло-
жим, посадим и снова положим. Это не доставляло неприятностей малышу,
хотя он еще плохо держал головку и она у него отклонялась назад. А мы,
радуясь за него, становились смелее. Месяцам к двум малыш уже вставал,
держась за наши пальцы, при этом — очень важный момент — мы хорошо
чувствовали, насколько он крепко держится. Обычно рекомендуют давать ре-
бенку колечки и тянуть за них, чтобы малыш крепче хватался, но кольца,
мне кажется, небезопасны: не чувствуешь ведь, насколько прочно держится
за них ребенок. А пальцы сразу ощущают это, и, как только ручки ребенка
начинали слабеть (через 5-10 секунд, а потом и больше), можно сразу ос-
торожно положить младенца. Так легко определить возможности ребенка, и
дать ему оптимальную нагрузку каждый раз, когда он берется за пальцы
взрослого.
Так же случайно мы обнаружили, что если положить малыша головкой себе
на плечо и одной рукой держать его у груди, а другую подставить ему под
пяточки, то он моментально упрется ножками в ладонь. Оказывается, это
срабатывал «опорный рефлекс», и малыш выпрямлял и напрягал ножки нас-
только, что держал на них уже весь свой вес. Мы тогда еще не отдавали
себе отчета в том, что, действуя так, развиваем у младенца природные
рефлексы, превращая каждое прикосновение к нему в непрерывную и
действенную гимнастику.

Ну-ка прыг из кроватки!

С трех месяцев, когда малыш уже стал сам крепко хвататься за пальцы
взрослых и уверенно висеть на них (Ваня, например, однажды перед «обе-
дом» провисел… 43 секунды), я ввел в обиход еще одно «упражнение»: пе-
рестал брать из кроватки малыша под мышки, а вместо этого протягивал ему
руки так, чтобы малышу удобно было ухватиться за большие пальцы. Это бы-
ло сигналом: «Берись покрепче!» Малыш хватался двумя ручонками сразу, и
я вынимал его из кроватки. Для подстраховки я иногда охватывал остальны-
ми четырьмя пальцами ручку малыша. Получалась «двойная прочность» хвата.
Л. А.: Хочу заметить, что я таким «цирковым способом» (по определению
бабушки) пользовалась очень редко, предпочитая брать малыша, как обычно,
под мышки. Почему? Мне казался этот способ грубоватым для женщины, нес-
войственным ей. Зато я радовалась тому, что и отцу и малышке эти «трюки»
доставляют сплошное удовольствие и обоим приносят несомненную пользу.
Отец проявлял все больше интереса к младенцу и находил свои язык общения
с малышом. А младенцу этот «мужской» язык тоже был необходим для пре-
дотвращения изнеженности и несмелости, этих неизбежных последствий наше-
го женского, в основном все-таки оберегающего воспитания. Осознали мы
все это не сразу, конечно, но интуитивно чувствовали, что такое разное
отношение к малышу ему не повредит, и не мешали друг другу делать так,
как каждому было приятнее. Правда, бывало, что я относилась к очередному
отцовскому «изобретению» скептически (не чересчур ли?), или он подтруни-
вал над моими «маменькиными нежностями», но до конфликта дело не доходи-
ло: мы же видели, что малышу и с папой и с мамой хорошо. А это было для
нас главным.
Б. П.: После того как был освоен необычный способ вынимания из кро-
ватки, я придумал новый: протягивал теперь малышу только одну руку (чаще
левую) и давал ему указательный палец и мизинец, а остальные пригибал к
ладони. При этом вторая рука могла подстраховывать ребенка. Это «упраж-
нение» со временем превратилось в настоящий «цирковой номер». Малыш сна-
чала становился на ножки в кроватке, а потом, чуть присев, подпрыгивал
вверх. Его ножки и моя рука действовали синхронно, наши усилия слива-
лись, превращаясь в легкий стремительный взлет. Казалось, что крошка ре-
бенок сам выпрыгивает из кроватки ко мне на руки. Это впечатление лег-
кости прыжка и дало бабушке повод назвать его «цирковым». Он у нас очень
прижился, и малыши с удовольствием пользовались им до пяти-шестилетнего
возраста — я только так и брал их к себе на руки.
А теперь подсчитайте, сколько раз за день приходится вынимать из кро-
ватки трех-пятимесячного ребенка и возвращать его назад? Десять-пятнад-
цать-двадцать раз! Обычно эта «работа» только для взрослого, а у нас по-
лучалась опять-таки эффективная тренировка младенца: ведь он и напрягал-
ся весь, развивая мышцы не только рук, но и спины, и живота, и груди.
Малышу очень нравится такой способ обращения, его руки быстро креп-
нут, но вот «беда» — он все чаще просит дать ему пальцы, ему так хочется
снова и снова схватиться за них, посидеть, постоять — это так интересно,
так бы, кажется, и прыгал целый день. Но… как быть нам, взрослым? И я
придумал себе замену: прикрепил деревянную палочку в кроватке так, чтобы
малыш, лежа, мог до нее дотянуться. Так в три месяца наша дочурка полу-
чила в подарок «турничок» — первый спортивный снаряд, предназначенный
специально для нее. Такую же деревянную перекладинку я сделал ей и в ко-
ляску. Сначала мы немного помогали малышке нащупать палочку, подставляли
ладонь к ножкам, чтобы она могла упереться, помогали сесть и встать. За-
то после этого сидеть и стоять она могла сколько хотела. Особое удо-
вольствие доставляло ей (а потом и всем остальным ребятишкам) придуман-
ное ею упражнение стоя, дергать палочку так, что коляска начинала «хо-
дить ходуном». Сколько радости это доставляло малышу! Но сколько же было
кругом различных страхов и волнений? «Ну где это видано — трехмесячному
стоять, да еще так раскачиваться, ведь ножки-то слабые — искривятся» —
так говорили многие, не замечая, что ножкам помогают и ручки, и спинка
ребенка, что его вес распределяется на все мышцы тела. А это оказалось
не только не страшным, но, наоборот, способствовало правильному развитию
скелетно-мышечной системы. У всех наших детей руки и ноги рано станови-
лись не только крепкими, сильными, но и прямыми, стройными.

ЗАЧЕМ ПОЛЗАТЬ?

Но вот кроватка уже освоена вдоль и поперек. И на полу, на мягком
матраце, застеленном большой простыней, совершаются первые попытки осво-
ить новое пространство — малыш начинает ползать. Мы очень скоро — как
только он сам сумеет — разрешали ему переползти с матраца на пол и «пу-
тешествовать» по всему дому. Это «освобождение» оказывалось очень полез-
ным для развития движений. Прежде всего это громадные (для него!) расс-
тояния, которые надо преодолевать, если хочешь добраться в кухню к маме
или к папе в мастерскую, — какая большая работа и рукам, и ногам, да и
сердечку тоже, разве сравнить их с микроперемещениями в кроватке. А эти
двери, у которых ручки почему-то на недосягаемой высоте, никак не хотят
открываться, сколько ни прилагаешь усилий. А эти чьи-то большие ноги,
шагающие мимо или стоящие на пути, — можно ли за них уцепиться? И все
предметы, которые сделаны будто для великанов. Сколько ни хватайся за
мяч, а взять его не удается — ручонка соскальзывает, сколько ни толкай
этот стул с дороги, он ни с места. Трудно маленькому человеку в такой
новой, незнакомой, непонятной обстановке. Однако эти трудности, видимо,
и есть самый могучий двигатель развития, а если рядом папа, или мама,
или братишки с сестренками, которые поддержат настроение в случае неуда-
чи, малыш с удивительным упорством и невероятной для такого возраста
настойчивостью пытается их преодолевать.
Чтобы ребенок учился становиться на ноги, мы приносили каркас от ста-
рой раскладушки и ставили его в середине комнаты на коврик или матрасик.
Держась за трубки каркаса (как за турничок в кроватке), можно подни-
маться и топать вокруг, не отпуская спасительную опору из рук. Это вто-
рой «спортснаряд», который осваивал наш малыш, а дальше — месяцев с
восьми — дело доходило и до настоящих спортивных снарядов, которые нахо-
дились тут же, в комнате (кольца, перекладина, канат с боксерской грушей
внизу, лесенка, горизонтальный канат через всю спортивную комнату и
пр.). Мы только опускали их на доступную для малыша высоту да иногда по-
могали поймать ускользающее кольцо.
В этой обстановке да еще в обществе старших братьев и сестер наши
«ползунки» быстро осваивались и начинали свободно перемещаться по всему
дому.
Естественно, что младшие попадали в лучшие условия по сравнению с
первыми: прибавлялся опыт у нас, появлялись все новые спортснаряды, у
каждого из младших было больше «учителей» — старшие братья и сестры. Это
сказывалось на развитии детишек очень заметно и отразилось на способах
их ползания. Получилась даже своеобразная «диаграмма»: первый сын приме-
нял обычный прием ползания — опирался на пол «шестью точками»: руками,
коленками и пальцами ног. Второй умудрялся ползать только на одном левом
колене, а другую ногу ставил на стопу, то есть ходил «на пятереньках», а
остальные очень быстро переключались «на четвереньки», то есть не только
ходили, но и бегали, не касаясь пола коленями. Если сравнить все эти
способы ползания, то даже неискушенному будет очевидно, что последний из
них куда совершеннее других — он позволяет передвигаться намного быст-
рее, но он требует и большей ловкости, силы, выносливости. Этим способом
может пользоваться только подвижный, крепкий ребенок с хорошей координа-
цией движений и умением надежно и быстро ориентироваться в пространстве.
Считается, что ползание, в общем-то, необязательная фаза в развитии
движений ребенка. Есть детишки, которые обходятся без нее, и ничего, хо-
дят не хуже других. Возможно. Но ведь бывают случаи, когда в играх, в
спортивных упражнениях нужно быстро и долго ползти. Непривычному это
намного труднее: ведь тут используются другие группы мышц. Кроме того,
во время ползания развиваются и крепнут руки. В общем, это хорошая гим-
настика для всесторонней тренировки ребенка и прекрасная подготовка к
будущей ходьбе.

УЧИМСЯ ХОДИТЬ И ПАДАТЬ

Первые шаги, сколько радости они доставляют всем: и ребенку и взрос-
лым! И сколько тревоги… Особенно побаиваются бабушки и мамы: а вдруг
упадет? В мягкой кроватке это не так страшно, а если на твердом полу? И
помогают. Учат ходить так, чтобы малыш не падал: держат за ручки, за во-
ротник пальто, за шарф, сажают в специальные ходунки или надевают что-то
вроде сбруи. И так до тех пор, пока ребенок не научится ходить.
Кому от этого хорошо? Конечно, прежде всего взрослым так спокойнее. А
малышу? Ему от такой «помощи» пользы мало. Ведь движения его скованны,
он не чувствует своих возможностей, не узнает опасностей и совсем не
учится… падать. «А разве этому нужно учиться?» — спросите вы. Обяза-
тельно! Потому что бабушка и мама будут рядом не всегда, а в любой бе-
готне, подвижной игре, спорте сплошь и рядом бывают ситуации, когда па-
дения не избежать. Значит, сильный ушиб, травма может быть там, где уме-
ющий падать отделается только легким испугом, а то и вовсе такой мелочи
не заметит.
Спортсменов, особенно самбистов, акробатов, гимнастов, фигуристов,
парашютистов, даже специально учат падать: группироваться, напрягать
мышцы, смягчать удар спружиненными ногами, руками, перекатом. Но вот что
интересно: всеми этими приемами куда легче, чем взрослые, и без всякого
специального обучения овладевают дети в первые годы жизни, если, конеч-
но, им позволят.
Много раз, видя, как виртуозно умеют падать наши ребята, как хорошо
владеют своим телом, мы пытались вспомнить: а с чего же это начиналось?
Ведь мы их этому специально не учили…
Но и не мешали им — вот в чем дело! Очень рано пуская их ползать по
полу, позволяя им путешествовать по всем комнатам самостоятельно, мы не
могли запретить малышу находить какую-нибудь опору, вставать с пола, а
потом… и падать. Такие попытки встать, держась за что-нибудь, дети
предпринимали десятки, даже сотни раз. И многие из этих попыток кончают-
ся неудачей — падением. С самого начала у наших ребятишек это получалось
очень ловко и даже немного потешно. Качнувшись назад, малыш легко скла-
дывался (точь-в-точь как перочинный ножик) и садился мягким местом на
пол, а качнувшись вперед, выставлял ручки и становился на четвереньки.
Когда ручонки сильные, они спружинят, и ни лоб, ни нос до пола не доста-
нут. Чаще всего он при этом не успевал даже испугаться и продолжал путе-
шествие как ни в чем не бывало. Ни мы, ни малыш этим падениям не прида-
вали никакого значения и не опасались их. Только однажды мы серьезно ис-
пугались.
Девятимесячного Алешу пришлось как-то оставить на целый день у бабуш-
ки. А возвратившись домой вечером, без всяких предосторожностей, как
всегда, я оставил его на полу посредине комнаты. И тут увидел совершенно
необычную картину. Алеша сделал несколько шагов, остановился, качнулся
назад и стал падать. Но падал он как-то странно, выпрямившись и закинув
голову назад, и поэтому сильно стукнулся головой об пол. В чем дело? Я
не мог понять, куда девалось его умение падать.
«Секрет» раскрылся на следующее утро, когда к нам пришла бабушка.
Оказывается, она, боясь, что начинающий ходить Алеша может упасть, ходи-
ла весь день за ним следом и придерживала его затылок рукой. Чуть малыш
качнется назад, а тут бабушкина рука, он затылком на нее опирался. Одно-
го дня оказалось достаточно, чтобы Алеша заменил свой способ защиты от
ушибов на бабушкин. А в результате шишка на затылке. Этот случай еще раз
убедил нас в том, что от такой «помощи» лучше воздержаться.
Много раз потом нам приходилось радоваться тому, что наши ребята в
критические моменты (споткнулся, поскользнулся, не удержал равновесия и
т. д.) выходили из положения удивительно легко. Вот только один пример.
Мы с двумя дочками быстро бежим по асфальтированной улице. Смеркает-
ся, мы торопимся доставить домой только что купленное мороженое. Младшая
бежит, держась за мой палец, а шестилетняя Аня на несколько шагов впере-
ди. У каждого бегуна в руке эскимо. Бегут изо всех сил: мороженое-то та-
ет. И вдруг Анюта на всем бегу споткнулась. Я к ней: ох и разобьет лицо
об асфальт! Но она — падая! — успела изогнуться дугой, как конь-качалка,
и перекатилась с коленей на живот, потом на грудь, а в то же время выс-
тавленная вперед свободная рука, как пружина, гасила инерцию тела. Тут
же вскочив, она победно показала эскимо: вот, мол, целехонько! Я-то бо-
ялся, что Аня сильно разобьет лицо, а она, оказывается, тревожилась за
судьбу мороженого. У нее даже нос в пыли не успел испачкаться.
И все-таки мы помогали малышам учиться ходить. Не только тем, что
пускали их в спортивную комнату, где можно было найти много всяких опор
и топтаться вокруг них, мы еще давали малышу два своих пальца. Вначале
эти пальцы были твердые, надежные, ребенок цепко держался и ходил со
мной, мамой или старшими братишками и сестренками по всему дому. Но че-
рез несколько дней, когда ребенок начинал топать довольно уверенно, один
из этих пальцев вдруг становился ненадежным, начинал качаться, дви-
гаться, куда его ни потянешь, и уж никак не мог служить хорошей опорой.
Малышу приходилось поддерживать равновесие лишь одной рукой, держась
только за «твердый» палец и бросив другой совсем, потому что толку от
него было мало. А через некоторое время и вторая рука становилась все
менее и менее надежной. Поневоле малышу все больше приходилось рассчиты-
вать на свои силы, и он постепенно начинал ходить самостоятельно.
Бывало так, что малыш вполне мог бы уже обходиться и без опоры, но
никак не решался сделать первый шаг, даже один и то побаивается. Так у
нас было с самым старшим.
— А вы дайте ему что-нибудь в руки, — посоветовала — бабушка, — он
отвлечется и перестанет пугаться.
Я протянул сынишке листок бумаги. Он взял его свободной рукой, а дру-
гой держался за мамин палец. Листок сразу заинтересовал его, и, забыв-
шись, он взялся за него обеими ручками. В первый раз он простоял так с
минуту! А уж дальше легко. Одной из дочек такой же кусочек бумаги помог
сделать первые шаги: она шла… держась за бумажку, как за опору. А шла
сама.
Мы и позже не водили детей за руку, как обычно принято, а, наоборот,
они сами держались, если им хотелось, за мои или мамины пальцы. При этом
его ручонки постепенно тренировались и крепли настолько, что, даже
споткнувшись, он повисал на пальце и не падал. А для взрослого это удоб-
но, так как палец удивительно тонко чувствует, крепко ли держится ребе-
нок, насколько уверенно он уже ходит, можно ли идти с ним быстрее, или
он устал и надо несколько шагов пройти спокойнее, или даже посадить его
на плечи.

«Всадники» и «кони»

Малыши, известно, любят кататься на папиных плечах верхом, но из меня
всегда получается «норовистый конь», который не терпит, чтобы на нем си-
дели мешком, зато любит «всадников» сильных, ловких, смелых. Держа малы-
ша за ноги, я наклоняюсь то вперед, то назад, то вбок, пытаясь «сбросить
седока». И маленькому наезднику приходится, обхвативши мою голову или
вцепившись в «гриву», постоянно удерживать вертикальное положение. А это
совсем нелегко, потому что «конь» к тому же еще и скачет, подпрыгивает и
даже может присесть.
Как крепко держатся маленькие ручки, как напрягается животик! Я гово-
рю одобрительно: «Ну и всадник крепкий попался! Никак его не сбросишь. А
что, если одно стремя оторвется?» — и отпускаю одну ножку. Малыш мгно-
венно стискивает мою шею обеими ногами и еще крепче хватается за «гри-
ву». Не поймешь: то ли это игра, то ли физкультура, зато обоим весело, и
нагрузка порядочная и для «коня», и для «всадника».
Когда же малыш начнет седлать четвероногую мебель, тут сначала прихо-
дится держать ухо востро. Табуретки и стулья тоже могут проявлять «но-
ров» и сбрасывать неумелого седока на пол, особенно если малыш карабка-
ется со стороны спинки стула. Что делать? Первое, почти инстинктивное
желание — подержать стул, чтобы он стоял крепко. Чаще всего так и посту-
пают и при этом не только стул держат, но и ребенку помогают влезать.
Малыш тут в безопасности, так как рядом взрослые. А если он полезет без
них? Бояться ему не надо, ведь стул раньше стоял так крепко. Он и лезет
без всякой опаски и — трах-тарарах! — летит на пол, а стул на него. Зна-
чит, не спускать с него глаз?
Нет, мы делали иначе. Когда малыш только приступает к «обузданию» са-
мых разных мебельных «коней», мы обязательно продемонстрируем их «ко-
варство»: не удерживаем их, а, наоборот, незаметно «поможем» им накло-
ниться на малыша, чтобы тот почувствовал сам неустойчивость стула или
табуретки. Тогда он прижимается к «коню» как можно ближе, лезет очень
осторожно и тотчас сползает вниз, если заметит, что «конь» наклоняется.
Так мы знакомим малыша со всей «коварной» мебелью, на которую он уже в
силах забраться, но сами не ставим его на стулья и не поднимаем туда,
куда он сам не заберется.
Ребенок делает только то, что сам может, — этого принципа мы придер-
живаемся всегда, в том числе и во время знакомства со спортивными снаря-
дами. Даже на качели мы никого не сажаем и не раскачиваем — каждый дол-
жен научиться этому сам. Для него это и полезнее (развивается), и инте-
реснее («Ура, я сам могу!»), и… безопаснее (ведь он становится осто-
рожнее!). А для мамы и бабушки облегчение, потому что постоянная утоми-
тельная опека становится просто не нужна. Самостоятельность не только
делает малыша сильнее, смелее, сообразительнее, инициативнее, но и очень
заметно облегчает жизнь взрослых, если, конечно, им нужно в ребенке не
только сплошное послушание…

ДВИЖЕНИЕ — ВСЕМУ НАЧАЛО

Создавая малышам условия для разнообразных движений и позволяя им
двигаться сколько они захотят, мы и не подозревали, что тем самым не
только развивали мышцы детей, но и укрепляли их внутренние органы. Мы
узнали, что развитие скелетно-мышечной системы ребенка, достигающее вы-
сокого совершенства, оказывается, «вытягивает» (ученые говорят: корреля-
тивно вызывает) развитие всех других органов и систем организма. Если
ребенок побежал, то у него, естественно, учащается пульс, он начинает
глубоко и часто дышать, потому что мышцы в беге выполняют большую рабо-
ту, а обслуживающие их сердце, легкие и другие системы должны естествен-
но увеличить свою производительность, повысить свою мощность. Значит,
ребенок, много двигающийся, хорошо развитый физически, обязательно имеет
и крепкие внутренние органы. Получается, чтобы ребенок был здоров, надо
как можно лучше развить его физически.
Кроме того, активная физическая деятельность способствует и…
умственному развитию малышей. Ученые США провели такой интересный экспе-
римент.
Шесть храбрых мам согласились учить своих новорожденных ребятишек хо-
дить. Они «ставили» их на стол, а фактически просто держали их под мышки
и шли тихонько вдоль стола так, чтобы малыши сначала только касались
стола ступнями ног, но этого было достаточно, чтобы работал «шаговый
рефлекс» и ножки переступали по столу. Головка ребенка при этом была
опущена на грудь, это «ходьбе» не мешало. Упражнения сначала длились
всего по одной минуте трижды в день. Вскоре малыши уже начали хорошо пе-
реступать ногами, и матерям не нужно было держать их на руках, они лишь
помогали детям сохранять вертикальное положение.
В результате малыши начали ходить самостоятельно в шесть-семь меся-
цев, а их контрольные сверстники, лежавшие в это время запеленатыми в
кроватках, только в двенадцать, как полагается всем «нормальным» детям.
Но удивило ученых не столько их раннее овладение ходьбой, сколько другое
обстоятельство — эти шестеро малышей сильно обгоняли сверстников и в
умственном развитии.
Теперь известно, что можно успешно использовать плавательный рефлекс
новорожденных н научить плавать детишек первых месяцев жизни. И опять
внушительные статистические данные: более шестисот детей, научившихся
плавать раньше, чем ходить, превышали по умственному развитию детей, не
обучавшихся плаванию в столь раннем возрасте.
Таким образом, если не заставлять малыша в первые месяцы жизни лежать
завернутым в кроватке, если не ждать, пока исчезнут (это происходит при-
мерно через три месяца) врожденные рефлексы, а попытаться их использо-
вать н развить, тогда малыш будет успешно развиваться не только физичес-
ки, но — и умственно. Видимо, при овладении ходьбой, плаванием и «гим-
настикой» совершенствуются не только соответствующие отделы мозга, но и
все другие.
Может быть, в этом возрасте овладение движениями и есть один из глав-
ных видов умственной работы малышей?!

Малыш и те, кто с ним рядом

Б. П.: В начале своего родительского пути мы даже и предположить не
могли, что первый год человека — это год запуска всех его возможностей к
развитию всех способностей — как бы стартовая площадка будущей жизни че-
ловека. Не преувеличение ли это? Ведь речь идет всего-навсего о первом
годе жизни малыша. Нет, не преувеличение! Теперь-то мы твердо знаем:
развитие способностей ребенка, даже его характера, во многом зависит от
того, что он узнает на первом году жизни, как он это делает и какой спо-
соб общения с ним избирают взрослые. В это трудно поверить, но как много
еще здесь невыясненного, неожиданного по своим результатам!

НА РУКАХ ИЛИ В КРОВАТКЕ?

Казалось бы, простой вопрос: надо ли носить малыша на руках или он
должен лежать больше в кроватке? Большинство скажет: приучать к рукам
нельзя — ребенок «руки свяжет». Видимо, это так и есть, если носить ре-
бенка на руках и заниматься только им, всячески развлекая и ублажая его.
А мы, признаемся, с самого первого месяца брали детишек на руки часто.
Мама при этом даже домашней работы не прекращала — приспосабливалась: то
прислонит его к плечу, поддерживая спинку, то положит животиком к себе
на колени, то просто держит, как держат обычно, только одной рукой (дру-
гая нужна для разных дел).
Все это без какого-то специального умысла: просто она чувствовала,
что малышу лучше с ней. Не удобнее (какой уж тут комфорт, если одной ру-
кой его тискаешь, а другой кашу метаешь, или дрова подкладываешь, или
книгу перелистываешь), а спокойнее (мама рядом) и интереснее: он вертит
головой, с любопытством глядит кругом. В поле его зрения то окно, то
пестрая посуда, то разноцветная ткань, то раскрытая книга или шуршащая
газета — да мало ли что! А тут еще и говоришь с ним, называешь разные
предметы, с которыми имеешь дело: «Сейчас достанем ложки, чашки, хлеб…
а что там на полочке?» и т. д.
Важно это или не важно? Мы этого не знали, но часто носили на руках
малышей. Мы заметили даже, что после таких «прогулок» ребенок и в кро-
ватке играл охотнее и дольше, как будто бы на какое-то время заряжался
впечатлениями. И тогда мы совсем перестали опасаться, что он привыкнет к
рукам.
Когда появляются собственные дети, волей-неволей начинаешь больше
наблюдать за детишками на улице, исподволь даже сравнивать своих с дру-
гими. Может быть, потому мы обратили как-то внимание (понаблюдайте сами
— проверьте!) вот на что: у некоторых малышей в коляске взгляд равнодуш-
ный, ленивый, какой-то тусклый, как у утомленных жизнью старичков. Они
не смотрят по сторонам, не удивляются ничему и не радуются, сытые, мало-
подвижные, нелюбопытные.
Нас это удивило: мы не видели такого у своих ребят, которым все всег-
да было интересно. В чем дело? Может быть, здесь сказываются какие-то
врожденные особенности психики? На этот вопрос мы ответить не могли. А
потом как-то прочитали вот что.
Африканские матери носят обычно новорожденных за спиной. Ребенок пос-
тоянно при матери: во время ходьбы, любой работы, на праздниках, ночью и
днем. То, что видит она, видит и он — какая смена впечатлений! Да еще и
постоянное чувство защищенности, физической близости к матери. И что же?
Африканские двухлетние малыши по интеллектуальному развитию намного об-
гоняют своих «кроватных» европейских сверстников из цивилизованного об-
щества. Потом, конечно, может произойти отставание — так на ребенке ска-
зывается уровень развития общества.
В последнее время психологи экспериментально доказали, что в первые
месяцы жизни малыш очень много получает от простого рассматривания окру-
жающих его предметов. Даже обычное поворачивание малыша на бочок или ук-
ладывание его на животик позволяют ему сразу видеть многое из того, что
происходит вокруг. А при этом он и голову начинает держать раньше, то
есть крепнет физически.
Вот к каким удивительным открытиям привело размышление над простым
вопросом: стоит ли носить ребенка на руках или держать его в кроватке и
возить в коляске, загородив от всего белого света, оставив для обозрения
только кусочек неба да мамино лицо, которое частенько и обращено-то не к
нему, а к книжке или… к другой маме с коляской.

ВНИМАНИЕ: ОПАСНОСТЬ!

Малыш растет. Вот он уже садится, сам встает, ползает, делает первый
шаг. Обычно его в это время держат — для безопасности! — в кроватке, в
манеже, в защищенном уголке комнаты. А мы, верные своему принципу пре-
доставлять детям как можно большую свободу и поле деятельности, пускаем
своих ползунков путешествовать по всему дому, позволяем пощупать мир
своими руками. Но сколько опасностей подстерегает маленького человека на
его пути! Чуть не досмотрел — и стукнулся лбом об удивительно неприятный
угол ножки стола или стула, едва потянул к себе маленькую скамеечку, а
она упала прямо на пальчики другой руки. Вещи бесчувственны и совершенно
беспощадны — не прощают ни одной ошибки, ни одного промаха — наказывают,
и иногда так больно. Как быть? Ходить за «путешественником» целый день
по пятам? Убрать все опасные предметы? Загородить каждый острый угол по-
душкой? Нет, мы сделали по-другому. Мы стали знакомить малыша с опас-
ностью, чтобы он сам становился осторожным.
Мы уже рассказали о том, как малыш постигал «коварство» разной мебе-
ли. Так мы делали и с остальными вещами. Оставляли, например, в доступ-
ных для малыша местах разные предметы и игрушки, чтобы он мог брать их,
пробовать на вкус, на зуб, на стук — словом, исследовать всеми ему дос-
тупными средствами. Среди разных безопасных предметов «попадались»
(опять-таки с нашей помощью) и вещи с «сюрпризами».
Вот высоко на столе стоит кружка, которая оставлена здесь как бы
невзначай. Она уже знакома десятимесячной дочке, бывала у нее в руках с
молоком или чаем. Малышка без опасения тянет кружку к себе — и какая
неприятность: из кружки выплеснулась вода прямо на трусики — сплошное
огорчение! Но и польза: после двух-трех таких сюрпризов она не тянет уже
со стола не только кружку, но и другие предметы.
Так, обязательно в нашем присутствии, мы давали возможность познако-
миться малышам с иголками, булавками, ножницами… Допустим, мама шьет,
а малыш сидит на высоком стульчике рядом с нею, перебирает разные лос-
кутки, катушки, пуговицы, среди которых на первых порах мелких нет, но
вот иголка (не без маминой помощи) может и попасться. А иногда мама даже
специально кладет блестящую булавку на видном месте. Малыш, конечно, тя-
нется к ней, вот-вот возьмет.
— А! А! — говорит мама (это сигнал, предупреждающий об опасности). —
Острая, больно будет!
Булавку он все-таки взял, хотя и с некоторым опасением. А мама берет
его руку, повторяя:
— Больно! Острая! — И тихонько укалывает кончиком булавки его
пальчик. — А! А!
Малыш морщится, ему немножко и в самом деле больно, он опасливо от-
дергивает руку. А через два-три таких «урока» сам показывает на кончик
иголки или булавки и говорит озабоченно: «А! А!»
А как привлекателен для малышей огонь! Они готовы схватить руками
пламя спички, раскаленный уголек — ведь это так красиво! А сверкающий
никелем чайник, утюг — ну как к ним не потянуться!
Спрятать? Тогда они станут еще более притягательными: запретный плод
сладок. И мы разрешаем схватить, прикоснуться — так, чтобы это было нео-
пасно, но чувствительно. И всегда предупреждаем: «А! Больно будет, горя-
чо!» Но после этого ничего не прячем: попробуй сам, так ли это. Зато
спустя некоторое время достаточно сказать: «А! Больно будет!», и малыш
уже верит на слово, может даже заплакать от огорчения. А самое главное,
он сам становится все осторожнее и внимательнее. А это куда более надеж-
ная защита от всяческих опасностей, чем самая тщательная опека взрослых.
Недаром, видно, говорят индусы: «Умные родители иногда позволяют де-
тям обжигать пальцы».

МИР ПОЗНАЕТСЯ САМОСТОЯТЕЛЬНО

С остальным — безопасным — миром малыш знакомится сам, мы не торопим-
ся бежать на помощь, если он может до чего-то додуматься сам, не преры-
ваем его занятий, если он чем-то увлечен. Нас нередко удивляла способ-
ность малышей, даже таких крошечных, к длительной сосредоточенной дея-
тельности.
Вот запись мамы в дневнике: «Сегодня Оле исполнилось одиннадцать ме-
сяцев, и она удивила меня своими исследовательскими способностями. Я
стирала на низенькой скамеечке, а она больше часа стояла рядом и произ-
водила разные операции с пузырьками и огрызком карандаша: то пускала ка-
рандаш плавать, то выуживала им пузырьки и наблюдала, как они лопались,
то делала речки из лужиц на полу… Время от времени мне только нужно
было посмотреть и удивиться: «Ну и чудеса! Вот так Оля!» — и она снова
продолжала играть, делая какие-то свои очень важные открытия и делясь со
мною своею радостью. Я успела все, что надо, перестирать, а для дочки
это время тоже не пропало даром».
Позже мы поняли, что детям как раз и нужно не внимание-опека, а вни-
мание-интерес. И чем дальше, тем нужнее.
Американские психологи обратили внимание на то, что разница в уровне
развития, еще незаметная в десятимесячном возрасте, быстро растет и к
школе становится огромной: одни дети развиты, понятливы, сообразительны,
легко учатся, а другие никак не поймут, что от них требует учитель.
Что же делают с детьми родители, и в первую очередь матери, если к
школе дети становятся столь разными? Психологи составили программу наб-
людений и послали исследователей в семьи с десятимесячными малышами.
Оказалось, что одни матери (и таких большинство) добросовестно и усилен-
но опекают и охраняют своих младенцев и держат их в кроватках или в ма-
нежах, окружая пестрыми и безопасными игрушками. В этих условиях мать
спокойно занималась своими делами, не опасаясь, что ребенок ушибется,
что-то возьмет или испортит. Зато ребенок находился в положении узника —
то же скудное общение с людьми, та же узость деятельности.
А вот несколько матерей отважились пустить детишек самостоятельно
ползать по всей квартире. При этом они не оставляли домашних дел, не
развлекали своих малышей, но никогда не отказывали им в «консультации» и
помощи в случае необходимости. Малыш получал огромное «поле для исследо-
вания» и массу предметов с самыми разными свойствами. А вместе с тем он
имел неизмеримо больше возможностей общаться с матерью, которая могла
позвать его к себе, дать совет, могла похвалить за какие-нибудь успехи,
поддержать в трудном случае, поговорить с ним или просто улыбнуться для
поддержания настроения. Таким образом, ребенок здесь был свободным исс-
ледователем и имел постоянно мудрого и доброжелательного консультанта.
Ученые были поражены, насколько быстро развивались такие дети по сравне-
нию со своими сверстниками, сидящими в манеже. Они и в дальнейшем намно-
го обгоняли бывших «узников» в развитии.
Мы не знали об этих экспериментах американских ученых и в своих
действиях руководствовались не столько педагогическими соображениями,
сколько простой необходимостью. Нашему первому сыну было всего пять ме-
сяцев, когда мы построили себе дом и перешли в него жить. Надо было
утеплять и оборудовать дом, каждый день готовить дрова, уголь и топить
печь, носить из колонки воду. Правда, я тогда работал учителем труда в
школе и был занят утром, а мама заведовала библиотекой и работала в ос-
новном вечерами, так что кто-то из взрослых был обычно дома. Но работы в
доме было столько, что специально сынишкой заниматься было совсем неког-
да. Зато в каждой работе нам неизменно «помогал» Алеша. Пока мама мыла
посуду, он мог перебрать в своей коляске чуть ли не всю кухонную утварь.
Когда ему это надоедало, мама умудрялась, держа его на левой руке, все
делать в кухне одной правой. Но мне-то для работы нужны были обе руки,
потому что ни молотком, ни рубанком, ни пилой одной рукой много не нара-
ботаешь. И вот я ставил коляску с малышом поближе к мастерской, и мы оба
принимались за дело: я забивал молотком гвозди — сын стучал кубиком по
кубику. Я орудовал отверткой или плоскогубцами — сын перебирал моточки
разноцветных проводов. К нашей радости, Алеша с шести месяцев уже с удо-
вольствием ползал, а в восемь с половиной начал ходить. С тех пор я ис-
пользовал его «мобильность» полностью — пускал сына сразу на пол. Его
ожидали там разные игрушки и строительные материалы, коробки, из которых
можно было что-то доставать или укладывать много-много кубиков или кир-
пичиков; ведерко, полное самых маленьких мячиков, которое можно схватить
одной рукой и доставать их оттуда один за другим или, наоборот, бросать
туда и заглядывать внутрь, где же этот мячик там лежит. Этих занятий
хватало на полчаса, а потом Алеша приползал ко мне и тянул руки к моему
молотку. Приходилось молоток уступать сынишке, а это не всегда было воз-
можно, да и молоток был ему великоват, поэтому скоро я приобрел целый
набор игрушечных столярных инструментов, и Алеша с удовольствием обсту-
кивал маленьким молоточком все, что кругом можно было обстучать. Когда я
что-нибудь прибивал, он любил вынимать из банки или коробки по гвоздику
и подавать их мне. А еще очень нравилось ему собирать рассыпанные на га-
зете гвозди и укладывать их в коробку или баночку — это увлекало его на-
долго. Я был, конечно, доволен «помощником», похваливал его и… высыпал
гвозди на газету даже чаще, чем этого требовала необходимость.
А когда Алеша стал подниматься на ножки и, опираясь о стенки, путе-
шествовать «на двух», я установил в комнате маленький турничок, а потом
повесил кольца (на высоте всего 80 сантиметров от пола). Постепенно поя-
вились и канат, и шест, и лесенка. Поднимаясь с четверенек и хватаясь за
турник, Алеша улыбался довольный. Дополнительная опора, когда на ноги
надежда еще плохая, оказывается, как нельзя кстати такому малышу.
Теперь Алеша «изучал» не только стулья, табуретки, диваны и мои сто-
лярные инструменты, но мог уже устраивать себе «физкультминутки» Сначала
он просто поджимал ноги и повисал на кольцах, довольно улыбаясь и смотря
в нашу сторону в ожидании похвалы, а потом стал даже покачиваться на
них.
Я старался его поддержать и в свободную минуту тоже под ходил к тур-
нику или кольцам поразмяться. Сколько же удовольствия это доставляло нам
обоим!
Так наше простое житейское стремление как-то выкроить время для своей
работы и в то же время не оставлять детей одних оказалось педагогически
очень целесообразным: у детей был широкий простор для разнообразной дея-
тельности, и росли они самостоятельными (подолгу могли играть сами, без
руководства и участия взрослых), инициативными (охотно придумывали новые
занятия, упражнения, игры), общительными (легко вступали в контакт со
сверстниками и взрослыми) и любознательными (интерес ко всему с каждым
годом у них только растет).
Однажды к нам приехала мама с двухлетним сыном и жаловалась на то,
что она с ним совсем измучилась:
— Кажется, все делала как положено, а он какой-то вялый, ко всему
равнодушный. И я ему тоже не нужна. Даже обидно. Может быть, он отстает
в развитии?..
— А где вы работаете? — спросил я. — Много ли бываете с мальчиком до-
ма?
— С утра до вечера. Из-за него я ушла с работы, решила до школы с не-
го глаз не спускать, получше подготовить к школе.
Когда мы понаблюдали за нею и сыном, то довольно скоро убедились, что
мама, ежесекундно «воспитывая» сына (то прогулка, то еда, то обучение по
картинкам и т. д.), ни минуты не оставляет ему для самостоятельного поз-
нания мира — все преподносит ему готовым, да притом «перекармливает» его
всем: и едой, и заботой, и режимом, и впечатлениями. Мы с грустью наблю-
дали, как идет это «сверхизбыточное» воспитание, и пришли к единодушному
заключению; малышу не хватает занятой мамы, а от свободной его уже тош-
нит.
Потом мы узнали, что у нее родился второй ребенок, она стала работать
и все пришло в норму: ее внимание поневоле рассредоточилось и перестало
быть гипертрофированным и вредным.
Вот говорят: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Нам кажет-
ся, что это неверно. Очень важно, чем, как, когда занимается малыш. И
как относятся к этому взрослые.

ИГРЫ И ИГРУШКИ

Давно известно, что первые игрушки младенца — погремушки. Накопилось
и у нашего первенца их довольно много — дарили родные и знакомые. Но по-
чему-то они очень недолго занимали сынишку: постучит он ими по кроватке
и бросает через минуту. А вот Маша-неваляша, издающая мелодичные и неж-
ные звуки, надолго стала его любимицей. Может быть, секрет здесь был
именно в разнице звуков: однообразно шуршащие «погремушечьи разговоры»
ребенку надоедали, а чистый, тонкий перезвон Маши-неваляши привлекал и
радовал его как голос знакомого человека. Потом мы заметили, что детишки
к звукам прислушиваются очень рано, а затем пробуют извлекать их сами с
помощью разных предметов: стуча ложкой по кружке, крышкой о кастрюлю и
т. д. Наверное, в это время были бы хороши музыкальные игрушки типа кси-
лофона — только с хорошими, чистыми тонами. К сожалению, в продаже их
нет, а мы сами подумали об этом поздновато — ребятишки уже подросли. А
вот другое мы обнаружили довольно рано и широко пользовались этим «отк-
рытием» в играх со всеми своими малышами. Мы заметили, что ярким и прив-
лекательным игрушкам сын явно предпочитал всякие неигрушечные вещи: раз-
ную посуду, дуршлаг, сбивалку-венчик, ершик, крышки, корзинки, нитки,
кусочки разной материи, катушки, молотки, колеса, палочки, а из игрушек
его больше всего привлекали крупные пластмассовые детали конструктора,
кубики…
Постепенно мы поняли, в чем дело. Ну, конечно, малыши предпочитают те
предметы; которыми можно что-то делать или манипулировать (надевать —
снимать, открывать — закрывать, вкладывать — вынимать, выдвигать — зад-
вигать, возить, кружить, качать, катать и т. п.), причем множество раз и
разными способами. Видимо, игрушки быстрее исчерпывают себя в этом отно-
шении. К тому же малыши очень рано пытаются подражать старшим, потому
тянутся к тем вещам, которыми пользуются окружающие, и пытаются копиро-
вать их движения, их действия.
Заметив все это, мы старались удовлетворить эту потребность ребенка:
я пишу или читаю — и у сына, который сидит за столом на высоком стульчи-
ке, тоже лист бумаги и карандаш или детская книжка; мама посуду моет, а
дочка кладет ложки в мыльную воду. Иногда попадают туда и чистые — ниче-
го, главное, что-то полоскать в воде «как мама». Мы терпели некоторые
убытки во времени: надо было вытирать лишние лужи, больше убирать после
совместного «труда», но мы шли на это, потому что было интересно наблю-
дать, как такой кроха чему-то учится.
Л. А.: А еще мы играли, обязательно выкраивая для этого время. И лю-
бимой игрой, как и у всех детишек, уже до года становились прятки.
Вот прыгнула ложка в мыльную воду:
— Люба, где ложка? Нету!
Дочка и в третий, и в пятый, и в десятый раз не устает удивляться:
куда же делась ложка? Потом шарит ручкой в воде, и вот она! В глазах
изумление и восторг.
Иногда я хитрила: незаметно вынимала ложку и прятала ее за мисочку.
Снова маленькая ручка ловит что-то в воде, но ничего не находит. Недоу-
мение, почти обида.
— Любаша, а посмотри-ка сюда. — Показываю ей кончик ложечки из-за
миски. — Ага, нашлась!
Очень любят малыши и сами прятаться. Для этого достаточно отгородить
ребенка пеленочкой или набросить на него пеленку сверху и сказать:
— Ку-ку! Где Любочка? Вы не видели Любашу? — Малышка замирает на нес-
колько секунд. Для нее это так удивительно: мир мгновенно исчез из глаз.
Зато сколько радости приносит каждый раз новое открытие этого удиви-
тельного мира. Когда малыш все свободнее ползает, а потом ходит, он уже
пытается спрятаться сам за стул, за кресло, под стол. При этом он не за-
ботится, чтобы не быть видным (иногда прячет одну голову), главное для
него — самому не видеть. Тут уж надо игру не испортить:
— Любочка, где Любочка? Куда она убежала?.. — И искать совсем не в
том месте, где сидит дочка, а потом, после долгих стараний, наконец най-
ти ее, замирающую от волнения и счастья. Эта игра неизменно вызывает бу-
рю переживаний. Может быть, это шаги к первым самостоятельным решениям,
к проявлениям терпения и выдержки. А может быть, это подготовка к буду-
щим расставаниям и встречам?
Когда играешь с детьми, начинаешь лучше их чувствовать и понимать.
Именно благодаря игре мы обнаружили, например, что детишки инстинктивно
ищут для себя какое-то небольшое пространство: любят забираться под сто-
лы, кровати, стулья, в какие-нибудь укромные уголки — им там как-то уют-
нее, соизмеримее, что ли, с их размерами. Когда ребята постарше сооружа-
ли из больших поролоновых подушек с кресел лабиринты и «квартиры» со
множеством маленьких «комнаток», как же нравилось там прятаться и «жить»
ползункам. И мы не запрещали детям сооружать «дома», «подводные лодки» и
«космические корабли» под столами, за креслами и даже в «гнездышке» из
старой раскладушки под потолком.
Поняли мы и еще одну очень важную вещь, которая нам впоследствии по-
могла играть и с более старшими детьми: игра не терпит принуждения и
фальши. Взрослый только тогда «принимается» детьми в игру, когда играет
всерьез, то есть так же переживает, чувствует, радуется, живет игрой, а
не снисходит к детям и их «пустяковым занятиям» с какой-то там дидакти-
чески-воспитательной целью. Этому научиться нелегко, но надо, потому
что, общаясь с детьми, надо знать их язык — язык фантазии и игры. Учатся
же они понимать нас, почему же и нам у них не поучиться? Так скорее вы-
работается общий язык, который так нужен для дальнейшего взаимопонимания
с собственным ребенком.
Мы этому тоже учились. Часто не получалось: то говоришь каким-то на-
зидательным тоном («Что ты позабыл сделать?», «Что надо сказать, когда
выходишь из-за стола?»), то начинаешь повторять, как попугай («Ты слы-
шишь или нет?», «Сколько тебе повторять?», «Долго мне ждать?»), то вдруг
впадаешь в сюсюканье («Кто у нас такой холесенький да пригозенький?»,
«Ты уже кушаньки захотел?»). Понемногу мы освобождались от этих фальши-
вых нот и приобрели язык простой и искренний. В то же время выпустили на
волю и свою собственную фантазию из клетки взрослых представлений и ог-
раничений. Мы попробовали фантазировать вместе с детьми.
Как-то у Юли пропал из готовальни циркуль: я им чертила, а потом он
куда-то исчез.
— С твоей помощью исчез? — спрашиваю я.
— Ну, мама! — возмущается и смущается Юля одновременно.
Проходит день, два… На третий день в кухню, где собралась вся дет-
вора, входит папа и говорит с озабоченным видом:
— Иду я сейчас по комнате, вдруг слышу: кто-то плачет, да так
горько-горько. Смотрю — вот он, маленький, жалуется на какую-то девочку
и про готовальню что-то пищит…
Все ребята, даже старшие, широко раскрыли в ожидании глаза: что же
дальше?
— Я идти хочу; а он за ноги цепляется — я чуть не споткнулся! — и го-
ворит: «Возьми меня с собой, пожа-а-алуйста, я домой хочу, к маме-гото-
вальне, ей без меня плохо».
Все весело хохочут, Юля краснеет, но смеется вместе со всеми и, взяв
у папы циркуль, сразу кладет его на место, в готовальню.
Мы вспоминаем сейчас, как мы были (да и бываем еще!) беспомощны в по-
добных случаях, когда начинаем упрекать:
— Опять на место не положила!
— Сколько же можно?!
— Ну и растеряха ты у нас! и т. д. и т. п.
А результат? Обида, слезы и упрямое: «Ну и пусть!», «Ну и не надо!
Да, я такая! Такая! Такая!», «Ну и пусть!»
Б. П.: Вы спросите: при чем здесь годовалый малыш? А при том, что,
чем раньше начинать, тем лучше.

ЗАЧЕМ ТАК РАНО?

Такой вопрос нам задают даже после нашего самого подробного рассказа.
Особенно мамы.
— Подумать только, — говорят они, — с рождения учить стоять, ходить,
плавать, петь, говорить, чуть ли не читать — ведь жалко крошку! А потом:
вырастают же люди и без этого.
Конечно, вырастают, но…
Многие ли встречали человека, свободно говорящего на трех-четырех
языках? Такое не каждому дано, нужны особые лингвистические способности,
скажут многие и… ошибутся. В интернациональной школе при ООН в
Нью-Йорке, где с малых лет, а иногда с рождения живут, учатся и постоян-
но общаются дети многих национальностей, знание трех-четырех языков —
обычное явление. Все полиглоты!
Теперь представьте себе, что ребенок, психически совершенно нор-
мальный, обладающий слухом и зрением, в течение многих лет не в состоя-
нии овладеть даже одним родным языком и остается фактически немым. Неве-
роятно, правда? Однако науке известны трагические случаи, когда дети в
младенческом возрасте попадали в логово диких зверей. Если их возвращали
к людям позже шести-семилетнего возраста, они не могли научиться гово-
рить, как ни старались этому научить их терпеливые и добрые воспитатели!
Не могли!
Еще пример. Может ли абсолютный музыкальный слух быть достоянием каж-
дого человека? Нам представить себе это трудно. Но вот жители Вьетнама —
все! — обладают поразительным музыкальным слухом. Чудо? Нет, просто
вьетнамский язык четырехтональный, и, чтобы понимать друг друга, вьет-
намцы должны с младенчества точно отличать высоту звуков.
С младенчества! Но ведь именно тогда — с первых дней жизни — и окуна-
ется маленький вьетнамец в стихию родной речи. С первых дней — вот в чем
дело!
Подозреваем ли мы, что, говоря своему несмышленышу ласковые слова,
напевая ему простые песенки, мы уже учим его говорить и понимать язык?
Нет, просто так принято, все так делают. Да и нам, взрослым, с ним так
интереснее, веселее, занятнее. И никто не думает о перегрузке, о том,
что это рано, что ребенку тяжело, вредно, опасно. Наступает момент, и
первое слово, еще до года, произносит сам малыш. Как просто! Но как неп-
росто все становится, если мы будем мало говорить с ребенком. Как задер-
живается сразу его развитие! В доме ребенка, где дети воспитываются со
дня рождения и на каждого взрослого приходится 20-25 малышей, дети могут
не заговорить и в два и в три года, с большим трудом осваивают речь и
нередко долгие годы отстают потом в развитии.
Итак, трудно осваивают язык (или не осваивают вовсе) те, кто начал
изучать его слишком поздно (дети-Маугли), и те, языковое обобщение кото-
рых было очень бедно. Время начала и условия для развития — вот что оп-
ределяет успешность овладения родной речью. Но почему не предположить,
что точно так же дело обстоит и с остальными способностями?
Чрезвычайно распространено мнение, что способности наследуются, дают-
ся от природы. Но вот что утверждают последние работы генетиков: «…в
наши дни, после окончательной победы в генетике принципа ненаследуемости
благоприобретенных признаков, стало очевидным, что духовное развитие не
записывается в генах. Оно фиксируется в социальной программе, которая
передается путем воспитания усложняется и развивается с каждым новым по-
колением». Эти слова находим мы у академика Н. П. Дубинина * (подчеркну-
то нами — Б. П. и Л. А. Н.). Но в первый год жизни ребенка эта соци-
альная программа целиком в руках родителей. И от того как сумеют родите-
ли распорядиться этим временем Начала Всех Начал, будет во многом зави-
сеть будущее развитие их ребенка.

* Дубинин Н. П., Шевченко Ю. Г., «Некоторые вопросы социальной проблемы
природы человека.» М.: Наука, 1976. с. 17.

Л. А.: Подробнее мы расскажем об этом во второй части книги, где речь
пойдет о детях постарше. Но начало нормальных (или ненормальных) отноше-
ний с ребенком закладывается очень рано — пожалуй, даже до его рождения.
Известно, что здесь многое зависит от общего нравственного климата
семьи. Но от чего зависит сам семейный климат? Конечно, на него воз-
действует многое, зависящее и не зависящее от членов семьи: от жилищных
условий до личных настроений. И все это накладывает отпечаток на будущий
характер растущих в семье детей. Можно ли все предусмотреть? Нельзя.
Можно ли за все отвечать? По-моему, нужно! Часто слышу, с какой лег-
костью жалуются матери друг другу: «Мой такой неласковый», или «Такая уж
она у меня плаксивая», или «А мой упрямым растет, и в кого он такой?» и
т. д. и т. п. И никакого намека на то, чтобы поискать причину в
собственных своих родительских действиях! Такой, дескать, уродился…
Я же не вспомню ни одного примера, чтобы какой-нибудь недостаток на-
ших детей не находил своих истоков в непродуманных, безответственных,
неправильных действиях окружающих, прежде всего родных, близких людей, и
особенно, конечно, нас, родителей. Спохватываешься, мучаешься, думаешь,
анализируешь — н начинаешь все сначала, все по-другому. Не выходит. Сно-
ва и снова ищешь выхода. И находишь! Это уже завоевание, открытие, ма-
ленькая победа. Из многих таких достижений складывается опыт, опыт обще-
ния и… опыт ответственности. Хорошо, когда начинаешь накапливать этот
опыт как можно раньше.

БЕЗ МАМЫ ПЛОХО

Однажды в скверике мы наблюдали такую трогательную сценку. На скамей-
ке оживленно разговаривают две молодые женщины. К одной из них нет-нет
да приковыляет малыш лет двух, ткнется ей в колени, постоит так нес-
колько секунд и топает назад к стайке ребятишек в песочнице. Она не
спрашивает его ни о чем, просто положит сынишке руку на головку, погла-
дит вихры, шепнет что-то на ушко, и он, словно глотнув живой воды, снова
возвращается к игре. Его никто не обижал, мама ему была хорошо видна от
песочницы, но он упорно приходил и приходил к ней, чтобы просто прикос-
нуться, почувствовать живое тепло ее рук, коленей — без этого он просто
не мог играть спокойно.
Вот эту жажду не просто видеть меня, но и ощущать близко физически я
заметила у своих малышей, к сожалению, не сразу. Только постепенно я по-
няла, что это не каприз — видеть маму постоянно, чувствовать ее рядом
или хотя бы слышать голос ее. Вначале я внимала не собственной интуиции,
а расхожей «истине»: ребенка не балуй, а то он тебе на шею сядет (помни-
те: к рукам приучишь — руки свяжет). И первенца своего с самого начала
пыталась не баловать: плачет — не подходила, пока не перестанет; спать
уложу и нарочно уйду — пусть засыпает сам; баюкать, песни петь — ни-ни,
а то привыкнет…
Ну и что вышло? Из-за диатеза он плохо спал, часто плакал по ночам,
я, очень стараясь «выдерживать характер», не брала его на руки и… из-
велась сама вконец. А потом, отчаявшись, махнула рукой на все «нельзя» и
«не положено» и положила сынишку спать рядом с собой. За полгода его
жизни это была первая ночь, когда мы оба выспались всласть. И все после-
дующие ночи перестали быть для нас проблемой.
Именно после этого мы и днем стали брать чаще его на руки, а потом
так же поступали со всеми остальными малышами. Нашего папу бабушки иног-
да даже «елкой» называли, потому что стоит ему появиться, как на нем
виснут все, кто может повиснуть, а кто не может, того он сам берет на
руки и носит всех долго-долго или возится с малышами, пока все не уста-
нут. Нет, это не было для нас обременительным. Мы видели, сколько радос-
ти приносит это ребятишкам, да и нам, взрослым, было хорошо. А поэтому
не огорчались, что нарушали какие-то запреты.
И вот теперь в печати мы все чаще встречаем подтверждения верности
своих «неразумных» действий. Оказалось, физический контакт с близкими
людьми дает ребенку чувство защищенности и безопасности, что необходимо
для нормального развития психики. Описание одного опыта особенно порази-
ло нас, хотя речь шла в нем не о людях, а об обезьянах. Биологи Харлоу и
Суоми рассказывают, что они изучали экспериментально, в каком возрасте
маленькие обезьянки лучше всего обучаются. Но для уроков обезьянок при-
ходилось отнимать от матерей, чтобы те не мешали «учебе». Для маленьких
обезьянок каждое расставание с матерью становилось трагедией. Это так
подействовало на них, что остановилось их психическое развитие: шестиме-
сячные обезьянки остались на уровне трехмесячных (как раз тогда их и на-
чали отрывать от матерей). Картина эксперимента так исказилась, что его
пришлось прекратить и начать второй.
Во втором эксперименте обезьянок отняли от матерей сразу после рожде-
ния, а в клетку к каждой поставили по креслу с мохнатой обивкой, напоми-
навшей шерсть матери. В спинку кресла встроили бутылку с соской и
вскармливали обезьянок искусственно. Обучение теперь шло прямо в клетке,
кресло ему не мешало, но, когда для пробы кресло уносили из клетки, де-
теныш падал на пол, где оно стояло и горько «плакал» — визжал. Стоило же
вернуть кресло в клетку, как он прыгал на него, крепко впивался в мохна-
тую обшивку и несколько минут прижимался к нему, не решаясь его оста-
вить.
Эксперимент закончили, а выросших «безмамных» обезьянок пустили в об-
щее стадо обезьян. Однако они оказались настолько неконтактны, необщи-
тельны, что не смогли даже создать семейные пары и были агрессивно наст-
роены по отношению к другим обезьянам. Тогда прибегли к искусственному
оплодотворению и дождались от этих обезьян, выросших без мам, потомства.
И что же? Они не проявили к собственным детям никаких нежных чувств. Од-
на оторвала руку своему ребенку, вторая раскусила голову как кокосовый
орех. Они не обращали внимания на то, что малыш «плачет», тогда как в
стаде в подобном случае к нему немедленно бросается мать или даже
кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у «безмамных мам» со-
вершенно отсутствовал материнский инстинкт, испокон веков считавшийся
врожденным.
Вот как страшно — расти без мамы. Как же не болеть детишкам в яслях?
Как же выздоравливать малышам в больницах — без мам? По меткому выраже-
нию доктора Б. Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в кро-
ватного. А если еще добавить сюда и искусственное вскармливание? Что же
из этого получится, а?

Требуются бабушки и дедушки

Столь же нуждаются малыши в речевом и эмоциональном общении. Вот
здесь незаменима роль бабушек, потому что родители из-за вечной своей
занятости сильно обделяют детей общением. Со старшими мы разговаривали
много и подолгу, вызывая их ответное желание повторять за нами звуки,
произносить слоги, в этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вмес-
те с нами. И ребятишки к году уже многое понимали, даже произносили с
десяток простых слов, то есть развивались вполне нормально.
А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само собою
образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они стали отставать в
развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали
маленьких играть со старшими (старше на два — четыре года). Дела и игры
у тех обычно были такими, что младшие участвовали на равных: «жили» в
доме, построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из раскладуш-
ки, и т. д. Ребятишки как-то приспосабливались к тому, что младший не
умеет говорить, а потребность научить его никак не возникала. Малыш про-
износил какой то неопределенный звук «ы», который годился на все случаи
жизни, и все его понимали.
Вот тянет маленький ручонку к старшему и «говорит»: «Ы-ы!» Тот дает
ему руку, и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка,
а на ней — ведра с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает
ее старшему, а сам хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Стар-
ший окунает кружку в ведро и поит малыша. И даже «ы» в этом случае не
нужно. Мы и не заметили, что они к полутора годам говорили меньше слов,
чем обычно годовалый. Как же трудно было их «разговорить» потом! Потре-
бовалось много сил и времени, чтобы наверстать упущенное время.
А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка.
Младшая внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней,
читать ей стихи, рассматривать Картинки, и Люба в полтора года уже гово-
рила маленькими фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшие-
ся народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забав-
ные звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми
действиями, так радующими ребенка. «Ладушки-ладушки», «Идет коза рога-
тая», «Сорока-ворона» и т. д. и т. п. много ли мы их знаем? А ведь их не
один десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагеста-
не о плохом человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела
совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказ-
ками и радиосказками Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам
слушать сказки по.. телефону: набери номер — и пожалуйста! Да ведь пес-
ня, сказка — это прежде всего средство эмоционального общения. Как же
общаться с телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудре-
ная, пусть сказана она будет без должной артистичности, но родным голо-
сом, родным человеком. Помните:

…заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить…

Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наобо-
рот, они очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в
художественных образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно
действуют на воображение детей и многому их учат. Но все же… все же
они тут лишь зрители и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос
не задашь: смотри, слушай и… переваривай. А вот читает мама сказку
вслух или папа рассказывает что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры,
то реплика, то вопрос. Особенно понравившиеся места читаем еще раз…
Теплота и поэзия этих минут остаются с человеком на всю жизнь. Их не мо-
жет дать ни магнитофонная лента, ни грампластинка, никакое иное самое
современное изобретение — ничто не заменит живого общения с ребенком.

Яблоко раздора

Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педаго-
гических воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом.
Вокруг него чуть ли не с первого дня разгораются страсти и споры — как
кормить, купать, держать, пеленать и т. д. и т. п. Самое грустное заклю-
чается в том, что каждый из старших спорящих, даже если он не вырастил
ни одного ребенка, считает себя глубоким знатоком в деле воспитания,
знает даже, как обращаться с самым маленьким, и бесконечно дает советы и
указания. Или, поджав губы, молча осуждает все попытки молодых решить
уйму проблем своими силами. А начинающие родители, не имеющие никакого
опыта, но преисполненные самых благих намерений самостоятельно растить
ребенка — конечно, современными способами! — не приемлют ни одного сове-
та, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть свое (иногда у каж-
дого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два «враждующих лагеря»
вокруг колыбели — к сожалению, явление типичное. Не миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад — в то трудное время постоянной на-
шей «войны» с окружающими, — многое видится иначе, многое хотелось бы
вернуть и исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно дру-
гое: предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших
сыновей (двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: роди-
тели, две бабушки, дядя и тетя — люди все очень разные — из не поддаю-
щихся на влияние и уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась
с самого начала: родные настороженно и, безусловно, отрицательно отнес-
лись ко всем нашим педагогическим начинаниям: необычной закалке,
спортснарядам в комнате, разрешению ползать по всему дому и т. д. Их не-
желание хотя бы отчасти вникнуть в то, почему мы так делаем, их предска-
зания страшного будущего наших детей, высказываемые с уверенностью про-
рицателей, — все это не могло не возбудить в нас протеста и стремления
защитить себя от посягательств на наш суверенитет. К счастью, мы сами
были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая друг друга.
Это не исключало наших разногласий, но они, как правило, оставались меж-
ду нами и не становились достоянием окружающих. В этом была наша сила —
мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на
себя огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом,
но что было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и отк-
рытиями, мы фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убежде-
ниями, привычками, традициями, чувствами, наконец. Не считались не пото-
му, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а тем более назло
— суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого начала. А нас
подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как все добрые
люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас.
Но главная беда заключалась в том, что мы просто поступали так, как
считали правильным и нужным, и не обращали внимания на то, как это отра-
жается на жизни и самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изре-
чением «Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно», даже горди-
лись тем, что способны идти прямо сквозь строй общественного мнения и
общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого
курса избрали «виляние под влиянием» каждого встречного и поперечного.
Тут речь о другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В
вагон, забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет
четырех на руках.
— Хочу к бабушке, где бабушка?.. — повторял малыш снова и снова.
— Перестань реветь, — сурово выговаривал ему отец, — бабушка оста-
лась, мы едем домой.
— Хочу к бабушке, — безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже
в основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
— Будешь реветь — не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступ-
ленно:
— К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом ин-
тересном месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, оч-
нулся… В ушах у всех звон стоял от резкого детского вопля:
— К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как
можно спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
— Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались
унять малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали
отцу сесть у окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи от-
казывался:
— Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал от-
ца, кто продолжал утешать крикуна, кто советовал «наддать этому сорванцу
как следует, чтобы знал на будущее», а одна пожилая женщина достала из
сумочки валидол:
— Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается…
Отец продолжал «воспитывать» сына еще минут пятнадцать, до самой
Москвы, и на руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда вы-
ходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
— А знаешь, кого он мне напомнил? — спросила я. — Ты только не оби-
жайся — нас с тобой.
— Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
— В вагонах — да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжеч-
ке «Правы ли мы?», историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не
дали ему чаю после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа про-
должалось «сражение» между нами и двухлетним карапузом, окончившееся,
разумеется, нашей победой, о чем мы с удовлетворением и написали так:
«…когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотри-
тельно отодвигает от края стола стакан …всякие сомнения пропадают: на-
до делать так, как мы делаем».
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая бы-
ла за нее заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не
только на час, но и гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабуш-
ки, не мог работать за тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и
расплакался шестимесячный малыш. Мы «воспитывали» сына за счет нервот-
репки всех окружающих. И тем самым преподали ему один из самых вредных
уроков: неважно, что переживают остальные, важно, что чувствую и делаю
я.
Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они
не замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого
внимания на плач братишки — точь-в-точь как мы не обращали внимания на
его собственный плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления,
сомнения. Мы стали понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по
собственной недальновидности и неопытности.
Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая добросердеч-
ная обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как
добиться этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесня-
ется в выражениях?
Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга
и щадить нервы близких людей.
Так получается куда лучше — мы в этом убедились на собственном опыте.
Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда получится, бывает
так приятно!

ОПРОКИНУТАЯ ЧАШКА

Иногда меня спрашивают, вспоминая историю с пролитым чаем:
— Ну а сейчас как бы вы поступили в описанной ситуации?
И я отвечаю: это зависит от многих обстоятельств.
Если это произошло от неловкости и невнимательности, а к тому же выз-
вало смущение и чувство вины у малыша — а так оно у нас тогда и получи-
лось, — надо было бы посочувствовать ему:
— Вот досада-то! Вытер лужу? Ну садись, нальем еще. Только куда же
чашку поставить, чтобы не свалить?
Если ребенок хотел отодвинуть чашку и вдруг ее опрокинул, а сам
расстроился до слез, скорее всего мы бы его утешил и, помогли вытереть
лужу, налили чаю снова и поучили бы его отодвигать чашку, предоставив
ему возможность самому попробовать, как лучше это сделать.
Возможно и такое: малыш уже совсем засыпает — из-за этого и все нес-
частье. Ну тогда лучше всего уложить его в постель, лужу вытереть и не
вспоминать об этом больше, словно ничего и не было.
Ну а если наше чадо вдруг капризно потребует: «Не хочу чаю, хочу мо-
лока!», оттолкнет от себя чашку да при этом еще и губы надует, чувствуя
себя правым (не то, видите ли, ему подали), то тут и рассердиться не
грех, и выставить из-за стола, и не дать ему больше ничего до следующей
еды. Здесь уж дело не столько в чашке, сколько в его барском поведении,
которого допускать просто нельзя.
Мы перечислили лишь некоторые из возможных вариантов. А по существу,
каждый подобный случай индивидуален, и реагировать на него невозможно по
раз и навсегда принятому шаблону.

ЭТО Нельзя, А ЭТО Можно

Но есть ситуации, которые имеют — должны иметь! — четкие и определен-
ные оценки. Это очень важно для правильной ориентировки малыша в мире
незнакомых для него вещей и отношений.
Я помню, как однажды мне пришлось разговаривать с кем-то из гостей,
держа на коленях восьмимесячного сынишку. Разговор еще не был закончен,
а малыш начал капризничать. Тогда я, чтобы его успокоить, показала ему
часы на руке и приложила их к его ушку: «Слышишь: тик-так!» Заинтересо-
ванный малыш потянул часы за ремешок и попробовал их снять. Ах, как нуж-
но было мне окончить важный разговор, и я недолго думая сняла часы и,
держа ремешок за пряжку, дала их сыну поиграть. Разговор был благополуч-
но окончен, теперь часы надо было вернуть на место, но не тут-то было.
Сын не захотел отдавать часы — еще не наигрался.
— Нельзя играть часами! — растерянно спохватилась я. — Нельзя!
— Но ты же сама их дала ему, значит, можно, — заметил отец. — Он так
теперь и поймет: нельзя — это значит можно. Ты его запутала.
И правда — пришлось повоевать с сыном, чтобы он часы больше не брал,
чтобы понял: трогать это нельзя!
С тех пор мы стали осторожнее с этим словом, постарались навести по-
рядок в его употреблении. Прежде всего поняли: если что-то нельзя, оно
должно быть нельзя с самого начала и без всяких колебаний. Скажем, брать
часы, секундомер, трогать пишущую машинку, магнитофон, телевизор и про-
чие вещи, которые легко испортить, нельзя! Бросать ложки и вилки на пол,
рвать книжки и писать на них нельзя! Хлопать — даже в шутку — бабушку
или кого-нибудь другого по щекам, дергать котенка за хвост нельзя! При-
чем это слово должно произноситься строгим тоном, без уговоров и разъяс-
нений.
Но — и это важно — запрещений не должно быть очень много, только са-
мый необходимый минимум. Если оградить ребенка сплошными «нельзя», да
еще и строго наказывать за все нарушения запретов, можно либо его запу-
гать, либо спровоцировать буйный протест. Ведь недовольство возникает с
каждым «нельзя», потому что нельзя — значит лишение какого-то желания, а
это всегда обидно, досадно, не оставляет надежды на будущее.
Мы стараемся не допускать этого: запрещая что-то малышу. сразу гово-
рим ему, а что можно. Допустим: бросать хлеб нельзя, а мячик — можно;
делать больно котенку — ни-ни. Нельзя! А погладить — тихонько, ласково —
можно. Часы трогать нельзя, а вот это колесико или катушку — можно; се-
годня к бабушке поехать нельзя, но завтра будет можно. Тогда у ребенка
есть надежда, перспектива, возможность действовать и правильное предс-
тавление об этом. И тогда снимаются возможные конфликты, капризы и недо-
разумения. Он как бы получает компас для ориентировки в окружающем мире
и становится спокойнее и увереннее в себе.

И МАМУ НАДО ПОЖАЛЕТЬ

Живое общение с малышом, внимание к нему — без этого немыслимо нор-
мальное развитие ребенка. Никто возражать против этого не будет. Но…
ведь и общение общению рознь, и внимание не всегда на пользу идет. Мы
убедились в этом на горьком опыте. В той же брошюре «Правы ли мы?», ко-
торую мы уже упоминали, есть такая главка: «Бабушкин рай».
Наш сынишка попадает на целый день к трем бабушкам, они окружают его
такой лаской, заботой, вниманием, что ему самому и делать ничего не ос-
тается — все его желания исполняются немедленно и даже угадываются зара-
нее, но, самое главное, все заботы направлены в одну сторону, от взрос-
лых к ребенку. И никакого намека на взаимность, ответную заботу ребенка
— о взрослых.
Малыш принимает знаки внимания как должное, прямо на глазах превраща-
ясь в маленького деспота. Проявить же заботу о бабушках ему просто не
приходит в голову, ибо это не требуется — ведь «он еще маленький». А
ведь и маленький может утешить обиженного, сострадать, помогать. И надо,
обязательно надо давать эту возможность даже самому крошечному человеч-
ку.
Да что от него толку? — скажут многие. А это смотря какой толк иметь
в виду. Вот чищу я картошку на кухне и («недогадливая»!) наклоняюсь за
каждой картофелиной к корзинке на полу. Видит Алеша (ему одиннадцать ме-
сяцев) эти поклоны и сам… достает картофелину из корзинки, а потом
протягивает ее мне. Я, конечно, растрогана:
— Спасибо тебе, помощник ты мой хороший! Клади вот сюда, на мой стол.
А Алеша, довольный моей похвалой, уже отыскивает вторую картофелину,
побольше. Я не успеваю дочистить первую, а на столе появляется новая.
— Видишь, как быстро у нас дела пошли? Молодцы мы с тобой, правда?
Уже до года малыш много раз попадает в такие ситуации, когда он может
стать заботливым и внимательным помощником. Несет из колонки папа полные
ведра воды, а Алеша бежит впереди и открывает ему все двери по очереди.
Накрываю на стол, а Алеша каждому кладет ложку к тарелке. Работая, папа
насорил на полу — Алеша в кухню за совком отправился.
Мы старались не забывать похвалить малыша, поблагодарить его и не
смеялись, что помощь от него маленькая. Сколько раз приходится видеть
совсем удручающие картины. Малыш старается, пыхтит, хочет помочь, а
старшие ему:
— Убирайся отсюда! Толку от тебя мало, больше мешаешь.
И не понимают они, что толк не в том, сколько сумел сделать ребенок,
а в том, что он хочет помочь и уже помогает — по своим возможностям. Как
важно поддержать его в этом стремлении!
Кто не слышал таких вот горестных сетований от родителей уже взрослых
детей:
— Кормила, поила, растила. Изо всех сил старалась, чтобы ни в чем от-
казу не знал. И вот вырос и забыл, что мать есть.
Чувствуется, что человеку до слез больно от такой неблагодарности сы-
на, но помочь ему уже нельзя. Всю жизнь шла забота только с одной сторо-
ны — от матери к сыну, и ей в голову не приходило, что именно так взра-
щивается будущая сыновняя неблагодарность.
Когда в семье есть несколько ребятишек, то забота о самом маленьком,
казалось бы, должна быть свойственна старшим детям. Однако само собой
это не получается. Очень многое и здесь зависит от поведения взрослых.
Можно, например, приказать старшему:
— Покорми Любу кефиром! — дать бутылку, чтобы подержал, пока та все
высосет.
В этом случае старший воспринимает предложение как приказ, который
исходит от папы или мамы и который надо выполнять, хочется того или не
хочется, а о самой сестренке и заботы никакой нет.
Но можно сказать это ребенку совсем иначе:
— Наша Любаша уже проголодалась. Надо ей бутылочку подержать, а у ме-
ня руки заняты. Как же теперь быть?
— Я подержу, мама, — тут же предлагает кто-то.
Вот так получается куда лучше: здесь возникает желание помочь и сест-
ренке и маме. И если я к тому же не останусь равнодушной к этому, обра-
дуюсь:
— Какой ты заботливый братишка! — это может лишь укрепить и развить
родившуюся только что заботу о другом.
Папа говорит нашей годовалой дочке:
— Любочка, мама устала, у мамы головка болит. Полечи ее.
Дочка целует меня в лоб, гладит по волосам — «лечит». И я улыбаюсь:
— Вот мне и лучше, спасибо, мой доктор.
— Давай будем говорить шепотом, — говорю я старшему сыну, — девочки
делают уроки…
— Ребятки, давайте-ка играть потише — пусть Люба поспит…
— Тише! — слышу голос старшей дочери. — Мама работает.
Если бы думать об этом раньше, у нас могло бы быть так всегда…
Но к сознанию всего этого мы приходили, К сожалению, методом проб и
ошибок. А надо, НАДО, НАДО было знать с самого начала, что малышу требу-
ется не только забота о нем, и обязательно его забота о нас, о бабушках,
о других людях. Иначе ему не вырасти настоящим человеком.

ДВИЖЕНИЕ, ДВИЖЕНИЕ, ДВИЖЕНИЕ

Дошкольное детство. Само название будто напоминает: впереди школа.
Как пугает она сейчас родителей новыми программами, непривычными требо-
ваниями. И, желая получше подготовить своего малыша к будущей школьной
жизни, столь непохожей на домашнюю, папы и мамы иногда устраивают дома
со своими пяти-шестилетними детьми «настоящие» школьные уроки: «Сядь как
следует», «Не вертись», «Повтори еще раз», «Дай полный ответ», «Выучи
наизусть», «Пока не выучишь, гулять не пойдешь».
Видя, что результаты, как ни бейся, невелики, родители впадают в уны-
ние: «Непоседа, рассеянный, упрямый — ну какой из него ученик?» И ищут
ответ на вопрос: а как же надо готовить к школе? Читают об этом в журна-
лах и в брошюрах, где подробно рассказывается, чем и как следует зани-
маться до школы. И в своих многочисленных письмах к нам часто обращаются
с просьбой: «Расскажите, как вы учили своих детей читать, считать, быть
внимательными, усидчивыми? Почему они в школе тратят мало времени на до-
машние задания, могут даже «перескакивать» через классы? Это что, врож-
денные способности или у вас особая система подготовки? Расскажите о
ней!»
Вот об этом и будет теперь наш рассказ. И начнем мы его не с обучения
счету и чтению, не с выработки внимательности и любознательности (об
этом будет речь потом), а… со здоровья малышей, с их физического раз-
вития. Почему? Да потому что школа — это прежде всего парта, сидение в
ней по нескольку часов в день, это, кроме того, сидение за домашними за-
даниями, за чтением десятков и сотен книг… это, короче, резкое ограни-
чение подвижности ребенка в то самое время, когда он особенно нуждается
в интенсивном, разнообразном, радостном движении.
Конечно, когда-нибудь это противоречие будет преодолено, но пока,
увы, остается во всей своей остроте, и страдают от этого больше всего
как раз дети физически некрепкие, малоподвижные, вялые. Им учиться труд-
но, болеют они чаще, занимаются больше, поэтому сидят дольше, а следова-
тельно, все более слабеют. Получается порочный круг, из которого выб-
раться очень трудно. А крепкий ребенок (ведь ему хочется двигаться!)
хоть отчасти да возьмет свое — на переменках, вне уроков, в стихии под-
вижных игр, а кому повезет (к сожалению, единицам из сотен) — в органи-
зованных секциях, кружках.
Вот и выходит, что прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы ребе-
нок уже до школы стал крепким и сильным. Как? Наверное, есть разные спо-
собы и пути для этого. Мы расскажем о своем.

Если хочешь быть здоров

Б. П.: Да, придется начать опять-таки с закаливания, хотя обходимся
мы, как и на первом году жизни детей, без специальных закаливающих про-
цедур.
Такой вопрос мы не только слышим от многих, но и буквально читаем в
глазах каждого наблюдающего наших ребятишек дома. Некоторые не выдержи-
вают, берут Любочку на руки и трогают ее холодные пяточки:
— Тебе холодно?
— Нет, ни капельки! — весело отвечает Люба и, соскользнув с рук на
пол, мчится покачаться на боксерской груше, привязанной к канату.
Это действительно так. У наших малышей удивительно хорошо работают
все «терморегуляторы». Ночью в спальном мешке плюс 33-34 градуса, и
тельце и ножки у них теплые. А. вылезли утром из мешка — кругом только
плюс 18-22 градуса, а на полу всего лишь плюс 15 градусов (зимой в
сильные морозы даже плюс 8-10 градусов). Если бы кожа оставалась теплой,
она отдавала бы много тепла. Вот она и приобретает температуру, близкую
к температуре воздухе, а ступни ног — к температуре пола, и тогда чело-
век не мерзнет. Оказывается, такое терморегулирование есть у всех млеко-
питающих: температура подушечек на лапах собак, волков, зайцев равна
температуре почвы, а зимой в морозы нулевая. При нуле градусов кровь не
может замерзнуть (она соленая), снег и лед при этой температуре не тают,
а кожа отдает минимум тепла. «Ну у животных это понятно для чего. Но за-
чем это человеку: ведь у него есть одежда и обувь?» — спросите вы. Да,
но одежда и обувь были изобретены для предотвращения переохлаждения и
перегрева. Это когда-то замечательно расширило возможности человека в
преодолении неблагоприятных воздействий окружающей среды. А теперь роль
одежды частенько сводится к обеспечению термостата — поддержания посто-
янной температуры вокруг тела. Да и современная квартира — тот же тер-
мостат. К чему это ведет? К утрате адаптивных (приспособительных) реак-
ций и к снижению сопротивляемости переменам в окружающей среде: и клима-
тическим, и погодным, и житейским. Вот и получается: ноги промочил — уже
чихает, ветерок подул — уже кашляет. Такому человеку только на печи и
жить — так узок его диапазон приспособительных возможностей.
А мы постарались этот диапазон для своих детишек расширить, чтобы не
было ни у нас, ни у них боязни сквозняков, промокших ног, солнечных уда-
ров, летнего дождя и многого другого. И сделали мы это не путем специ-
альных процедур с медлительностью и постепенностью, а просто… разреши-
ли ходить в трусиках и босиком дома и на улице, даже — если хочется —
выскакивать на снег и из горячей бани, и из комнаты. Знаете, как хорошо
утром вместо зарядки пробежаться по беговой дорожке, а вечером — по
снежку вокруг дома, так мы иногда «моем ноги» перед сном…
Даже мы сами, взрослые, расхрабрившись, вслед за малышами начали хо-
дить босиком по полу, по земле, по снегу. Как же это оказалось прият-
но… К тому же еще надо учесть, что, и выходя из дома, мы одеваемся
примерно на сезон легче, чем принято, то есть осенью по-летнему, а зимой
по-осеннему (если не ниже минус 10 градусов).
И каковы же получились результаты?
Во-первых, мы избавились от простудных заболеваний (это 90 процентов
всех детских болезней!), а заодно и от вечного страха перед ними, кото-
рый так отравляет существование и родителям и детям. Как-то один из
старших вспомнил: «Когда я в школе учился, даже обидно было: все просту-
жаются, а я никак. Ну что это за жизнь — и уроков не пропустить на за-
конном основании». Всем бы такую «обиду».
Во-вторых, легкая одежда, а тем более ее отсутствие, не стесняет дви-
жений, а прохлада бодрит и стимулирует большую подвижность — двигаться в
таких условиях не просто хочется, а даже приятно.
В-третьих, хождение босиком предотвращает плоскостопие, делает кожу
стопы плотнее и прочнее, а походку и бег легче и свободнее, то есть бла-
гоприятно сказывается на осанке ребенка и координации его движений. Бо-
сые ноги и на спортснарядах — подспорье, а не помеха (попробуйте в бо-
тинках забраться на шест, например). Вот почему мы стойко выдерживаем
замечания некоторых окружающих о том, что «быть голым и неэтично н неп-
рилично». И лелеем тайную мечту, что когда-нибудь идеалом станет строй-
ный, сильный и крепкий, как пружинка, малыш, один вид тельца которого
будет вызывать улыбку восхищения. Тогда покажется неэтичным прятать под
одеждами эту красоту.
Л. А.: Тут следовало бы напомнить, что мы разрешали ходить босиком и
в трусиках нашим детям с самых первых их шагов и даже раньше. Это очень
важно! Позволь подобное маленькому человеку, который уже переболел оти-
том, ангиной, пневмонией или простужается без конца. Что из этого вый-
дет?
— Повезло вам на здоровеньких детишек, вот были бы у вас слабенькие
да болезненные, небось дрожали бы над ними и кутали не меньше, чем дру-
гие — так иногда говорят нам.
Что сказать на это? Думаю: везет, когда везешь. Мы уже говорили, что
у шестерых наших детей был экссудативный диатез. А это значит, что все
они были предрасположены к заболеваниям, особенно к простудным (цитирую
из популярной медицинской энциклопедии: «…экссудативный диатез прояв-
ляется в склонности ребенка.. к частым воспалениям дыхательных путей,
заболеваниям желудочно-кишечного тракта, нервной возбудимости и пр.»).
Ничего себе «повезло на здоровеньких»… Даже не представляю себе, что
бы из них вышло, если бы не нашли «профилактические» меры, предпринимае-
мые с младенчества.
Говорят нам и так:
— Это вы смелые, потому что вас ни разу еще не прихватило как следу-
ет. Вот стрясись что серьезное, сразу откажетесь от своих «снежных про-
цедур».
Стряслось — не отказались. Вот как это было. Случилась у нас в семье
пневмония — за 17 лет первый раз, у двухлетней Любочки — осложнение пос-
ле гриппа. Не уследила я, с температурой отпустила гулять совсем налег-
ке, как всегда, а погода была осенняя, промозглая… До сих пор вспоми-
наю с ужасом, как она в беспамятстве лежала у меня на руках в приемном
покое больницы, как мы долго уговаривали дежурного врача положить и меня
вместе с ней в палату, как я не могла никак уйти от больничной двери и
как подкашивались у меня ноги, когда я спозаранку пошла узнавать: как?
что? Состояние дочурки было тяжелым, несколько дней все мы жили от одно-
го посещения больницы до другого… Да что говорить — каждый, у кого тя-
жело болел ребенок, пережил то же. А мы с этим столкнулись впервые. Вот
когда я поняла по-настоящему, каково это, когда болеют дети… Наконец
дочку выписали. И конечно, первые дни мы боялись на нее дохнуть.
— Уж теперь небось не пустите ее по снегу босиком? — спрашивали у ме-
ня.
— Пущу обязательно, — говорила я, — потому что не хочу, чтобы это
повторилось. — Но, говоря так, я еще не знала, как я это буду делать.
Что же вышло? Вот отрывки из дневника:
31.10.73 г. «Любу выписали из больницы».
2.11. «Повысилась температура до 38,50»
9.11. «Впервые после болезни минут 20 бегала босиком по полу и сопро-
тивлялась надеванию рубашки».
17.11. «Заболела снова. Температура 38,50, мелкая сыпь: коревая крас-
нуха».
3.2.74 г. «Люба снова бегает по снегу босиком!»
Со времени выписки из больницы прошло три месяца, всего три! Но для
того, чтобы уже на девятый день после выхода из больницы «сопротивляться
надеванию рубашки», надо было, чтобы Любаша намного раньше уже испытала
радость и удовольствие от хождения в одних трусиках. Значит, и тут выру-
чила наша «голопрофилактика» — раннее закаливание без закаливающих про-
цедур.

Без лекарств

Б. П.: Напомню, что, избавившись от простудных заболеваний, мы изба-
вились примерно от 90 процентов всех детских болезней. Осталось лишь 10
процентов, в основном грипп и детские инфекционные болезни. Их наши ре-
бята обычно переносят легко — без лекарств и лечебных процедур, иногда и
без повышения температуры. Высокая температура держится день-два, мы ее
не стараемся искусственно сбить ни аспирином, ни другими лекарствами,
потому что считаем, что организм должен сам бороться с болезнью, от это-
го иммунные силы его растут. Так и выходит: болезнь протекает бурно,
остро, выздоровление наступает быстро и, как правило, без всяких непри-
ятных последствий и осложнений — мы это заметили уже у первых малышей и
совершенно отказались не только от самодеятельного пичканья детей ле-
карствами, но даже и врачей просим не выписывать их, особенно антибиоти-
ков, все равно мы их не даем.
Л. А.: Как-то Антон, отыскивая анальгин (попросил дедушка), устроил
«ревизию» в нашей аптечке — вывалил все ее небогатое содержимое на стол,
начал копаться в пестрых пакетиках и коробочках и вдруг… расхохотался:
— Мам, да ты посмотри — у нас тут все лекарства десятилетней давнос-
ти!
Я даже не поверила. Но он мне показывал одно лекарство за другим:
срок годности истекал в 1966, 1967, 1968 годах. А шел уже 1977-й! Я при-
помнила: тогда года полтора жила у нас бабушка Валя, которая часто прих-
варывала, вот и остался от нее в наследство весь этот лекарственный «за-
пас».
Так, значит, совсем не лечим? Нет, лечим: постель, малиновое варенье,
чай с лимоном, мокрая повязка на лоб, горячее молоко с медом, если хо-
чется есть, что-нибудь любимое, нет аппетита — насильно ничего не да-
ем… Что еще? А еще… сказки или какие-нибудь веселые истории, которые
мы читаем или рассказываем больному по очереди.
Иногда ребятишки шутят: «Поболеть бы немножко: все за тобой ухажива-
ют, книжки читают, варенье дают — хорошо!»
Ну, конечно, бывают случаи и сложные, когда не до сказок, не до шу-
ток. Я уже рассказывала о том, как болела пневмонией Любаша. Перенесла
операцию по поводу аппендицита девятилетняя Юля. С подозрением на дизен-
терию пролежал в больнице двухлетний Алеша. Особенно горько было нам,
когда во второй раз в больницу, уже школьницей, попала Люба — снова
пневмония. И опять вина тут была моя, а вернее моя постоянная сверхзаня-
тость (матери так нельзя!): не выдержала ее в постели, не вылечила до
конца грипп, а повторно заболеть пневмонией оказалось куда проще.
Подведем некоторые итоги. Из семерых детей за 18 лет побывали в ста-
ционаре лишь трое, всего четыре раза. Вызываем мы врача на дом и обраща-
емся в поликлинику по поводу болезней всех семерых до семи-восьми раз в
году, хотя по существующим статистическим «нормам» наша семья должна бы
беспокоить врачей только из-за детских болезней до ста раз в году. А у
нас были годы, когда совсем не было необходимости обращаться к врачу.
Однажды из-за этого даже конфуз получился. Пошла я записывать кого-то
из младших на прием к зубному врачу. Прихожу в поликлинику, иду в ре-
гистратуру…
— Мы здесь детей не обслуживаем, идите к детскому врачу, — сердито
сказали мне из окошечка.
— А где он принимает?
— Да вы что, не знаете, где у нас детская консультация? — удивилась
регистраторша. — Приезжие, что ли?
Мне было и неловко и смешно. Больница вот уже два года была размещена
в новом здании, а я попала сюда только первый раз. К этому можно еще до-
бавить, что бюллетенила я из-за детей в течение 17-18 лет всего
шесть-семь раз, хотя годовым отпуском после рождения ребенка ни разу не
пользовалась, то есть выходила на работу сразу по окончании декретного
отпуска, когда малышу исполнялось не больше трех месяцев. Мне не страшно
было: ребятишки росли здоровыми, и мы с отцом могли спокойно работать и
справляться со всеми своими многочисленными обязанностями.

НАС СПРАШИВАЮТ: А ЕСЛИ РЕБЕНОК ЧАСТО ПРОСТУЖАЕТСЯ?

Л. А.: Вполне возможно, что, увидев в оглавлении такой вопрос, вы
откроете нашу книгу как раз на этой странице — слишком уж это больная
проблема для многих родителей: как закалить ребенка, подверженного прос-
тудам, уже привыкшего к постоянному перекутыванию?
Раньше в ответ на подобный вопрос мы только руками разводили: «Нет у
нас такого опыта, не имели мы дела с изнеженными детьми, поэтому не мо-
жем предложить методики их закаливания. Мы представляем, как не доводить
ребенка до такого состояния, но как вывести из него, не знаем». Мы гово-
рили и видели такие разочарованные лица, такие огорченные глаза, что…
не выдерживали этих взглядов и пытались хоть как-то подбодрить — ничего,
мол, не отчаивайтесь! — и даже пробовали давать какие-то не очень вразу-
мительные советы.
Со временем мы почувствовали, что уходить от этого вопроса нельзя,
что надо собрать все, что мы знаем, что наблюдали, что сами испытали, и
рассказать об этом.
Это не инструкция, не методика (мы не специалисты, чтобы их давать),
это опыт. Мы будем рады, если он хоть немного вам поможет.
Самое трудное — преодолеть собственную свою боязнь и приобрести ка-
кую-то долю уверенности в том, что ваши усилия обязательно приведут к
успеху. Некоторым в таких случаях помогает психологическая подготовка:
какое-то время надо отдать на чтение, размышление, на обсуждение с близ-
кими (чтобы не было раздоров и разногласий!), как перестроить общий ук-
лад жизни. Это неизбежно, ибо одними закаливающими процедурами, не изме-
няя условий жизни ребенка, едва ли можно добиться значительных сдвигов.
Если вы, допустим, начнете водные обтирания и обливания, но при этом
на прогулку будете своего сына снаряжать по прежнему как на северный по-
люс, а дома будете опять бояться лишний раз открывать форточку и не сни-
мете с него колготок и теплых рубашек, то толку от такого «закаливания»
не будет.
Опыт подсказывает, что не довеском, не добавкой должно быть закалива-
ние, а изменением всего образа жизни, приближением его к более спартанс-
кому, не изнеживающему, а закаливающему как бы само собой — в этом,
по-нашему, должна состоять ваша конечная цель.
С чего можно здесь начать? Нужно, например, отказаться от высказыва-
ний типа: «Не подходи к двери — простудишься», «Не пей холодную воду —
горлышко заболит», «Мороженое тебе нельзя — кашлять будешь», то есть во-
обще отказаться от упоминай болезней при ребенке — не пугать его ими, не
предполагать, что они у него обязательно будут. Хорошо бы дальше нау-
читься говорить вместо: «Оденься теплее! Повяжи шарф! Надень еще одни
теплые носки…» — хотя бы так (как бы советуясь с ребенком, предостав-
ляя ему право решать самому): «Ну, что мы сегодня наденем? На улице мо-
розец, но несильный, симпатичный такой мороз. Стоит или не стоит еще но-
сочки надеть?» Если малышу захочется надеть поменьше одежек, похвалите
его — это уже победа.
Легче всего начинать с освобождения от одежды в комнате. Причем начи-
нать не ребенку, а… самим взрослым. По собственному опыту знаем, что
давление на малыша ни к чему хорошему привести не может, если он сам не
будет стремиться к тому же, чего хочется и его родителям. Вся задача по-
этому, на наш взгляд, и сводится к тому, чтобы возбудить у самого ребен-
ка желание полегче одеться, снять одну из двух рубашек, надеть носки
вместо колготок, а потом и ступить на пол босичком. Может быть, первым
покажет пример отец (а мама его похвалит) или мать (тогда папа порадует-
ся за нее). Главное, чтобы было понятно, что это хорошо. Но к самому ма-
лышу не следует при этом приставать с упреками, мол: «Что же ты, смотри,
какой папа молодец, а ты…» Зато первую же его попытку: «А я тоже хо-
чу…» — встретить одобрением: «Молодец, ты совсем как папа!»
То же самое можно проделать и с водными процедурами: во время купания
сначала не ребенка обливать прохладной водой, а кому-нибудь из взрослых
самому облиться: «Эх, хорошо, приятная водичка!» А у малыша спросить:
«Хочешь?» Не захочет — отложить раз-другой, а захочет, то облить его
действительно приятной (не слишком холодной!) водой да похвалить его при
этом. А потом растереть досуха, приговаривая что-нибудь веселое, вроде:

Отчего течет вода
С этого младенца?
Он недавно из пруда —
Дайте полотенце!

А в следующий раз пусть малыш сам определит, какой водой его облить:
потеплей или похолодней… как папа? Эта маленькая хитрость, как прави-
ло, действует безотказно: малышу очень хочется быть «как папа, как ма-
ма». Значит, нам самим — ничего не поделаешь! — надо становиться все
лучше, а заодно бодрее и веселее. Радость и смех малыша, его «Еще, еще!»
— вот ключ и к успеху и гарантия того, что все идет нормально.
Ну а если вдруг снова насморк? Встретьте его без уныния и паник, да-
же, если сможете, с шуткой:
— Это из тебя, наверное, распоследние простудинки вытряхиваются —
пусть, не страшно.
Очень важно внушить ребенку (и себе) уверенность в том, что он очень
здоровый, крепкий и никакая хворь ему не страшна.
Б. П.: Вот еще одно важное наблюдение: переход к новому укладу жизни
не должен быть слишком резким и «волевым»: необходима известная посте-
пенность, зависящая в основном от настроения и успехов самого ребенка.
Но и затягивать этот переход не надо. Видимо, месяц-полтора, не больше
двух — самый подходящий для этого срок. За это время организм может уже
в основном приспособиться к новым условиям — это одно. А другое вот что:
ребенок не может долго на чем-то сосредоточиваться, а здесь надо воз-
действовать на его психику, настроить его на иное восприятие жизни. Это
следует делать насыщенно, в темпе. Лучше всего воспользоваться для этого
летним отпуском и дачными условиями, когда можно пустить в ход сразу три
закаливающих фактора: солнце, воздух, воду. И не забыть еще одно, чрез-
вычайно важное — движение, движение, движение: не лежать, а ходить, не
ходить, а бегать, не перешагивать, а перепрыгивать, не сидеть в гамаке,
а… лазить по какому-нибудь развесистому дереву… — обо всем этом мы
расскажем в следующей главе, а пока придется остановиться еще на одном
вопросе, с которого обычно начинают, когда говорят о здоровье, а мы, на-
оборот, отодвинули его в самый конец.

«ПРОБЛЕМА» ПИТАНИЯ

Л. А.: То, что мы поставили слово «проблема» в кавычки, разумеется,
не означает нашего пренебрежительного отношения к этому важному вопросу.
Забота о питании всегда будет для человечества первостепенной, а для лю-
бой семьи, безусловно, значительной. Мы имеем в виду другое: в проблему
превращают нередко то, что, по нашему мнению, проблемой вовсе не являет-
ся. То и дело матери жалуются: «Совсем ничего не ест, прямо измучилась.
Только со слезами да с уговорами едва-едва полпорции впихнешь в него, и
все. Что делать?» Вот и «проблема»: как впихнуть в ребенка его норму по-
лезных, витаминозных, разумеется, калорийных, особо питательных веществ?
И вот: индивидуальное меню, ежедневное разнообразие, чуть ли не ресто-
ранная сервировка, отдельная от семьи торжественная трапеза с увещевани-
ями, спектаклями, угрозами: «Пока не съешь, не выйдешь из-за стола».
Последнее хотя и не рекомендуется, но все же никак не исчезает из прак-
тики этого «священного действа». Так бывает в детских садах, в школах,
что уж говорить о семьях. Даже стихи и сказки сочиняются с таким «гвоз-
дем морали»: хорошая девочка Маша здоровая и веселая потому, что она
съедает весь обед, а плохой мальчик Вася — хилый и слабый, потому что не
любит манной каши.
Мы считаем это не только совершенно противоестественным, но даже без
нравственным, потому что все эти усилия вызывают в конечном счете если
не отвращение, то пренебрежение к еде, результату огромного труда многих
людей.
Одно лето трое наших ребят отдыхали в пионерском лагере. Вернувшись,
они с возмущением рассказывали мне, как много хорошей еды оставалось на
тарелках; ее трижды в день собирали в огромные кастрюли и скармливали
свиньям или даже выбрасывали. Вот где проблема без всяких кавычек: как
стало обычным, привычным, незаметным такое безобразное расточительство,
по существу, настоящее нравственное преступление? А начинается-то все с
невинного: «Съешь за маму, съешь за папу», «Ну еще хоть немножечко!»
Даже если подойти к еде с чисто физиологической стороны, и то, кроме
вреда (перекорма, ожирения), ничего не выходит из этого насильственного
вскармливания по раз и навсегда установленным нормам. Ведь желание есть
зависит от многих причин, главная из которых, на наш взгляд, элементар-
на: человек должен проголодаться. И все, и никаких сложностей. У нас в
семье эта проблема и не возникала, потому что: «Хочешь — ешь, не хочешь
— не надо, но уж до следующей еды никаких кусков». Исключения, конечно,
бывают, особенно для малышей, но уговаривать и охать по этому поводу ни-
кому даже и в голову не приходит. В результате у всех ребят отличный ап-
петит, не нуждающийся, кстати сказать, ни в специальной психологической
подготовке, ни в изысканной сервировке, ни в специальных блюдах.
На последнем придется остановиться подробнее. Сколько раз мне прихо-
дилось и читать и слышать о том, что детям необходимо отдельное меню,
соответствующее их возрасту. И всякий раз это вызывает у меня недоумение
и грустную улыбку: на кого рассчитаны эти рекомендации? Можно подумать,
что в каждой семье есть повар, или кухарка, или, по крайней мере, осво-
божденная от всех иных дел бабушка. Даже если в семье двое детишек, го-
довалый и пятилетний, то уже следует готовить каждый раз три варианта
разных блюд: маленькому отдельно, старшему соответственно тоже, а взрос-
лым тоже что-то свое. Некоторые женщины пытаются это делать и…
— Ох эти разносолы — все свободное время у плиты торчу! — жаловалась
мне одна знакомая. — Больше ни на что времени не хватает!
Когда же я в ответ заикнулась: мол, можно бы и попроще, она удиви-
лась:
— Щи да кашу? Ха-ха! Не то время. Мои мужики (у нее муж и пятилетний
сын) каши какие-нибудь и видеть не хотят. Мясо жареное подавай, а сыну
котлетки домашние или курочку…
— И подаешь? — спросила я не без иронии.
— А как же! У меня не семеро по лавкам, во всяком случае, на нор-
мальное питание хватает, — не удержалась от колкости и она.
Мы не поняли друг друга. Ей было жалко моих детей, которые «не могут
нормально питаться», а мне было грустно по другой причине: у этой мамы
все время и силы уходят на питание, а на воспитание уже ничего не оста-
ется.
Я предпочла иное: как только возможно, высвободить время для воспита-
ния, для общения с детьми. За счет питания? Нет. Просто попыталась найти
рациональное решение этой непростой житейской задачи. Итак, дано: очень
мало времени, не очень много средств и семь-восемь и более человек от
мала до велика. Требуется: всех накормить вовремя, досыта и доброкачест-
венно.
Решение задачи.
Учитываем, что доброкачественность пищи далеко не прямо пропорцио-
нальна дороговизне продуктов и обратно пропорциональна длительности их
тепловой обработки. Берем самые разные овощи, крупы и… покупаем скоро-
варку.
Учитываем далее, что в семье есть малые дети, которым острые блюда,
копчености, жирное мясо, костистая рыба и избыток сладостей ни к чему.
Удаляем все это из общего рациона.
Учитываем, кроме этого, что существует множество продуктов (особенно
молочных!), уже готовых к употреблению: молоко, творог, кефир, сыр, сме-
тана, сливочное и растительное масла, мед. Эти продукты — по возможности
и по желанию каждый день.
Наконец, фрукты. Вволю дороговато, приходится делить понемногу на
всех (обязательно на всех, не только детям!) Кроме того, есть ведь и су-
хие фрукты. Вы думаете, недостаточно? Фруктов, может быть, да. Но вита-
минов? Заморские апельсины, например, можно вполне заменить сладкой,
сочной (и дешевой!) отечественной морковкой, а вместо дефицитных манда-
ринов всегда можно сделать великолепный салат из свежей капусты с зеле-
ным луком и горошком.
Что в результате: овощные и крупяные супы, борщи чаще на мясном
бульоне, всевозможные каши (манная — одна из любимейших), картошка во
всех видах: от печеной в мундирах до жареной; особенно любимы тушеная с
мясом и пюре макароны с сыром, творогом, сметаной, изюмом, жареным лу-
ком, капуста, винегрет, рыба, рыбные консервы (там есть размягченные
косточки, необходимые для профилактики кариеса). Ну и, конечно, хлеб,
молоко, молочные продукты. Праздничные блюда: фруктовый сок, пельмени и
пироги с самыми разными начинками, печенья собственного изготовления,
торты, конфеты.
Задача, считаю, в основном решена: времени, сил, средств — минимум,
но еды вдоволь, она хоть и без разносолов, но свежа и разнообразна. И
все-таки одна загвоздка есть: как же быть с разными возрастами?
Открою два секрета, которые мне помогли решить и эту проблему. Об од-
ном я уже упомянула: мы приблизили общий стол к детскому рациону, то
есть исключили до поры до времени все, что детям неполезно (а оно, как
оказывается, неполезно и взрослым), следовательно, такая перемена полу-
чилась никому не в ущерб.
Вторым было вот что: за стол мы всегда садимся всей семьей, отдельно
я (кроме грудных, разумеется) никого не кормила, хотя частенько брала на
колени к себе самого маленького и за общим столом давала ему попробовать
то, что ему было «по зубам»: ложечку бульона, пюре, киселя, каши — из
того, что ели все остальные. Постепенно малыш пробовал самую разнообраз-
ную еду и никаких трудностей с переходом к новой пище у нас с ним никог-
да не возникало. Ребенок легко привыкал к любой новой для него еде, на-
верное, потому, что начинал с самых маленьких порций и ел сколько ему
хотелось. Все это полностью освободило меня и от специального приготов-
ления пищи для ребенка, и от траты времени на его отдельное кормление.
Это оказалось очень полезным и еще в одном отношении. Малыша за общим
столом намного легче было приучить к опрятности и умению пользоваться
чашкой, ложкой, вилкой, хотя опять-таки специального времени это обуче-
ние у нас не отнимало — все шло «между делом». При этом я сама вполне
успевала нормально, не торопясь, поесть, потому что обслуживанием за
столом уже не занималась — это обеспечивал кто-нибудь из семьи. Малыш —
сидел ли он у меня или у папы на коленях, или, позже, на своем высоком
стульчике — был постоянно под наблюдением взрослого. Это оказалось очень
важно в самом начале — тогда было сравнительно нетрудно приучить ребенка
к правильному поведению за столом и не приходилось его потом долго и
нудно переучивать.
Со временем мы четко поняли, что первая же попытка швырнуть на пол
ложку, размазать кашу или хлопнуть рукой по киселю должна быть строго
пресечена: можно отодвинуть еду, отобрать ложку, даже высадить из-за
стола. Первая же! А если надо, и вторая и третья. Тогда дальше будет
легко. Если же начать уговаривать или наказывать после десяти размазыва-
ний, на которые не обращали раньше внимания, то скандалов, капризов и
нервотрепок не избежать. Думаю, с самого начала должно быть несколько
четких запретов: нельзя ничего разливать и пачкать, нельзя крошить, бро-
сать хлеб и играть с ним, нельзя (для детей постарше) оставлять после
себя объедки, куски хлеба, еду на тарелке. Для этого мы всегда спрашива-
ем: сколько положить? Если малыш не рассчитал и никак не может спра-
виться, отложим: «Доешь потом». Иногда ему могут помочь папа или мама.
Но выбрасывать — ни-ни, это преступление!
Когда приходила пора (у нас это было в 1 год — 1 год З месяца) и ре-
бенок сам тянулся за ложкой — не для игры, а чтобы попробовать ею есть,
мы давали ему ложечку, маленькую, удобную для него. Но давали (в первый
же раз!) правильно, не в кулак и не в щепоть, а как полагается, и при-
держивали его непослушные пальчики своей рукой. Фактически на первых по-
рах приходилось держать ложку вместе с ним и помочь ему донести кашу не
в ухо, не к щеке, а в ротишко. И так изо дня в день может пройти целая
неделя. Приходилось набираться терпения. Затем мы постепенно пробовали
отпускать ручку малыша. При этом каждый раз давали ему ложку только пра-
вильно, следили за тем, чтобы он иначе ложку во время еды не брал. И не
ругали за неудачу, а хвалили, когда получается. А уж когда малышу удава-
лось самому съесть несколько ложек каши (я ее варила не слишком жидкой
для начала), то мы устраивали даже маленький праздник: дарили, например,
ему особую ложку с его инициалами.
На все эти «мелочи» у взрослых часто не хватает терпения и умения
(хотя ссылаются они при этом на нехватку времени), а это как раз не ме-
лочь — в этом тоже рождается самостоятельность. Надо обязательно помочь
этому важнейшему процессу в развитии ребенка, не пожалеть на это време-
ни, не прозевать самые первые его проявления ни в чем — это сторицей
окупится потом.
Что-то у меня получается все не про здоровье, а про другое, совсем с
ним и не связанное.
Б. П.: Ну и что же, в конце концов, ведь мы же писали еще в первой
своей брошюре «Правы ли мы?», что не согласны с поговоркой: «Слаб, пото-
му что мало каши ел». Это тогда, когда люди голодали, она отчасти была
справедливой, да и то только отчасти. И сила и здоровье куда больше за-
висят совсем от другого. К этому мы сейчас и перейдем.

НАША СПОРТИВНАЯ КОМНАТА

Мы знали, что с ростом благосостояния и комфорта городской жизни
объем и напряженность физической деятельности взрослых и особенно детей
упали значительно ниже оптимальной дозы, необходимой для нормального
развития, что гипокинезия и гиподинамия становятся болезнями века и при-
чиной многих, особенно сердечно-сосудистых заболеваний. Мы попробовали
противостоять этой тенденции века и стали — в меру своих возможностей —
менять условия и уклад нашей семейной жизни так, чтобы не только макси-
мально удовлетворить потребность детей в движении, но и развить у них
эту потребность. Этому чрезвычайно помогло то, что мы не побоялись сде-
лать спортивный уголок в единственной комнате, где жили тогда вместе с
двумя детьми. Мы еще не знали, что спортснаряды совершенно необходимы не
только в комнате, но и в детском саду, во дворе, в детских парках, на
пляжах — везде, где есть дети, потому что это одно из эффективнейших
средств для удовлетворения потребности ребенка в движении, необходимом
для его развития. Когда мы впервые купили детский спортивный набор
(кольца, трапеции, качели), нашему старшему сыну было всего два года, а
второму полгодика. Мы и не предполагали, что эти «два кольца и два вере-
вочных конца» станут первым шагом к нашей будущей спортивной комнате, к
универсальному домашнему спорткомплексу В. Скрипалева, который сумел на
3,5 квадратного метра своей городской однокомнатной квартиры разместить
одиннадцать спортснарядов и тем самым подарил своим детям радость движе-
ния, а значит, силу, ловкость, здоровье…
Многие говорят: «Вот и надо все эти спортивные сооружения устроить в
детских садиках, в школах, во дворах, наконец. Но в комнату?!» В том-то
и дело, что если спортснаряды есть дома, то малыш начнет использовать их
как можно раньше — как только будет к этому готов. Такое своевременное
начало нужно не только для физического, но и для умственного развития
ребенка. Важно и то, что дома при одном-двух малышах есть как минимум
один-два взрослых или старших — есть кому поучить, подстраховать на пер-
вых порах. В яслях это обеспечить труднее. И еще: в комнате спортснаряды
всегда доступны, поэтому позволяют малышу постоянно чередовать разные
занятия, обогащать любую игру движением, сочетать с физической нагрузкой
умственную, разнообразить сферы деятельности — не по запланированной
программе, а по потребности. Очень важный момент, на котором мы позже
еще остановимся.
Когда мы перешли жить в новый дом, то прежде всего самую большую ком-
нату оборудовали как спортивную. Правда, здесь же на полках разместились
игрушки, игры, куклы, строительный материал, но главными в комнате сразу
стали спортивные снаряды. Вот их краткое описание:
Две разные по толщине перекладины, высоту установки которых можно ме-
нять по желанию в зависимости от роста ребенка.
Два шеста стальных труб. Один из них, упираясь в потолочную балку,
служит опорой для перекладин. Другой проходит сквозь люк в потолке в
мансарду и, «пронизывая» две комнаты, достигает высоты 5,7 метра.
Лесенка с перекладинами из дюралевых трубок. Она стоит вертикально у
стены, но может легко сниматься и превращаться в мост, барьер, качалку,
забор и даже «самолет» (если ее подвешивают на канатах).
«Лианы» — сделаны из кабеля и каната. Они протянуты от снаряда к сна-
ряду так, что получается целая система «воздушных дорог», по которым
можно передвигаться, не касаясь пола.
Гимнастические кольца — самый любимый детский снаряд. Они подвешены
на веревках к потолочной балке. Специальное устройство («восьмерка»)
позволяет легко и быстро менять высоту подвески колец.
Канат с узлами висят рядом с кольцами. Внизу к нему подвешена бок-
серская груша — сидя верхом на ней, очень удобно раскачиваться. Иногда
мы подвешиваем вместо каната эспандеры, или резиновые бинты, или хорошо
растягивающуюся вакуумную резину — для больших «лунных» прыжков, которые
дети очень любят.
Вдоль стены выстроились «по росту» мешочки с мелкой галькой. На каж-
дом из них четко обозначен вес — от 1 до 18 килограммов. Есть и ма-
ленькая штанга, сделанная из гантелей (вес до 15 килограммов).
Половину пола занимают два больших мягких матраца. На них идут схват-
ки «борцов», занимаются «акробаты», делают свои асаны «йоги» и просто
кувыркаются ребятишки всех возрастов.
Весь этот маленький спортзал находится в распоряжении детей с утра до
вечера. Трудно вообразить, что происходит здесь, когда собираются все от
мала до велика и всех обуревает спортивный азарт! Ребята переходят со
снаряда на снаряд, упражнения следуют одно за другим, тут же придумыва-
ются и пробуются новые. У ребят есть свои изобретения и любимые упражне-
ния — в каждом возрасте свои.
Самый маленький (месяцев в восемь-девять) начинает с того, что топ-
чется вокруг шеста, а потом берется за кольца или перекладинку. Позже он
пробует поджимать ножки, и когда ему удается провисеть несколько секунд,
мы награждаем «спортсмена» аплодисментами — это уже большой успех, и ему
радуются все.
Когда же ручки малыша окрепнут, он может не только висеть на кольцах,
но и раскачиваться на них сколько сам сможет. В полтора-два года у наших
ребят это получалось очень неплохо. Тогда же они овладевали сложным уп-
ражнением, прекрасно развивающим брюшной пресс, — подниманием ног из ви-
са к перекладине или к кольцам. Если это получается хорошо, то следом
уже пойдет и «лягушка» на кольцах, и вис на подколенках на перекладине и
на кольцах вниз головой. Сильные руки позволяют рано овладеть подтягива-
нием, из которого получился впоследствии наш «колобок», когда надо, под-
тянувшись до подбородка, поднять к подбородку и колени и провисеть так
сколько сможешь.
Постепенно ребята овладевают и разными элементами спортивной гимнас-
тики. Годам к пяти-шести они могут «выйти в упор» на кольцах и сделать
«угол в упоре», а на перекладине даже сделать «переворот в упор» — уп-
ражнение, которое дается с трудом многим новобранцам в армии. Чем крепче
становятся малыши, тем больше им хочется двигаться и придумывать новые
необычные движения на снарядах. Одно из любимых и самых распространенных
детских упражнений — «вертолет»: ребенок, повиснув на кольцах, вращается
вокруг своей оси и скручивает веревки колец в жгут, а потом поджимает
ножки и раскручивается в обратном направлении.
Самые крепкие, сильные и ловкие любят лазить по канатам и шесту, при-
чем иногда изобретают свои способы лазания. Ваня, например, в семь лет
мог брать в левую руку мяч и взбираться по шесту до потолка с помощью
ног и только одной правой руки. Если открыть люк, то можно проникнуть в
мансарду таким оригинальным способом — без помощи лестницы, а прямо по
шесту. А еще приятней соскользнуть через люк вниз, как пожарники по тре-
воге. Иногда, когда бывают гости, ребята затевают веселое представление
с переодеваниями. Называется оно «Сколько у нас детей». Наверху в ман-
сарде приготавливается ворох разной одежды, и каждый из ребятишек, натя-
нув на себя очередной «костюм», соскальзывает вниз по шесту и, сделав
реверанс, называет себя: Оля, Ваня, Аня и т. д. А затем по лестнице бе-
гут наверх, надевают что-то другое, вновь скользят вниз и вновь «предс-
тавляются»: Петя, Соня, Коля… Они сыплются сверху друг за другом как
горох, и скоро уже сбиваешься со счета: пятнадцать, двадцать, двадцать
пять! Гости наши смеются: «Прямо и не сосчитать, сколько же у вас детей
на самом деле?»
Рассказать об этом трудно, лучше хотя бы раз показать. Когда посмот-
рят фильмы «Правы ли мы?», «День в семье Никитиных», «Никитины», «Самый
долгий экзамен» или когда побывают у нас дома да еще с малышами, которых
потом силой приходится отрывать от «этих веревок и турников», тогда не
спрашивают, зачем они, а просят: «Посоветуйте, где достать, как сде-
лать?»
Л. А.: Правда, сначала некоторые пугаются: «Ой, упадет! Ой, надорвет-
ся!» — и спрашивают у меня: «Как вы можете на все это спокойно смотреть?
Вы мать, неужели вам нисколько не страшно за детей? А вдруг…» И недо-
верчиво слушают мой ответ: «Что вы! Мне было бы куда страшнее за них,
если бы всего этого не было. Ведь ребята благодаря такой спортивной обс-
тановке становятся не только сильными, ловкими, но и очень осторожными».

СИЛА, ЛОВКОСТЬ И ОСТОРОЖНОСТЬ

Б. П.: У нас ни одной серьезной травмы у детей не было, хотя возмож-
ностей для этого у них больше, чем у других ребят. Увидев однажды, как я
поднимаю турник под потолок, наша бабушка когда-то сделала прогноз:
— Уж ноги себе мальчишки обязательно переломают! Помяните мое слово.
Но прогноз не оправдался, хотя ребятишек вместо двух стало семеро, а
спортснарядов прибавляется каждый год и дома и во дворе. И теперь мы уже
уверены — вероятность травм у нас ничтожна. Почему?
Конечно, ребята очень сильны. Шутка ли, ухватившись только одной ру-
кой за турник, провисеть целую минуту или полторы. И значит, держатся
они за снаряд очень крепко. Но, главное, они тонко чувствуют меру своих
возможностей, то есть что им под силу, а что еще нет.
Вот устроили они в комнате «прыжки в воду» с разной высоты и постави-
ли в ряд чемодан, скамеечку для ног, детский стульчик, стул, детский вы-
сокий стул, стол да еще и на стол поставили стул, так что вышла лесенка.
Старшему из «прыгунов» пять лет, а младшей, Оле, еще нет двух. Спрыгнув
с низенькой ступеньки на коврик (это «вода»), влезают на следующую — по-
выше — и опять спрыгивают. Оля внимательно следит за братьями, делает
точно как они и вслед за ними поднимается после каждого прыжка все выше.
Вот она спрыгнула с детского высокого стула и влезла на следующую высоту
на стол. Но посмотрела со стола на пол и… не стала прыгать. Спустилась
на высокий стул и тогда только прыгнула «в воду». Разница в высоте стола
и высокого стула всего 12 сантиметров, но она ее хорошо чувствует и с
высоты 65 сантиметров спрыгивает, а с большей уже нет, хотя братья тут
же прыгают с высоты и 100 и 130 сантиметров. Вот это точное «чувство ме-
ры своих возможностей», развитое у наших ребятишек при занятиях на сна-
рядах, и защищает их надежно от всяких неприятностей, а нам позволяет не
бояться за них.
Мы уже рассказывали о том, как знакомили малышей с опасностями, как
они учатся быть осторожными. Так и со спортснарядами — специальных заня-
тий «по технике безопасности» мы не проводим, но и на самотек все не
пускаем. Мы поступаем по-другому.
Вот картина, которую нам приходится наблюдать, когда у нас бывают
гости с малышами.
Папа-гость подводит своего четырехлетнего сынишку к кольцам (а кольца
висят высоко!) и без всяких опасений, подхватив его под мышки, поднимает
к кольцам.
— Держись крепче! — советует он сыну, а тот еще не очень знает, как
это — крепче. И отец, тоже не чувствуя, насколько крепко ухватился ребе-
нок, еще и раскачивать его начнет.
Мы останавливаем увлекшегося папу:
— Так нельзя — малыш может сорваться! Ведь при раскачивании нагрузка
на руки резко возрастает.
Сами мы делаем иначе, никогда не станем поднимать ребенка на такую
высоту, до которой ему самому не добраться, а опустим ему кольца, чтобы
он достал сам. И никто у нас не станет его раскачивать, пока он этому не
научится сам. И никто не упрекнет, если что-то еще не получается или вы-
ходит плохо. Но зато очень внимательно будут смотреть за малышом, когда
он в первый раз подходит к снаряду.
Вот, допустим, влезает двухлетняя Оля впервые на вертикальную лесен-
ку. Вверх взбираться ей легко. Видно, за какую перекладину надо ухва-
титься, а ножонки переступают следом за руками. Слезть же вниз малышке
невероятно трудно. Опустит ногу вниз, а там ступеньку не находит. Пос-
мотреть вниз еще не умеет… вот и критический момент. Как тут быть? По-
дойти и сразу снять дочку очень глупо. Она ничему не научится, никакого
опыта не приобретет. Полезет завтра снова, и все повторится сначала (ес-
ли не будет рядом взрослых, может и сорваться с лесенки, и сильно уши-
биться).
Я стою рядом, но не снимаю дочку, а только подхожу поближе, чтобы
поймать ее, если оборвется. И тут начинается «урок». Малышка пищит, ей
страшно, ножонка никак не находит перекладины. Проходит полминутки, а то
и минутка, пока ножка наконец нащупывает перекладину — не без моей помо-
щи, если надо. Сколько неприятных переживаний и у меня и у дочки, зато
завтра… О! Самое интересное будет завтра. Маленькая Оля обязательно
полезет снова на эту злосчастную лесенку. Но, помня вчерашние неприят-
ности, она влезет только на одну ступеньку вверх, победно посмотрит на
меня и… тут же слезает на пол.
— Молодец, Оля! — радуюсь я. Так повторится много раз, и лишь потом
она понемножку осмелеет и влезет на две, потом на три ступеньки. Вот так
и учатся у нас ребята с первого же года жизни определять свои возможнос-
ти и быть осторожными.
Л. А.: У детей здесь свои трудности, а у нас, взрослых, другие. Отцам
чаще всего труднее избежать излишнего форсирования, понукания, подстеги-
вания. А ведь давление на ребенка возбуждает у него либо страх, либо
строптивость и, уж во всяком случае, сковывает, как бы парализует жела-
ние и волю самого ребенка. Вряд ли это приохотит малыша к занятиям. А
вот матерям надо бы воздержаться от моментальной, часто преждевременной
помощи при первой же трудности малыша. Знаю по себе, как это трудно, но
нужно! Излишняя опека, «дрожание» над малышом, предотвращение малейших
ушибов и любых падений порождают в нем нерешительность, несамостоя-
тельность и неосторожность: ведь за него об опасностях думает мама!
Что же выходит: заставлять — плохо, опекать — еще хуже, а что тогда
нужно, чтоб получалось? Радоваться, просто радоваться, когда малышу
что-то удается, — это, по нашим наблюдениям, главный стимул для успешных
занятий с ребенком. Самый совершенный спорткомплекс не вызывает его ин-
тереса, не «срабатывает», если мы, взрослые, остаемся равнодушны к тому,
что с ним делает ребенок, как у него получается.
Ну а если упал? А если неудача? Тогда мы утешим, конечно, вытрем зап-
лаканные глаза, ободрим («Не горюй, еще получится!»), но чуть позже то-
го, как ему пришлось самому потрудиться, покряхтеть, даже поплакать от
очередной неудачи. Я только всегда стараюсь избегать утешений такого ро-
да: «Ах, какие нехорошие кольца, не слушаются Ванюшу». Я скорее скажу
так: «Жаль, колечки хотели тебя покатать, а ты не сумел… Ну ничего,
давай еще разок попробуем…»
А возрастные нормы?
Б. П.: На этот вопрос мы отвечаем иногда контрвопросом: разве есть
нормы для того, сколько играть в куклы или в кубики, а сколько в подвиж-
ные игры? Да пусть играют сколько хотят!
Вот пятилетняя Аня и трехлетняя Юля друг за другом влезают на стул,
со стула на стол, а оттуда спрыгивают на коврик и снова на стул, на
стол…
— Когда им надоест прыгать? — спрашивает меня Лена, занятая шитьем.
— Я сейчас посчитаю, — начинаю я ставить палочки на полях своей тет-
ради. И что же? Они остановились после 72-й отметки. 232 прыжка «лягуш-
кой» сделал почти подряд двухлетний Ваня, осваивая понравившийся ему
способ передвижения по полу, 500 приседаний сделал как-то пятилетний Ан-
тон («Я бы больше мог, да обедать позвали», — говорил он потом). По
10-15 минут малыши могут не слезать с каната, с боксерской груши (они
любят «садиться верхом» и качаться на ней), колец, турников. Оказывает-
ся, пол — это «вода», и там можно «утонуть», поэтому все перемещения
происходят по воздуху.
Вы видите, что мы почти полностью положились здесь на малышей и не
пожалели: они сами тонко определяют границы, полезные для организма.
Просто поразительно, как долго, без устали, ребята могут повторять одно
и то же упражнение. И не менее удивительно, что бывают целые дни, когда
никто из них ни разу не подойдет к спортснаряду. Как же устанавливать
какую бы то ни было норму для их занятий? Кто, кроме них самих, сможет
определить их ежедневную, ежечасную, сиюминутную потребность в движени-
ях, их возможности, их оптимальную нагрузку? Никто! Ни единый, самый
опытный тренер в мире, по-моему, не сделает это лучше самого ребенка.
Так почему же и здесь не довериться природе? Так мы думали, так сделали,
и ни разу нам не пришлось об этом пожалеть.
Если ребенок, например, долго бежит, он просто устанет, и бежать
дальше ему будет неприятно. Сработает чувство усталости, и он отдохнет.
Перегрузка, таким образом, возможна только там, где ребенка заставят бе-
жать против его желания или делать что-то через силу. В игре такого не
бывает, значит, игровая обстановка — надежная защита от перегрузок, в
том числе и силовых. Вот лежат у нас в спортивной комнате мешки с мелкой
галькой самого разного веса — 1, 2, 3, 4, 5… 15 килограммов. У них
удобные мягкие рукоятки сверху и снизу, их можно брать и одной рукой, и
двумя, поднимать и носить одному и вдвоем. Ну а если малыш ухватится за
тяжелый мешок, который ему не по силам? Мы такую картину наблюдали час-
то. Старшие строят какую-нибудь крепость и просят младших: «Тащите сюда
все мешки!» Малыш хватает сначала первый попавшийся мешок, но если тот
от его усилий даже не шевельнется, то малыш его тут же бросит и схватит-
ся за другой, третий, который наконец «поддастся». Тут, видимо, тоже
происходит стихийное определение своих возможностей, нужное для жизни во
многих случаях.
Как-то устроили ребятишки соревнования — тоже игра, родившаяся после
просмотра выступлений штангистов в Монреале. Вместо штанги все те же
мягкие мешки с галькой. «Радиокомментатор» Юля сообщает через рупор:
«Мастер спорта Ваня, из команды СССР, поднимает вес 12 килограммов!» А
поднимать над головой начинают сначала легкие мешки, а потом доходят и
до «личных рекордов». Вот уже мешок в 14 килограммов «мастер спорта Ва-
ня» сумел только «взять на грудь», а поднять над головой ему не удалось.
Напряжения при этом максимальные, до предела возможностей, но так как
они бывают очень часто и испытываются и в годовалом, и в двухлетнем воз-
расте, и позже, то не только не опасны, но — мы считаем — очень полезны.
«Науке известно, что наиболее выгодный режим для полноценной функции ор-
ганизма — приближение к его максимальной нагрузке» — так пишет в своей
статье «Здоровье и счастье детей» член-корреспондент АМН СССР С. Долец-
кий. Наверное, поэтому развитие силы у наших ребят идет гораздо быстрее,
чем при небольших нагрузках, а кроме того, крепче становятся не только
их мышцы, но и связки и кости. Видимо, поэтому пятилетняя «медсестра»
Любочка может носить на спине «раненых» Ваню и даже Юлю, весящую на 10
килограммов больше «медсестры». Мы теперь убеждены, что защищать ребенка
от нагрузок, как это часто делают мамы и бабушки, опасаясь надрывов и
ушибов, — это значит, наоборот, подготавливать почву для всяких неприят-
ностей вроде переломов, растяжений и других травм.
Л. А.: Я не стала бы ополчаться только на женщин. На то мы и есть ма-
мы и бабушки, чтобы охранять и защищать, — в этом наша биологическая и
социальная потребность, даже обязанность. Ну, бывает, перестраховываем-
ся, перебарщиваем в опеке, но ведь это от излишнего старания. А может
быть, еще от того, что не хватает сейчас в семьях мужского «противостоя-
ния» нашему женскому охранительному воспитанию? Мне самой иногда бывает
трудновато в первый раз смотреть на некоторые новые упражнения, которые
изобретают ребята при непосредственном участии отца, нашего главного
спортивного заводилы. А вот смотрю и думаю: «Да, уберечь, да, защитить —
это, в общем-то, нетрудно, а вот дать хорошую нагрузку я бы, пожалуй, не
решилась. Спасибо папе: он может».

РЕЗУЛЬТАТЫ РАДУЮТ

Б. П.: Для определения результатов необходимы критерии. В детских са-
дах и школах оценка физического развития детей «производится на основа-
нии данных измерения роста, веса и окружности груди» (из книги «Родите-
лям о детях», Л., 1975, с. 92).
Вот по этим критериям наши ребята средние, некоторые даже ниже сред-
него — так и записано в их школьных медицинских картах. И верно: никто
из них не достиг современных акселеративных норм «привеса» и «прироста».
Но нас это не пугает, а, наоборот, радует, так как «из вредных влияний
акселерации необходимо отметить нарушение осанки, тенденцию к астениза-
ции, увеличение заболеваемости ревматизмом и проявление его в раннем
возрасте, более частые гипертонии у подростков» (Усов И., Мазо Р. Посо-
бие по педиатрии для врачей. Минск, 1969, с. 13) и сокращение общей про-
должительности жизни (установлено в экспериментах на животных).
Если же судить по другим критериям, по которым тренеры отбирают детей
в спортивные школы и секции (сила, скорость, гибкость, ловкость, вынос-
ливость), то тут картина будет совсем иная: наши ребята во многом опере-
жают своих более рослых сверстников. Эту разницу мы обнаружили довольно
рано. Сначала сравнивали с книжными данными. Читаем, например, в книге
для родителей, что умение бегать в три года только начинает формиро-
ваться: у малыша в это время еще нет «фазы полета», это скорее быстрый
шаг вперевалочку, а не бег. И удивляемся: наши трехлетки легко и по-нас-
тоящему бегают. Они запросто спрыгивают со стола на пол, в то время как
с высоты 70 сантиметров разрешается спрыгивать только семилетним. Или,
например, сказано, что бегать наперегонки 6-летнему можно на 30 метров,
а ходить на прогулку — не более 500 метров. А у нас уже трехлетние могут
бежать рысцой и 2 и З километра, не отставая от меня, даже если я иду
полным шагом и быстро. Что же касается 4-5-летних, то те в турпоходах
проходят до 2О-25 километров в день и поражают нас своей неутомимостью.
На привале взрослые с наслаждением прилягут под деревом и вытянут уста-
лые ноги, а ребятишки снимают рюкзаки и тут же начинают игру в салочки
или отправляются «на разведку» незнакомой местности.
Нас удивило такое расхождение книжных норм с действительностью. Мы
увидели, что возможности детей гораздо больше наших представлений о них.
Но как их измерить? Как найти такие критерии, которые позволили бы срав-
нить уровень развития детей, разных по возрасту, по росту, по весу? За-
дача оказалась сложной. Но в первом приближении мы ее все-таки, думаю,
решили. Правда, вначале мама немного подтрунивала над моими многочислен-
ными таблицами, разной «цифирью», но вскоре убедилась, что без этой «ци-
фири» невозможно было бы ничего объективно определить, сравнить, оце-
нить. Ведь сказать просто: «Сильнее, быстрее, выше» — это значит мало
сказать, поскольку неизвестно: насколько сильнее, насколько быстрее. Я
попробовал найти такие критерии, которые позволили бы это «насколько»
определить.
Главный из этих критериев, конечно, сила. И прибор для ее измерения
известен — это становой динамометр, который показывает, какой макси-
мальный груз человек может оторвать от земли. Малыши с удовольствием
«измеряют силу» по многу раз, но… принимают для этого удобную позу.
Они как грузчики и штангисты, когда надо показать максимальный ре-
зультат, не сгибают спины. Мы назвали этот показатель: «максимальный
груз, который может оторвать от земли человек в наивыгоднейшем положе-
нии». Но мерить этот груз мы стали не только в килограммах, но и в
собственных весах, то есть делили этот груз на вес самого ребенка.
И вот что оказалось: трехлетний городской малыш может оторвать от
земли груз, равный в среднем его собственному весу, а шестилетний — по-
луторному «собственному весу». Наша 5-летняя Люба уже отрывает 2,5 своих
веса, а старшие 2,8; 2,9; 3,1, то есть в среднем около 3. Видимо, потому
они могут носить друг друга на спине, даже младшие старших.
Но сила — это, так сказать, статический показатель. И чтобы охаракте-
ризовать динамические возможности ребенка, я взял за критерий макси-
мальную скорость, какую малыш развивает в беге (на 30 метров с ходу).
При этом скорость бега я стал измерять не в метрах, а в своих ростах в
секунду (р/с). Тогда оказалось, что можно сравнивать «беговые способнос-
ти» ребятишек разных возрастов. Победителем при таком подсчете может
оказаться не самый старший и не самый рослый, а самый быстрый, а им мо-
жет быть и самый маленький по росту.
Оказалось, что дети пяти-шести лет в среднем бегают со скоростью 3
р/с, а наши в том же возрасте — 4 р/с, а к семи-восьми годам скорость
вырастает до 4,5 р/с. В девять лет у Ани этот показатель был равен 5,2
р/с. Конечно, мне захотелось определить этим же способом скорость бега
наших мастеров спорта. Она оказалась в среднем 4-5,4 р/с (у олимпийского
чемпиона В. Борзова — 5,48 р/с), то есть оказалась… соизмеримой со
скоростью наших ребят. Это было неожиданно: ведь специальных тренировок
мы с ними не проводим, и сами они регулярно бегом не занимаются, а ре-
зультаты высокие. Наверное, тут сказалось то, что они много и с большим
удовольствием двигались.
Чтобы иметь подобные объективные данные, три-четыре раза в год мы
проводим измерение «уровня физического совершенства» ребятишек почти по
20 разным показателям. Из них можно увидеть, что уже в 4-5-летнем воз-
расте малыши умеют подтянуться до подбородка на перекладине (7-летний
Ваня, например, может сделать это 11 раз подряд, а 10-летняя Юля — 14),
в три-четыре года — влезать по вертикальному металлическому шесту на вы-
соту 4-5 метров (старшим на это требуется 6-10 секунд). Из виса на пе-
рекладине 5-6-летние могут до 40-50 раз подряд поднять ноги вверх и кос-
нуться ими рук. Могут целую минуту или даже полторы провисеть на турни-
ке, держась за него одной рукой, и т. п. Нет надобности перечислять
здесь все измеренные нами показатели, и невозможно показать, к сожале-
нию, имеющиеся у нас сравнительные данные развития наших детей и их
сверстников. Скажу только об одном важном наблюдении: наилучшие ре-
зультаты в спортивных соревнованиях показывают, как правило, те самые
дети, у которых в школьных медицинских картах в графе «физическое разви-
тие» написано «среднее» или даже «ниже среднего». Разве это не обидно?

ДЕТИ ПОШЛИ В ШКОЛУ И…

Конечно, в их жизни многое изменилось, как и у всех детей. Впрочем,
контраст между домашней и школьной жизнью для наших ребятишек оказался
даже больше, чем у других: вместо легких трусиков — тяжеловесная
школьная форма, вместо игры — уроки, вместо вольного чередования занятий
— строгое расписание.
— Вы совсем не готовите детей к школе, — огорчалась бабушка, — им бу-
дет очень трудно привыкать к школьным требованиям и дисциплине.
А нас тревожило другое: каково будет усидеть за партой нашим непосе-
дам? Чему-чему, а усидчивости мы от них никогда не требовали, наоборот,
всегда поощряли движение, движение, движение…
Представьте себе, это-то как раз их на первых порах и выучило! Здесь
нет противоречия. Парта, конечно, их утомляла, но привычная жажда движе-
ний, развитая потребность в них находила выход. «Я так любила бегать на
переменках, носилась все время», — вспоминает начальную школу Анечка. «А
нам не разрешали, — вздыхает Оля, — а так хотелось…» Это желание удов-
летворялось дома: ведь здесь были снова трусики, те же спортивные снаря-
ды и та же свобода в перемене занятий и их последовательности. А то, что
у них были крепкие мышцы и прочные кости, оказалось самым надежным
средством против искривления позвоночника — этого бича многих школьни-
ков. Нам даже почти не приходилось специально следить за осанкой, за
тем, чтобы они правильно сидели за столом, когда делали уроки. Как-то
нужды в этом не было, тем более что за уроками они не засиживались.
И все-таки моя «цифирь» самоуспокоиться не дает. Чем старше становят-
ся ребята, тем тревожнее результаты моих измерений. Тревогу вызывают как
раз не вес и рост, тут дела обстоят нормально: к 16 годам оба старших
сына обогнали в росте меня, а мой рост — 175 сантиметров. Падают показа-
тели силы, скорости, выносливости. Движение уже не доставляет им такого
удовольствия, как раньше. Почему? Домашний «спортзал» становится мал для
подрастающих ребят, неинтересен, а стадиона, бассейна, настоящего спорт-
зала поблизости нет.
Л. А.: Да, ребята приходят домой уставшие — не от учебы, а от сиде-
ния. К тому же, привыкая к теплой школьной одежде, они все неохотнее
раздеваются дома. Бывало, раньше, еще до школы, нет-нет да скажешь:
«Что-то прохладно, может, рубашку наденешь?» А теперь чаще не удержива-
ешься от досадного упрека: «Что же ты упаковался с ног до головы?» На-
верное, к старшим классам мы своими домашними средствами уже не сможем
противостоять Всемогущей Парте и с грустью видим, как все приобретенное
до школы постепенно сходит на нет.
Б. П.: Иногда нас спрашивают: «А почему ваши дети не пошли в большой
спорт?» Надо сказать, что по своим данным они могли бы заниматься успеш-
но во многих видах спорта и, несомненно, достигли бы высоких результатов
— таково мнение тренеров, которые видели наших ребят на спортснарядах
или на беговой дорожке. Видимо, это так и есть. Младших, например, охот-
но приняли в акробатическую секцию, и спустя полтора месяца девочки по-
лучили 3-й юношеский разряд по акробатике, а через год уже первый. Но,
во-первых, ездить на занятия им приходится далеко, а провожать и встре-
чать их не всегда удается, поэтому бывают пропуски тренировок. А во-вто-
рых, хотя они и занимаются с удовольствием, все-таки всепоглощающей
страсти, какая требуется для завоевания спортивных высот, у них нет. Ме-
ня это огорчает, а вот маму не очень. Даже больше — совсем не огорчает.
Она считает, что большой спорт поглощает человека целиком, становится
главным в жизни, а все остальное ему подчиняется. А у наших ребят так
много этого «остального», такая уйма дел и интересов тянет их к себе,
что для спорта остается только подсобная роль, видимо, самая для него
подходящая: ведь главный рекорд — все-таки здоровье. Я в общем-то согла-
сен с этим, но вот в чем беда: здоровье не делается у ребят крепче — по-
казатели-то снижаются! Наверное, нужны не только секции для избранных,
надо, чтобы для каждого был спортзал и стадион рядом и каждый день спор-
тивные занятия — в детских садах, школах, жилых домах. Вот тогда и парта
будет не страшна.

ЧТО МЫ СЧИТАЕМ ВАЖНЫМ

То, что у нас сложилось, назвать системой, видимо, еще нельзя. Но ос-
новные принципы, которыми мы руководствуемся, выделить можно. Их три.
Во-первых, это легкая одежда и спортивная обстановка в доме:
спортснаряды вошли в повседневную жизнь ребят с самого раннего возраста,
стали для них как бы средой обитания наравне с мебелью и другими домаш-
ними вещами.
Во-вторых, это свобода творчества детей в занятиях. Никаких специ-
альных тренировок, зарядок, уроков. Ребята занимаются сколько хотят, со-
четая спортивные занятия со всеми другими видами деятельности.
В-третьих, это наше родительское неравнодушие к тому, что и как у ма-
лышей получается, наше участие в их играх, соревнованиях, самой жизни.
Все эти принципы, конечно, были не придуманы заранее, а выработаны в
практике жизни, в общении с детьми. Мы пользовались ими интуитивно, нео-
сознанно, преследуя лишь одну цель: не мешать развитию, а помогать ему,
причем не давить на ребенка в соответствии со своими какими-то замысла-
ми, а наблюдать, сопоставлять и, ориентируясь на самочувствие и желание
ребенка, создавать условия для дальнейшего его развития. Честно говоря,
это не всегда получалось: не давить, не мешать, а помогать. Ведь мы еще
во многом не знали, как надо это делать. Бывало, рассердишься: «Ну-ну,
прыгай, не бойся. Эх ты, трусишка!» Малыш в слезы. Потом я стал говорить
иначе — без укора и насмешки: «Кто у нас храбрый, тому можно прыгнуть, а
кто еще не расхрабрился, тому пока не надо. Ты хочешь? Ну давай! Моло-
дец!»
Разница получалась огромная: в первом случае малыш. испытывает давле-
ние извне, им руководит страх, стыд. А во втором он сам собой распоряжа-
ется и испытывает не унижение, а гордость, радость преодоления. Конечно,
действие ребенка тут организовано взрослым, но оно не навязано силой, не
ломает волю малыша.
Все эти психологические тонкости мы постигали нелегко, не миновали
многих ошибок, но, постигая, менялись и сами, приобретали умение об-
щаться с детьми на основе взаимопонимания и взаимодоверия.

Как рождаются способности?

Б. П.: В основу умственного развития наших детей положены все те же
наши «три кита»: богатая для разнообразной деятельности обстановка,
большая свобода и самостоятельность детей в занятиях и играх и наша иск-
ренняя заинтересованность во всех их делах. Мне и здесь хотелось бы еще
раз подчеркнуть, что мы не ставили себе целью научить их всему как можно
раньше, мы старались создать условия для развития их способностей — по
их возможностям и желаниям.
Мы не знали и не могли взять на себя смелость определять, что и когда
развивается у малышей, и в своих действиях исходили из того простого
наблюдения, о котором уже упоминали в первой части книги: с младенцем
разговаривают со дня его рождения, когда он еще и не понимает ничего.
Наступает момент (для каждого индивидуальный), и малыш скажет первое
слово. Если с ним не говорить, то это первое слово может быть не сказано
и в год, и в два, и в три. Ну а если по отношению ко всем прочим челове-
ческим способностям поступить так же? Не определять сроки заранее, а
просто создать благоприятные условия и посмотреть, как будет развиваться
ребенок. В поиске этих условий мы и выработали те самые принципы, о ко-
торых я говорил.
Наблюдая за детьми, мы заметили, что развиваются у них те стороны ин-
теллекта, для которых у нас были условия, опережающие само развитие. До-
пустим, ребенок еще только начинал говорить, а у него уже были среди
прочих вещей и игрушек кубики с буквами, разрезная азбука, пластмассо-
вые, проволочные буквы и цифры.
Вместе с великим множеством понятий и слов, входящих в эту пору в
мозг ребенка, четыре десятка значков, называемых А, Б, В… 1, 2, 3,
4… и т. д., запоминались без всякого труда к полутора-двум годам. А
все потому, что мы не делали из этого тайны, не говорили, что «тебе ра-
но», просто называли малышу буквы, как называли прочие предметы: стол,
стул, окно, лампа и т. д. И радовались, когда он запоминал, узнавая их в
любом тексте.
Так же было и с математикой (счеты, счетные палочки, цифры, таблица:
сотни и тысячи, бусинки на проволоке и пр.), конструированием (всевоз-
можные кубики, мозаика, конструкторы, строительные материалы, инструмен-
ты и др.), спортом (спортснаряды в разных сочетаниях в доме и во дворе).
Самым главным открытием на этом пути было для нас то, что в этих ус-
ловиях дети очень многое начинали раньше, чем это предписывалось им по
медицинским и педагогическим нормам: к трем годам они начинали читать, в
четыре — понимали план и чертеж, в пять — решали простые уравнения, с
интересом путешествовали по карте мира и т. д. И дело было не только в
постижении некоторых школьных премудростей, которыми они легко овладева-
ли до школы (беглое чтение, устный счет, письмо), но и в том, что они
при этом становились самостоятельнее, инициативнее, любознательнее, от-
ветственнее — тоже не по годам. Мы их могли оставить дома одних (с
6-7-летним старшим) часа на три-четыре и знали, что ничего не случится.
Мы могли спокойно послать семилетнего в Москву (электричка, метро) или
одиннадцатилетнего в Горький (он сам брал себе билет, ехал без всякой
опеки проводника или кого-либо из взрослых). И все это не делало из них
старичков — таких выдумщиков и озорников еще поискать! Но об этом речь
еще впереди.
Сначала мы этому только удивлялись, а затем всерьез заинтересовались
проблемой раннего развития детей. Оказалось, что изучением потенциальных
возможностей человеческого мозга давно занимается мировая наука и прак-
тика. Ученые пришли к выводу, что резервы мозга колоссальны, а использу-
ются они в течение жизни человека ничтожно мало, что гениальность — это
наиболее полное проявление интеллектуального потенциала, которым облада-
ет любой нормальный человек.
От чего же зависит реализация этого потенциала? От чего зависит уро-
вень развития способностей? Ответить на этот вопрос — значит найти спо-
соб растить таланты, не искать их среди обыкновенных, а растить всех та-
лантливыми людьми. А это позволит избавить школу от неуспевающих и вто-
рогодников, детей — от перегрузок, родителей — от бессилия и удобного
предрассудка: «Такой уж он у меня уродился». Просто невозможно было не
попытаться принять участие в поиске ответа на вопрос, откуда берутся та-
ланты?
Ну, конечно, мы ни в какой степени не считаем, что нашли способ выра-
щивания вундеркиндов. Вундеркинд — это чудо-ребенок, исключение из пра-
вил, пока малообъясненное явление. Я же говорю о другом: как каждого,
буквально каждого малыша, родившегося нормальным, вырастить способным и
даже талантливым. Ведь это требование времени — научно-технической рево-
люции, все возрастающей ответственности человечества за все, что делает-
ся на земле, необходимости предвидения и осмысленности каждого шага че-
ловека, живущего на нашей планете.
Л. А.: Я думаю, что ответственность зависит не столько от талантли-
вости, сколько от совестливости. Можно быть сверхталантливым, но при
этом корыстным и эгоистичным человеком, живущим по принципу: «После меня
хоть потоп…»
Б. П.: Это наш старый спор, мы к нему — еще вернемся. Я только скажу,
что сейчас нужен не только знающий человек, но и творчески осмысливающий
свое дело, свое место в жизни, а для этого нужны высокоразвитые творчес-
кие способности и умение применять их на практике, в труде, на любом ра-
бочем месте, в любой жизненной ситуации. Как этого добиться?

ГЛАВНОЕ — СВОЕВРЕМЕННОЕ НАЧАЛО

Важнейшим условием развития всех способностей я считаю своевременное
начало. За этими двумя словами годы наблюдений, размышлений, исследова-
ний. Итогом этой работы была «Гипотеза возникновения и развития творчес-
ких способностей» (сб. «Социологические и экономические проблемы образо-
вания». Новосибирск, «Наука», 1969, с. 78-124). В ней впервые появилось
непривычное слово НУВЭРС, составленное из первых букв названия процесса,
который происходит в человеческом мозгу: Необратимое Угасание Возможнос-
тей Эффективного Развития Способностей. Вся работа представлена в 4-й
главе книги, суть же ее заключается в следующем: каждый здоровый ребе-
нок, рождаясь, обладает колоссальными возможностями развития способнос-
тей ко всем видам человеческой деятельности. Но эти возможности не оста-
ются неизменными и с возрастом постепенно угасают, слабеют, и чем старше
становится человек, тем труднее развивать его способности.
Вот почему так важно, чтобы условия опережали развитие. Это даст наи-
больший эффект в развитии, которое будет просто своевременным, а вовсе
не «ранним», как считают те, кто называет так развитие наших детей.
Кстати сказать, мы-то сами теперь считаем развитие наших ребятишек не
только не ранним, а запаздывающим во многих отношениях. Ведь условия,
которые мы сумели создать, конечно, еще очень далеки от возможного идеа-
ла. Это естественно: домашними силами и средствами такую проблему не
поднять. Вот несколько примеров. Не смогли мы создать даже удовлетвори-
тельных условий для занятий ребят в области изобразительного искусства,
биологии, иностранных языков и многого другого. И развитие ребят здесь
явно отстает от их возможностей. А теперь нагонять упущенное очень труд-
но: иностранный язык, например, никто из них толком так и не знает, нес-
мотря на школьные пятерки и четверки. А могли бы знать, если бы кто-ни-
будь из нас владел иностранным языком и просто говорил на этом языке с
детьми со дня рождения, как это делает со своими малышами инженер В. С.
Скрипалев. Для Олега Скрипалева изучение английского языка проблемы не
составит: он говорит на нем так же, как и на русском, совсем свободно.
Итак, условия для развития должны опережать его, подготавливаться за-
ранее. Вот для этого и нужна — все равно: в доме ли, в детском ли учреж-
дении — гораздо более богатая обстановка, чем та, в которой сейчас рас-
тут дети во многих семьях.

И ШИРОКОЕ ПОЛЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Конечно, под богатой обстановкой я понимаю не ковры, хрусталь,
польскую мебель и т. п. Все это предназначено для отдыха взрослых, а ре-
бенку от такого богатства пользы мало: полированным миром вещей-недотрог
можно лишь любоваться, а делать в нем ничего нельзя. Правда, для ребяти-
шек в возрасте до двух лет даже простое разглядывание предметов и их
изображений занимает до 20 процентов всего времени их бодрствования и
является важным развивающим фактором. Но чем старше становится ребенок,
тем менее его удовлетворяет одно созерцание, и он тянется к каждому
предмету рукой и начинает его пробовать сначала «на вкус», потом «на
стук», потом на всякое другое его применение. Но ведь хрусталь для этого
не годится, а вот если малышу рано попадают в руки карандаши, мел, бума-
га, клей, ножницы, молоток, картон, краски, пластилин, кубики — все то,
чем можно работать (действовать, строить, делать), тем богаче условия
его развития.
Мы рано заметили, что малыши предпочитают манипулировать не игрушками
(они им быстро надоедают), а предметами домашнего обихода, которыми
пользуются взрослые: кухонной утварью, письменными и швейными принадлеж-
ностями, инструментами, приборами… А заметив это, разрешили малышам
«войти» в наш взрослый мир и исследовать его неигрушечные свойства и
опасности. Мы уже писали в первом разделе книги, как мы начинаем знако-
мить малышей с этим сложным миром реальных вещей. Того же принципа са-
мостоятельности мы придерживаемся и в дальнейшем, не требуя от малышей
«не брать без спроса», но требуя «класть на место». При этом, при-
ветствуя исследовательскую деятельность, мы запрещаем ломать, рвать,
портить вещи «просто так» — «со зла» или от нечего делать.
Доступность вещей не означает, однако, что детям позволено все тро-
гать и брать без разрешения. У нас есть вещи — и их действительно огром-
ное большинство, — которыми дети могут пользоваться в любое время по
своему усмотрению. Перечислять их бессмысленно: это все то, что не вхо-
дит в две запретные категории: чужие и ценные вещи. Под «чужими» понима-
ются буквально чужие, а кроме того, личные вещи на папином или мамином
столе, в дедушкиной комнате, в чьей-то сумке или портфеле, которые неп-
рикосновенны. Эти вещи можно брать только с разрешения. А ценные вещи —
на них также налагался, безусловно, строгий запрет — это часы, магнито-
фон, фотоаппараты, пишущая машинка и т. п., тонкие механизмы, которые
ребенок по незнанию может легко испортить. Мы не прятали их от детей, не
убирали подальше; но давали понять с первого же знакомства, что эти вещи
трогать нельзя. И я не помню случая, чтобы по вине малышей что-нибудь из
дорогих вещей вышло из строя, хотя они были всегда доступны, а дети час-
то оставались с ними наедине.
Думаю, так получалось потому, что подобных запретных вещей было очень
немного и они не были детям совершенно незнакомы. Обычно малыши рассмат-
ривали их вместе с кем-нибудь из взрослых или старших, и они переставали
быть притягательными своей неизвестностью.
А главное, у детей нашими стараниями все больше появлялось других ин-
тересных, всегда доступных для них вещей, начиная от спортивных снарядов
н кончая всевозможными инструментами и строительными материалами, все
это помимо обычных игрушек, кукол, которых у детей тоже много.
В нашей комнате-мастерской можно резать, клеить, лепить, пилить, за-
бивать гвозди, рубить, колоть, сверлить, точить. Были как-то у нас в
гостях целую неделю два брата — двухлетний Витя и шестилетний Дима. Как
же они были довольны, что молотки бывают разного роста и гвозди тоже и
что доску можно прибивать гвоздями к обрубку бревна на полу. С каким
усердием они вколачивали в бедную доску гвозди один за другим, получа-
лось это у них все лучше и лучше. А мы с их мамой — доктором — глядели
на «мастеров» и говорили друг другу: «Как же не хватает малышам в совре-
менной квартире вот такого настоящего дела!»
Мы старались идти навстречу любым намерениям детей что-то делать,
проявить себя в каком бы то ни было творчестве. Заметили, что малыш лю-
бит писать мелом, — сделали из куска линолеума доску; заметили, что его
интересует в «Детской энциклопедии» карта, — повесили большую карту по-
лушарий на стенку. Так у нас на стенах появились таблицы сотни и тысячи,
буквы печатные и письменные на плакате, на кубиках, измерительные прибо-
ры, большие деревянные кирпичи, конструкторы, всевозможные игры и, ко-
нечно, книги, множество книг — от сказок и киижек-малышек до энциклопе-
дий и научно-популярной литературы. Вот это-то мы и называем богатой
обстановкой. Для ребенка в ней открывается богатое поле деятельности.
Один профессор, вспоминая свое детство, удивлялся, с какой живостью и
точностью он может представить рисунок на обоях в детской и даже форму
трещин на белом потолке. Так почему же, недоумевал он, не дать для запо-
минания «на всю жизнь» таких сгустков человеческих знаний, какими явля-
ются географическая карта или таблица Менделеева? Эти первые впечатления
могут непроизвольно возбудить интерес к какой-то области знания и даже
развить определенные способности ребенка.
Те, кто знаком с биографией женщины-математика Софьи Ковалевской,
могли обратить внимание на такую деталь: стены ее детской были оклеены
страницами из математической книги. Но мало кто верит в связь между эти-
ми страничками с формулами и чертежами и ярким математическим талантом
девочки Сони.
У нас в семье, видимо, точно так же «сработала» таблица Менделеева,
на которую обратил внимание в «Детской энциклопедии» трехлетний Антон. А
позже начались дымы, запахи, вспышки, появился конструктор «Юный химик»,
целая стена в мастерской, забитая химической посудой и химикатами. Потом
химико-механический техникум, победа в химической олимпиаде и, наконец,
химфак МГУ.

ЛЮБИМЫЕ УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ

Этой чуткостью и восприимчивостью детского ума мы постарались вос-
пользоваться и в обучении грамоте, счету, в знакомстве детей с мерами
длины, веса, времени, с чертежом, планом и т. д.
Касса больших (60 миллиметров) письменных букв, согнутых из проволо-
ки, не только позволяла составлять слова-поезда: «МАМА», «АНЯ», «ДОМ»,
но и обучать составителя поездов письму. Он не догадывался об этом, но,
составив «поезд», обязательно «проверял все вагоны», обводя пальчиком
все буквы по порядку.
Дедушке трудно рассмотреть на маленьком термометре за окном, какой
сегодня морозец. Ему помогут малыши, Ваня и Люба, — они установят точно
такую же температуру на учебном термометре метрового роста, где очень
крупные деления и подвижная красно-белая ленточка позволяет установить
любую температуру, какая бывает на нашей земле.
Со стены можно снять и часы с большим циферблатом, в которых часовая
стрелка передвигается в 12 раз медленнее минутной, как на настоящих ча-
сах, но показать они могут любое время, стоит только малышу покрутить
шестеренку сзади. Эта игрушка позволяет ребятишкам на несколько лет
раньше сверстников освоить часы и измерение времени.
Есть у нас «игрушка», которая учит завязывать узлы. На рамке из дюра-
левых уголков и трубок в верхней половине завязаны образцы: 14 различных
узлов, от самых простых до очень сложных вроде альпинистского «узла уко-
рачивания». А в нижней 14 «концов» из капронового шнура позволяют завя-
зывать копии этих узлов, что и взрослым не всегда удается.
Чтобы малыши познакомились с картой и планом, у нас есть и глобус, и
план дома, физическая карта мира и учебная школьная, где рядом с планом
местности изображен и ее рисунок. Уже пяти-шестилетние ребятишки с удо-
вольствием находят, где на плане дорога, лес или село, нарисованные на
рисунке, или наоборот. А когда научатся читать, то задают друг другу за-
дачи по карте мира и знают не только материки, океаны и моря, но и много
государств, столиц, рек и гор и любят совершать путешествия по суше и по
морю.
Даже простая на первый взгляд таблица сотни дает малышам много пищи
для размышления и возможности задавать друг другу массу задач. Сначала
они просто показывают пальчиком числа и называют их по порядку: кто
дальше. И быстро уясняют, что после «двадцать девять» идет не «двадцать
десять», а «тридцать», то есть усваивают порядок чисел, а потом начинают
сосчитывать разные предметы. Когда все числа уже знакомы, мы даем задач-
ки: кто быстрее найдет число 27? 49? 93? Затем по этой же таблице ребята
овладевают сложением, находя, например, сумму чисел, расположенных по
вертикали, горизонтали, диагонали. При этом они изобретают разные спосо-
бы сложения и быстро привыкают к математической терминологии.
С началами геометрии дети знакомятся по разнообразным геометрическим
фигурам, вырезанным из цветной бумаги и приклеенным к стене. Здесь же
указаны основные линии фигур и их названия: высота, медиана, диаметр,
радиус… И малыши очень рано отличают угол от треугольника, квадрат от
ромба, круг от окружности и т. п. А в строительных наборах есть и шары,
и цилиндры, и конусы, и пирамиды, и мы называем все эти геометрические
тела их «математическим именем».
В нашей мастерской учебными пособиями фактически служат и измери-
тельные приборы: весы, динамометры, секундомеры, штангенциркули и др..;
и разнообразные материалы: от фанеры и жести до всевозможных пластмасс;
и разные инструменты для обработки дерева и металлов, в том числе элект-
роинструменты, требующие умения и осторожности в обращении.
Наконец, игры. В первую очередь это конструкторы: пластмассовые с
крупными деталями для малышей; конструкторы-механики и даже большой
электронный конструктор, которым увлекаются старшие.
Особое место среди всех учебных пособий занимают наши развивающие иг-
ры, которые мы назвали «ступеньками творчества». Это игры необычные, они
родились в общении с детьми и при их непосредственном участии. В них
можно играть уже на втором году жизни, как только малыш начинает разли-
чать форму и цвета, и в них же с удовольствием играют подростки и даже
взрослые.

Что же такое развивающие игры?

При всем своем разнообразии они объединены под общим названием не
случайно, все они исходят из общей идеи и обладают одними и теми же ха-
рактерными особенностями. Лучше всего проследить это на примере. Вот иг-
ра «Сложи узор». Шестнадцать ее кубиков окрашены необычно — все шесть
граней по-разному. К ним приложены почти сто рисунков с узорами, начиная
с простейших, доступных детишкам в полтора-два года и кончая очень слож-
ными, с которыми справится не всякий взрослый. И каждое это усложнение
узора малыш должен понять и преодолеть самостоятельно, как бы сделать
для себя маленькое открытие.
Первые узоры могут быть легкими, то есть ниже его возможностей, но,
поднимаясь как по лесенке от узора к узору, он подходит и к таким, кото-
рые заставляют его напрячься полностью, включить все умственные и воле-
вые способности «на полную мощность». Этот процесс очень радует ребенка
— он видит свои успехи, испытывает огромное удовлетворение оттого, что
трудно, а получилось, и просит еще.
Но вот на каком-то узоре малыш остановится — не сумеет его сложить;
например, дошел до узора, где нужны двухцветные грани («домик», «фона-
рик»). Он крутит кубики и так и сяк — нет, «домик» никак не получается!
Значит, он добрался до потолка своих нынешних возможностей. Это крити-
ческая точка и для ребенка, и для старшего: подсказывать ни словом, ни
жестом нельзя! Можно только утешить огорченного малыша и обязательно об-
надежить его: «Еще и еще раз попробуешь — получится!» И когда завтра или
через несколько дней, даже недель, наконец преодолена и следующая сту-
пенька, это воспринимается ребенком как большое достижение, возбуждает
желание двигаться все дальше и дальше. И это действительно достижение —
ребенок самостоятельно решил ту задачу, которая вчера ему не давалась,
была ему не под силу.
И при этом ему никто не подсказывал, не показывал. Он додумался сам,
что крыша домика должна получиться из двух кубиков, сложенных особым об-
разом: оказывается, прямой угол может получиться и так! Это целое откры-
тие! А оно влечет за собой сдвиг в пространственном воображении, в уме-
нии комбинировать. Сделан пусть крохотный, но шаг в развитии творческих
способностей!
Подобную картину можно наблюдать и во время игры в «Уникуб», в «Кир-
пичики», «Внимание»: те же задания-ступеньки, то же максимальное напря-
жение интеллектуальных сил, та же радость совершающегося открытия и как
результат развитие каких-то сторон творческих способностей ребенка. В
основу развивающих игр положены два принципа обучения — это от простого
к сложному и «самостоятельно по способностям». Этот союз позволил разре-
шить в. игре сразу несколько проблем, связанных с развитием творческих
способностей.
Во-первых, развивающие игры могут дать пищу для ума с самого раннего
возраста.
Во-вторых, их задания-ступеньки всегда создают условия, опережающие
развитие способностей.
В-третьих, поднимаясь каждый раз самостоятельно до своего потолка,
ребенок развивается наиболее успешно.
В-четвертых, развивающие игры могут быть очень разнообразны по своему
содержанию, а кроме того, как и любые игры, не терпят принуждения и соз-
дают атмосферу свободного и радостного творчества.
В-пятых, играя в эти игры со своими детишками, папы и мамы незаметно
для себя приобретают очень важное умение — сдерживаться, не мешать ре-
бенку самому размышлять и принимать решения, не делать за него то, что
он может и должен сделать сам.
Первая же попытка ввести развивающие игры даже в небольшой дозе
(два-три раза в неделю по полчаса) в практику работы со старшей группой
детского сада показала, что темп умственного развития малышей может воз-
расти почти вдвое.
Конечно, игры вовсе не какой-то эликсир талантливости, принимая кото-
рый «через день по столовой ложке» можно достичь желаемых результатов.
Развивающие игры не могут заменить «этих грязных железок» и верстака с
инструментами, не могут освободить от необходимости творческого подхода
к любым жизненным ситуациям. Это только одно из средств развития способ-
ностей, и оно будет тем действеннее и полезнее, чем меньше будет проти-
воречий между принципами, которые легли в основу этих игр, и принципами,
на которых строится вся система обращения с детьми в семье.

ВМЕСТЕ С ДЕТЬМИ

Да, очень нужен для малыша в квартире уголок не только с игрушками,
но и со спортснарядами, и с рабочими инструментами, и со строительными
материалами. И еще очень важно: в этом уголке должно быть место не для
одного, а для двух, трех: для брата, сестры, товарища и для папы или ма-
мы — обязательно и для них тоже, иначе может получиться так: купили,
достали, сделали, развесили, установили… а все зря: ребенку скучно.
Что же нужно, чтобы ребенок взялся за дело, занимался им увлеченно и до-
бился результатов?
Это очень важный вопрос, на который мы одно время не могли дать вер-
ного ответа. Говорили обычно так: «Главное — создать условия для разно-
образных занятий и впустить туда ребенка, предоставив ему максимальную
свободу деятельности. А там уж все пойдет само собой». Это заблуждение
держалось в нас довольно долго. Мы просто не замечали, не осмысливали
собственного большого участия в самых разнообразных делах малышей.
А заставило нас задуматься об этом одно обстоятельство. У нас появил-
ся рояль. Кроме того, я накупил разных музыкальных инструментов: гитару,
балалайку, «Мелодику», ксилофон. Нам подарили трехрядную гармонь, губную
гармошку. Появились ноты, самоучители, даже настенный плакат — схема
клавиатуры рояля. Но все это лежало мертвым грузом, почти не вызывая ин-
тереса у малышей. «Почему?» — огорчались мы и не знали, что предпринять:
сами-то играть мы не умели. Так прошло два, три, четыре года. Потом
старший сын поступил в педучилище, в программе которого обязательны му-
зыкальные занятия. И зазвучал наш старенький рояль. Мы очень радовались
Алешиным скромным успехам… Вот тут-то неожиданно и началось повальное
увлечение музыкой всех ребят. Эти раньше непонятные для них запятые и
точки на пяти линейках вдруг зазвучали разными голосами и стали сли-
ваться в знакомые мелодии. Это было чудо, которое оказалось доступным
каждому. За какие-нибудь два-три месяца четверо старших овладели нотной
грамотой. Правда, музыкальный слух так и остался у них неразвитым —
поздновато, наверное, оказалось, — но младшие «пошли как на дрожжах»,
даже мелодии несложные стали сочинять.
Вот тогда-то мы и призадумались: оказывается, обстановка — это еще не
все.
Стали вспоминать. Мастерская у нас была сначала совсем крохотная — 3
квадратных метра, но работали там малыши вместе с папой или с кем-нибудь
из старших приятелей. Всегда у нас было так: если мама шьет, обязательно
примостится рядышком еще одна «швея»; если папа пишет, то рядом на том
же столе, на тех же листах бумаги, с тем же серьезным видом работает еще
один «писатель» или «художник». А общая работа или просто даже работа
рядом — это обязательно интерес и к процессу труда, и его результатам
друг у друга, это повод для разговора, это обмен мнениями и критическими
замечаниями, общая радость, когда получилось хорошо у кого-нибудь, коро-
че, это общение в самом лучшем его варианте — в совместной деятельности.
При этом и времени не так уж много тратится: ведь отдельных специальных
«уроков» мы не проводили.
Вспомнили еще вот что, очень важное: с самого начала у нас повелось
так — мы старались не делать за малыша то, что он сам может сделать, не
думать и не решать за него, если он сам может додуматься и решить. Нао-
борот, мы еще и подсовывали ребятишкам то задачки на сообразительность,
которые они очень любят до сих пор; то разные житейские задачи: как пе-
ревести через шоссе «невнимательную маму», как не потеряться в зоопарке
или что делать, если потеряешься, как найти свое место в театре, как
заплатить деньги в кассу и проверить сдачу и т. д. Заранее подобные си-
туации мы, конечно, не планировали, но старались не упускать возможности
воспользоваться ими, чтобы ребенок сам сообразил, решил, сделал, проявил
себя, преодолел боязнь, нерешительность.
Вообще в любых занятиях детей мы стараемся поощрять творчество, не
навязывать своих мнений, а тем более решений, не торопимся обязательно
предотвратить ошибку или сразу указать на нее. Ребятишки поэтому редко
обращаются с просьбами: «Мам, помоги; пап, покажи!» Даже, наоборот, про-
тестуют: «Не смотри, я еще не сделал» — и пытаются до всего докопаться
сами, а нам показывают какой-нибудь конечный результат. В случае неудачи
мы стараемся не упрекать, не стыдить, а вот если получилось что-то хоро-
шо, не скупимся на похвалу.
Л. А.: Тут важно, чтобы получалось действительно хорошо, не кое-как.
Надо признаться, бывало у нас — хвалили не всегда по заслугам, и прошло
немало времени, пока мы поняли, что это сильно вредит ребятам. Чем? Ну,
во-первых, отсюда идут ростки тщеславия, когда в общем-то незаслуженная
похвала не смущает, не тяготит, а радует, вызывает удовлетворение. А
во-вторых, это приучает к небрежности, к низкому качеству работы, к
«тяпляпству», к неумению выкладываться в деле до конца. А зачем выклады-
ваться? И так похвалят!
Помню, я долго не могла решиться выразить неудовольствие по поводу
наспех сделанных подарков, которые преподносили малыши нам или друг дру-
гу к разным праздникам. Беру в руки, в душе огорчаюсь: сделано хуже, чем
мог бы, труда и старания вложено немного, но смотрю на сияющие глазенки
и не хватает духу поругать или упрекнуть. «Спасибо, — говорю да еще и
похвалю: — Молодец, мне очень нравится». Как я сейчас себя за это ругаю!
Почему я тогда не вспомнила мудрую сдержанность своего отца, который ни-
когда не выражал восторгов по поводу наших с братом поделок, а всегда
оценивал их примерно так: «Ничего, молодцы, но, знаете, вот здесь можно
все-таки было и получше сделать». Помню отчетливо: мы выкладывались до
последней степени доступного для нас совершенства, чтобы заслужить вот
такую его нещедрую похвалу. И научились ценить качество в своей работе,
которого так не хватает некоторым из наших ребят.
Сначала мы не придавали большого значения тому, о чем только что
рассказали. Видимо, все складывалось как бы само собой потому, что нам
было просто интересно с детьми и мы никогда не оставались равнодушными к
тому, что и как они делают, что у них получается. Это был не контроль,
не слежение, не опека, не уроки с проверкой, а совершенно искренний ин-
терес к жизни ребятишек, к их разнообразной, кипучей деятельности.

ГАРАНТИЯ ОТ ПЕРЕГРУЗОК

«А не чересчур ли такая сплошная да еще интенсивная деятельность? Не
перегружен ли мозг ребенка информацией? Не ведет ли это к переутомлению,
расстройству сна, раздражительности?» — такие опасения нам высказывают
нередко. А мы удивляемся: какая же тут может быть перегрузка, если ребе-
нок занимается по своему желанию тем, что ему интересно, и столько,
сколько сам хочет. К тому же известно, что лучший отдых — это перемена
занятий, а для наших ребят это не проблема: возможностей для такой пере-
мены очень много. Больше того, возможны сочетания занятий. Доска для ме-
ла у нас была рядом со спортивными снарядами, и мы могли, например, наб-
людать такую картину: кто-то из малышей пишет примеры на доске, а другой
решает их, вися на турнике вниз головой или раскачиваясь на канате. Эти
непринужденность, раскованность очень приближались к игровой. Да факти-
чески это и была игра, в которой главное — свобода творчества, свобода
проявления своих возможностей, проба своих сил. При этом возникает ес-
тественное соревнование: каждому хочется проявить себя как можно лучше:
кто точнее решит, кто лучше придумает, кто быстрее сообразит, кто выра-
зительнее прочитает и т. д. В таких условиях, насыщенных радостью, эмо-
циональным подъемом, стимулировалась большая интенсивность умственного
труда, которой никогда не добиться в условиях принудительных занятий.
И тут, правда, есть свои опасности, которые мы тоже не сразу рассмот-
рели: соревнование не должно переходить в соперничество, когда желание
во что бы то ни стало быть первым порождает зависть, злость, неприязнь к
соперникам. Тут уж не до радости и эмоционального подъема. Мы сначала
принимали детские слезы как естественную реакцию на неудачу, проявление
так называемой «спортивной злости». Однако дело оказалось посложней.
Когда я однажды увидела, как «побежденный» готов кинуться в драку с «по-
бедителем», какие при этом были и у того и у другого чужие глаза, я
ужаснулась: злость-то оказалась далеко не спортивной. К счастью, это по-
нимание пришло к нам не слишком поздно, и мы постарались изо всех сил
исправить положение: стали учить малышей радоваться успеху другого так
же, как своему.
Что же касается перегрузки, то, по-моему, она возможна только тогда,
когда родители по своему усмотрению будут определять, чем, когда и как
должен заниматься их ребенок. Иногда, наслышавшись о трудностях совре-
менной школьной программы, о непременной разносторонности развития,
стремясь «ничего не упустить», не жалея средств, силой тянут ребенка в
«вундеркинды»: учительница по музыке, учитель по французскому, с бабуш-
кой на фигурное катание, с дедушкой в бассейн, с мамой с 6 до 7 чтение,
с папой с 8 до 9 ариф… то бишь математика. Ребенок сам себе не хозяин,
за него решают другие, к тому же нередко против его желания, без учета
его интересов и сил, помимо его собственной воли. Как же в таких услови-
ях найти оптимальную дозировку и по времени, и по количеству материала
для занятий? Переборщить очень и очень нетрудно. А результаты? Ребенок
начинает тихо ненавидеть все, чем приходится заниматься, и рвется на
улицу, в свободную стихию никем не контролируемых отношений и дел.
Предоставив своим ребятишкам максимум свободы, мы, как мне кажется,
избежали сразу трех зол: и перегрузки, и возможного отвращения детей от
нужных и полезных дел, и тяги к уличным соблазнам, которые оказываются
куда примитивнее и скучнее, чем их насыщенная разнообразной дея-
тельностью домашняя жизнь.

ГЛАВНЫЙ ИТОГ — ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОСТЬ

Б. П.: Иногда думают, что мы в своей семье просто перенесли школьные
знания в более ранний возраст, то есть дошкольников фактически «натаски-
вали» за два-три класса, потому-то им в начальной школе и делать нечего.
Думаю, что все рассказанное выше должно убедить читателя, что «натаски-
вания» у нас не было.
Правда, некоторые могут сказать: «Чтобы натаскать, необязательно зас-
тавлять, давить, принуждать. Кроме кнута, для подчинения существует еще
и пряник, кроме страха, бывает еще и соблазн». «Прочитаешь — конфетку
дам», «Таблицу умножения выучишь — велосипед куплю», «Реши, Вовочка, за-
дачу — с папой в зоопарк пойдешь». Наверно, это даже хуже, чем просто
заставлять. Явное принуждение может возбудить не только страх, но и про-
тест, жажду свободы и справедливости, а вот такая «купля-продажа» ниче-
го, кроме соображения типа «что я с этого буду иметь?», в ребенке не
возбудит. Мы никогда не пользовались этим купеческим способом для воз-
буждения у ребенка желания чего-то достичь.
Мы радуемся успехам детишек, их движению вперед, их открытиям, но не
сулим за это никаких сладостей и златых гор, никаких выгод и привилегий.
Детей увлекает сам процесс познания, созидания, творчества. Ими руково-
дит не страх, не расчет, а интерес. Наградой им за все усилия становится
гордое сознание: «Я могу!», «Я умею!», «Я сам сделал!» И удовольствие от
того, что: «Я помог… я обрадовал… я сделал хорошо!»
Интересно, что по мере расширения и углубления знаний о мире желание
детей еще больше узнать только возрастает. Как сильное, тренированное
тело жаждет движения, так и развитый ум жаждет деятельности, причем хо-
чет не столько усваивать, сколько исследовать. Вот это-то мы и наблюдаем
у своих детей. Академик Н. М. Амосов в своем отзыве на наш доклад в Ака-
демию педагогических наук сказал о наших ребятах так: «Основное качество
их интеллекта не натасканность, а смышленость. Они легко усваивают но-
вое. Они не столько эрудиты, сколько решатели проблем».
Именно это, мы думаем, и есть главный итог умственного развития наших
детей до школы.

А ВНИМАНИЕ, УСИДЧИВОСТЬ, ДИСЦИПЛИНА?

Мы все время говорили: желание ребенка, интерес, свобода деятельности
— вот что нужнее всего для его успешного развития. Как же ребенок после
такой вольной жизни выдерживает школьную дисциплину и множество учени-
ческих обязанностей?
Верно, противоречие вроде бы налицо. У нас познание окружающего мира
направляется собственными интересами и увлечениями ребенка, а в школе —
систематическое усвоение знаний: программа, урок, учитель, учебник. На-
до, должен, обязан. Все «хочется, не хочется» только во внеурочное вре-
мя, а его остается так мало…
Много страшных прогнозов нам пришлось выслушать еще до того, как
старший пошел в школу: «Они у вас будут недисциплинированные, невнима-
тельные, неусидчивые, из-за этого будут плохо усваивать материал. Им бу-
дет очень трудно в школе».
Возражать было нелегко: ведь все было еще впереди. А теперь, когда
старшие уже окончили школу, а остальные тоже учатся, можно сказать, что
эти прогнозы не оправдались. Учиться всем ребятам оказалось совсем нет-
рудно: мы уже писали о том, что на всю начальную школу они тратили
один-два года и оказывались в 5-м классе кто в десять, кто в девять, а
кто даже в восемь лет. Да и в старших классах они справлялись со
школьной программой без особых усилий и каких бы то ни было перегрузок:
на домашние уроки, например, тратили не больше полутора-двух часов в
день, да и то в основном на письменные задания.
Как это все получалось? В младших классах еще могли сказаться — и
действительно сказывались — приобретенные до школы знания и умения (бег-
лое чтение, владение устным счетом, умение писать». А в старших классах?
Здесь выручало не что-то ранее усвоенное, а умение сосредоточиться, вни-
мательно слушать, понимать и осмысленно запоминать материал уже на уро-
ке, во время объяснений учителя. Школьные дисциплинарные требования тоже
оказались для наших ребят не слишком обременительными. Правда, особой
усидчивостью они не отличались, особенно старшие сыновья, однако и хло-
пот учителям их поведение не доставляло. А аккуратность и добросовест-
ность старших девочек всегда вызывали самую высокую похвалу учителей.
А еще что важно — все наши школьники не нуждались в каком-либо конт-
роле и постоянном подстегивании: они справлялись со своими обязанностями
в основном вполне самостоятельно.
Значит, противоречие между нашей «вольницей» и школьной жизнью оказа-
лось нестрашным? Да. Но оно могло бы оказаться даже губительным, если бы
не одна очень существенная сторона нашей жизни, которая помогла нам это-
го избежать. Это трудности нашего быта. Парадокс? Нет. Именно благодаря
им малыши наши узнали серьезные трудовые обязанности с самого раннего
возраста.

И ТРУДОВЫЕ ОБЯЗАННОСТИ

«ХОЧЕТСЯ» И «НАДО»

Л. А.: Очень хорошо помню, как удивляли нас два прямо противоположных
мнения о нас наших близких. Правда, они наблюдали наших ребятишек нес-
колько со стороны, так как вместе с нами постоянно не жили. Дедушка из-
редка приезжал погостить и каждый раз в той или иной форме осуждал нас:
«Вы слишком распускаете своих ребят, все им позволено, никаких обязан-
ностей. Вырастут бездельниками и через несколько лет вам на шею сядут».
Бабушка жила в другом доме, мимо которого малышам приходилось ходить то
за водой, то за углем и дровами. Она жалела внуков и тоже была нами не-
довольна: «Да что же вы на них столько дел взвалили, и отдохнуть некогда
бедным».
Теперь-то я понимаю, что каждый из них видел в основном одну сторону
жизни ребят: дедушке, привыкшему к беспрекословному подчинению и строго-
му порядку, не понравилась слишком вольная жизнь детей, которым было
предоставлено «слишком много прав». А доброй, мягкосердечной бабушке,
привыкшей всю жизнь обслуживать кого-то, казалось несправедливым взвали-
вать на детей «слишком много обязанностей».
А на самом-то деле, наверное, ребячья вольная жизнь уживалась с обя-
зательными делами, которые надо было делать без всяких «хочется, не хо-
чется». И таких дел в доме было много, потому что ни газа, ни водопрово-
да, ни центрального отопления у нас тогда не было. А мы оба работали, и
не было никого, кто мог бы нам постоянно помогать в домашних делах. Ни-
кого, кроме детей.
Я не хочу сказать, что помощь малышей с самого начала была совершенно
необходима. Да и какая от годовалого помощь — одна морока: его старания
чаще всего лишь хлопот добавляют. Но зато как раз в это время он хочет
помочь, пытается делать все, что делают папа или мама. Как хорошо, что
мы поняли это и его помощь приняли, не отвергли. Причем это не стало пе-
дагогическим приемом «приобщения к труду». Было просто любопытно: а как
он справится, а что он сумеет, будет ли он доволен своей работой? И ока-
залось: вместе работать интересно и весело.
Правда, это благополучное начало не исключило последующие сложности
на «трудовом фронте», может быть, потому, что мы сами не во всем были
согласны друг с другом.
Б. П.: Безусловно. Я с самого начала считал, что детям можно и нужно
поручать гораздо больше домашних дел, чем это допускала мама, которая
предпочитала делать многое сама, не перекладывая на детей даже простые
дела.

ДЛЯ СЕБЯ ИЛИ ДЛЯ ДРУГИХ?

Л. А.: Это верно. Но мне хотелось, чтобы не я перекладывала дела на
детей, а чтобы дети сняли эти дела с нас сами, по собственной инициати-
ве. А это само собой не получалось. Не сразу мы поняли, что надо гово-
рить не так: «Оля, бери полотенце и помоги мне» или: «Алеша, наколи для
меня лучинок на растопку», а так: «Ребята, давайте-ка маме по можем по-
суду вымыть!» (говорит папа) или: «Алеша, а что, если на растопку щепо-
чек папе заготовить — вот он обрадуется!» (говорит мама). Тогда получа-
ется забота не о себе, а о другом!
Мы ошибались, когда просто поручали дело, давали какое-то задание,
заставляли выполнять до конца, но не всегда обращали внимание ребят на
то, что работу надо сделать еще и потому, что кому-то нужна помощь, вни-
мание, забота. Работа в таком случае выполнялась не как взятая на себя
часть общего дела, а как навязанная извне скучная повинность, от которой
хочется увильнуть. И вот уже мы слышим: «А почему я, а не Антон?», «Але-
ше меньше копать досталось, а он мне не хочет помочь…» Пришлось поло-
мать голову: как же вернуть детям это желание помочь, которое у годова-
лых проявляется как бы само собой?
Б. П.: Выход мы искали в том, что вместе с ребятами стали делать
что-то нужное не только для собственной семьи и дома, а для других, зна-
комых и незнакомых людей.
Всей семейной «бригадой», со школьниками и дошкольниками, мы убирали
дрова и уголь у бабушки, расчищали беговую дорожку на улице — для всех
соседских ребятишек, участвовали в ремонте школьного помещения, ездили
строить дом для наших друзей, возили книги в библиотеку — всего не упом-
нишь. Вот в такой общей работе для других, дружной, веселой, бескорыст-
ной, и рождается не только настоящая, действенная забота о людях, но и
взаимопомощь, желание выручить друг друга.
Об одном жалею: редки они у нас все-таки были, эти трудовые десанты,
надо было бы проводить их почаще. А то слишком много у современных де-
тей, в том числе и у наших, всяких занятий только для себя: играть, чи-
тать, заниматься спортом, решать задачи, делать опыты и т. п. — все для
себя! А что они делают для других?

Микроскопические дозы?

И сколько? Сколько затратили сил, времени, старания, какой получили
результат — и по количеству и по качеству, — все это чрезвычайно важно.
Я настаиваю на том, что должен быть оптимум трудовой нагрузки, чтобы ре-
бенок смог применить и физическую силу, и поработать головой, и испытать
свое терпение и настойчивость в преодолении трудностей, и почувствовать
радость и гордость, когда получит ощутимый результат. Это, конечно, за-
висит от организации работы, от ее нужности, полезности, но, честное
слово, пять минут работы в день — это еще не работа.
Когда мы перешли жить в другой дом, с отоплением, водопроводом, га-
зом, нас опять выручала необходимость: надо было утеплять дом, переделы-
вать сарай, очищать и строить спортплощадку, приводить в порядок сад. А
кроме того, было много разных сезонных работ, вроде весенней уборки дво-
ра или посадки огорода. Обычно в подобных делах участвуют все — от мала
до велика. Есть работа и ежедневная: уборка, стряпня, посуда и пр. — ее
делаем по очереди. Если все это учесть, то у детей в среднем получается,
конечно, не пять минут, но и не более получаса в день. Думаю, этого ма-
ло, потому что остается каким-то незаметным этот труд, совсем не труд-
ным.
А разве должно быть обязательно трудно? Я считаю, что необходимо:
трудовые усилия должны быть и по напряжению, и по длительному не игру-
шечными, а значительными, что называется, до поту, до усталости, той
трудовой усталости, которая дает особое гордое удовлетворение: «Я смог,
я выдержал, я не хлюпик и не белоручка какой-нибудь». Это гордость и
достоинство рабочего человека. И его может и должен испытать ребенок как
можно раньше.

«НИТОЧКА-НИКИТОЧКА»

Это не теоретические рассуждения — мы все это наблюдали у своих де-
тей, когда организовали нашу «швейную фабрику», которую ребята ласково
назвали «Ниточка-Никиточка». Было тогда у нас трудное время. Для допол-
нительного заработка мама брала надомную работу — шила фартуки, а мы ей
все помогали (старшему тогда было 11 лет). Работали от одного до двух
часов ежедневно, каждый по своей «специальности»: кто скалывал булавками
детали, кто нитки обрезал, кто складывал, кто был «няней» в детском саду
(играл с маленьким тогда Ванюшей).
Л. А.: Я, правда, довольно скоро поняла, что наша «фабрика» отнимает
у меня слишком много времени: чтобы выработать требуемую от надомниц
норму, мне приходилось шить три-четыре часа вдень. И это помимо семича-
сового рабочего дня и обычной домашней работы. Через месяц-полтора я по-
чувствовала: не выдержу, брошу. Но не бросила. Почему?
Все дети любят играть во «взрослую» деятельность: «в магазин», «в
почту», «в завод», «в школу» и т. д. Но эта работа «понарошку» настояще-
го удовлетворения не приносит. «Все только играй и играй. А что подела-
ешь, коли нет ничего другого?» «Сколько в ребячьих играх горького созна-
ния недостатка подлинной жизни, сколько мучительной по ней тоски!» И
еще: «Если детская комната вопреки нашим запретам так часто бывает мас-
терской и складом хлама, а значит, складом материалов для предполагаемых
работ, не в этом ли направлении обратить нам поиски? Быть может, для
комнаты маленького ребенка нужен не линолеум, а воз полезного для здо-
ровья желтого песка, изрядная вязанка палок и тачка камней? Быть может,
доска, картон, фунт гвоздей, пила, молоток и токарный станок были бы бо-
лее желанным подарком, чем игра, а учитель труда полезнее, чем препода-
ватель гимнастики или игры на пианино? Но тогда пришлось бы изгнать из
детской больничную тишину, больничную чистоту и боязнь порезанных
пальцев». Это любимый наш Корчак, его удивительная книга «Как любить де-
тей». Как радовались мы, читая эти строки, находя в них поддержку
собственным наблюдениям, чувствам и мыслям. Нет, как ни трудно мне было,
а закрыть нашу «фабрику» я не могла, не могла лишить детей радости учас-
тия в подлинной жизни.
Б. П.: Два года работала наша «Ниточка-Никиточка». Наполовину это бы-
ла, конечно, игра «в фабрику», но работали всерьез, с рабочим местом,
четким ритмом, с ответственностью за качество. Это было чудесное время,
которое мы все вспоминаем с удовольствием. А почему? Слаженная, дружная
работа — н видимый результат: стопка готовых — нами сделанных! — фартуч-
ков (за месяц 400-500 сложенных по строгому стандарту и связанных акку-
ратными пачками по 20 штук).
Час-полтора довольно кропотливой однообразной работы, казалось бы,
должны были утомить ребят, но нет: они проникались каким-то особым рабо-
чим достоинством из-за своей необходимости, нужности на «фабрике».
Как-то у Анюты болел палец — занозила она его. Мы хотели освободить ее
от работы, а она: «А кто же будет кармашки прикалывать?» — и работала со
всеми до конца «смены».
Просто удивительно, как наши непоседы преображались за работой: ста-
новились сосредоточенными, внимательными, серьезными, даже какими-то
чуть-чуть важными. Участие в общем труде, осознание зависимости всех от
каждого помогли им ощутить, что жизнь состоит не только из приятного
«хочу», но и из сурового и ответственного «надо».
А как по-разному проявлялись их характеры: один не давал покоя своими
рационализаторскими предложениями, другой норовил вначале выдать большое
количество за счет качества, третий проявил необычайную аккуратность,
даже изящество, в своей «операции», а четвертый оказался универсалом —
освоил все «профессии» и всегда был готов помочь в случае «прорыва».
Особенно поражала нас, взрослых, та быстрота, с которой ребятишки ос-
ваивали рабочие операции и целые «профессии». Не проходило и недели, как
Анюта, только что перешедшая на «подвертывание подола фартука», уже не
отставала от взрослого, а еще через неделю она уже успевала подвернуть
два фартука, пока взрослый делал один. Десятилетнему Антону уже через
две недели после начала работы «фабрики» в «трудовую книжку» (были у нас
такие у каждого работника) была записана новая профессия — «швея-мото-
ристка». Он не только хорошо подшивал карманы, бретели и пояса на своей
электрической машине «Тула», но мог ее настроить, заправить шпульку, от-
регулировать шаг строчки, натяжение нити.
Все вопросы на «фабрике» мы решали на общем собрании, и нам, взрос-
лым, нередко приходилось поражаться толковым и справедливым суждениям
ребятишек о распределении обязанностей, и о «технологии производства», и
о рабочей дисциплине, и о справедливости в «начислении зарплаты».

На свои трудовые

Да, у нас была зарплата — каждый получал ее в конце месяца и торжест-
венно расписывался в ведомости, где указывалась «квалификация» работни-
ка, количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли
до 3-4 рублей у «швей-мотористок» — мамы и десятилетнего Антона.
С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими
деньгам. Это были совсем не те даровые деньги, которые иногда давали им
мы или бабушки (купи, мол, что хочется) и которые никогда не залежива-
лись в кармане — так их не терпелось скорее истратить на мороженое, на
шоколадку или на какую-нибудь свистульку, которую через полчаса после
покупки можно было обнаружить где-нибудь уже забытой или даже сломанной
без особого сожаления.
А эти — трудовые! — даже в голову не приходило истратить так легко-
мысленно и глупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались
и тратились только на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго:
авторучку, перочинный нож, компас, записную книжку и т. п. Особое удо-
вольствие детям доставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо
просить!) купить подарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в празд-
ничный день.
А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. «Как
и быть, прямо не знаю», — огорченно призналась мама, когда все мы вече-
ром сидели за своим большим «производственным» столом. И вдруг протяну-
лась к ней маленькая рука с крепко зажатым кулачком: «На, мама, возьми
мои деньги». На раскрасневшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки! — вся
ее зарплата. И следом тотчас же: «И мои! И мои возьми!..» Мама едва
удержалась от слез. На следующий день мы ели Юлин хлеб и пили Анино мо-
локо и говорили им «спасибо»! А они сияли от гордости и счастья.
Наверное, каждый из нас вспоминает с особой гордостью тот момент,
когда вручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно
лишь в 16-18 лет. А мы доставили нашим детям эту высокую человеческую
радость намного раньше.

И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Л. А.: Об этом рассказать чрезвычайно трудно — уж очень все это слож-
но, противоречиво, запутанно. Но и не рассказывать не могу, потому что
знаю теперь: главное в жизни с детьми — налаживание человеческих отноше-
ний.

ДЛЯ ЧЕГО ЧЕЛОВЕК ЖИВЕТ

Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что как и мно-
гие родители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей сторо-
ной воспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возмож-
ностями раннего детского возраста, мы увлеклись проблемой: какого уровня
может достичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии? А
вот для чего он употребит все свои развитые способности, каков он будет
среди людей, об этом мы в первые три года жизни с детьми не очень-то за-
думывались. Считали: самое главное — ум и здоровье, а остальное само со-
бой вложится.
Б. П.: Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих
сторон интеллекта во многом зависит и нравственная основа человека.
Л. А.: А мне думается, что она зависит больше от направленности этих
способностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет
отдать людям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отда-
ет.
Б. П.: Что значит отдать? Это ведь тоже с умом делать на до: кому от-
дать? Зачем отдать? Развитый творческий ум — вот гарантия правильной
ориентировки во всех сферах человеческой деятельности, в том числе и в
нравственных ценностях.
Л. А.: Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что та-
кое плохо, а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пони-
манием. Разве мы не встречали в жизни очень умных людей, судящих обо
всем весьма глубоко и тонко, а в практической жизни, в реальном общении
с людьми «неумелых», беспомощных или даже деспотичных и бездушных?
Совершенно убеждена, что, например, школьная жизнь ребенка зависит не
только от его здоровья и умственного развития, но и от того, каков он
будет в ребячьем коллективе: отзывчив или эгоистичен, общителен или
замкнут, сможет остаться самим собой в разных, подчас очень сложных си-
туациях и в то же время не станет ли обособляться, страдая от одиночест-
ва. Это все зависит от того, каков у него был опыт общения с самыми раз-
ными людьми до школы: было ли ему о ком заботиться, с кем поспорить, пе-
ред кем отстоять себя, научился ли он жалеть, сочувствовать, понимать
других и почувствовал ли он ни с чем не сравнимую радость сделать что-то
для людей, радость отдачи, радость ощущения нужности людям!
Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то, азбучных истин.
И больше всего на этом пути нам помогло то, что у нас была большая
семья, где детишки естественно вступали в разнообразнейшие связи со
взрослыми и между собой (помощь, забота, подражание, отстаивание, обида,
жалость и т. д. и т. п.), а нам тоже, естественно, приходилось регулиро-
вать эти отношения, налаживать их, а при этом меняться самим и менять
многие свои педагогические и житейские предрассудки Больше всего нелепых
ошибок делали мы, конечно, в самом начале, когда родился Первый, Удиви-
тельный, Неповторимый и Единственный. Хорошо, что он недолго оставался
таковым — уже появление второго ребенка многое поставило на свои места,
а к тому времени, когда родилась дочка — третий малыш в семье, — мы уже
основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и начали
учиться… у своих детей.

И ДЕТИ НАС УЧАТ

Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, напри-
мер, обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в
трудное положение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог
достать), мы «не обращали на это внимания», не помогали ему, несмотря на
все его слезы и вопли, — пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы
останавливали бабушку, жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, серди-
лись, если кто-нибудь советовал что-то предпринять, чтобы прекратить
крик. И, в общем-то, добивались успеха: малыш сам действительно выбирал-
ся из затруднения. И все было бы хорошо, если бы не такая «деталь», на
которую мы как-то сначала не обращали внимания: во время очередного
«урока» страдали больше всех окружающие. Сами того не подозревая, мы
учили малыша… не считаться с остальными. И не только этому. Когда стал
подрастать второй сын, мы с ним поступали так же. И вот однажды я увиде-
ла такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетний
старший брат даже не взглянет в его сторону — точь-в-точь как мы, взрос-
лые. Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут
было просто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно по-
разило меня. Тогда-то я взглянула на себя, на нашу «воспитательную меру»
со стороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих.
Подобные детские «уроки» исподволь навели нас на самые серьезные раз-
мышления о разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контро-
ле и доверии, о поощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д.
Один из этих уроков мне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем под-
робно, потому что именно он заставил меня по-новому взглянуть на очень
сложную проблему — проблему наказании.
Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже,
чем обычно. Младший сынишка — ему было тогда чуть меньше года — сидел у
меня на коленях и немного куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла
бы, а тогда не понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот,
но уронил на пол и заплакал.
Я спустила его с коленей на пол и сказала:
— Подними ложку!
Он заплакал еще громче. Логика моих последующих действий была такова:
«Ах так: ты роняешь, не поднимаешь, да еще и ревешь — тебя следует за
это наказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз».
Вслух же я говорю:
— Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму на руки.
Малыш шлепается на пол, отпихивает ложку в сторону и заливается пла-
чем пуще прежнего.
— А… ты еще и не слушаешься!
«Ну, разумеется, этого оставить нельзя, — думаю я, — надо обязательно
настоять на своем, а то в следующий раз он…» — такова привычная и убе-
дительная формула взрослых. И я настаиваю, да еще грозным тоном:
— Немедленно подними ложку, иначе!..
Малыш валится на пол и ревет взахлеб, причем рев этот не капризный, а
иной, скорее жалобный какой-то… Я теряюсь, мне его жалко, хочется его
поднять, успокоить (сейчас-то я бы так и сделала) — ведь он просто хотел
спать. К тому же за столом все перестали есть — какая уж тут еда. Но
тогда… я твердо стою на своем, памятуя: нельзя потакать капризам —
раз, и нельзя допускать, чтобы твое требование не выполнялось — два. А
рев не прекращается.
В смятении я почти кричу:
— Ну, тогда не нужен ты мне такой! — и выбегаю из кухни.
Останавливаюсь посреди комнаты и сама вот-вот расплачусь — от бесси-
лия, от жалости, от того, что происходит что-то не то, а я не знаю, как
надо… Из кухни доносится яростный рев — теперь уже не жалобный, а от-
чаянный, протестующий. Когда это кончится?! Проходит пятиминутная веч-
ность… наконец слышу: рев в кухне стихает, раздается тяжелое шарканье.
Из-за двери — на четвереньках (это он-то, к тому времени уже умеющий хо-
рошо ходить!) — появляется мой несчастный сын, зареванный, всхлипываю-
щий…
Я еще держусь, не бросаюсь ему навстречу, и он, изнемогая, ползет ко
мне и, обхватив мои колени, начинает горько так, жалобно всхлипывать.
Тут — наконец-то! — полетели в тартарары все мои «твердые установки», я
опускаюсь к нему на пол, и мы плачем оба, крепко обняв друг друга.
Это слезы облегчения и радости: мы опять рядом, вместе. И минуты че-
рез две-три он уже спит, еще всхлипывая изредка во сне и долго не отпус-
кая мою руку. Да я и сама не могла никак с ним расстаться. Я смотрела на
его осунувшееся личико с размазанными по щекам слезами и впервые в жизни
вдруг почувствовала огромную вину перед крохотным человеком. Ведь я была
так несправедлива к нему! Он искал у меня понимания и помощи, а получил
— за простую оплошность — самое жестокое наказание: от него отказалась
мама. Он протестовал как мог, а я… даже не пыталась его понять, шла в
своих действиях из каких-то затверженных правил, а не от ребенка и его
состояния…
Пожалуй, с этого самого «урока» и началась моя материнская учеба, не
прекращающаяся по сей день: я учусь понимать своих детей!
Сложная это оказалась наука. Нет возможности здесь рассказать о мно-
гих ошибках и промахах, которые допускали мы, взрослые, в общении с
детьми. Нелегко было отказываться от убеждения, что мы правы уже потому,
что мы взрослые, а они должны нам беспрекословно подчиняться только по-
тому, что они дети. Еще труднее было в неудачах научиться не сваливать
вину на ребят и на внешние обстоятельства, а посмотреть сначала на себя:
что ты делаешь не так? И представьте себе, почти всегда причину обнару-
живаешь в собственной неумелости, нетактичности, непродуманности, не-
дальновидности. Вот еще пример.

КТО КОГО НАКАЗАЛ?

То, что я расскажу, произошло не когда-то давно, а всего года три на-
зад. Ах, в какую великолепную педагогическую калошу села я тогда при
всем немалом опыте и «теоретической подкованности»! Правда, я сумела-та-
ки из нее выбраться (опыт даром не пропал), но ведь попала же!
Дело было так. Моя пятилетняя дочь, в общем-то ласковая и покладистая
девчушка, после одного моего вроде бы невинного замечания вдруг подско-
чила ко мне со сжатыми кулачками, топнула ногой и, сверкая глазенками,
отчаянно выпалила мне в лицо:
— Ты дура! Дура! Дура! — и громко, безудержно разрыдалась.
Я остолбенела. Я не слышала от детей ничего подобного с тех пор, как
меня впервые назвали мамой. Я даже не нашлась, что сделать и сказать,
покраснела до слез и выскочила на крыльцо. В комнате начался переполох:
старшие сестры, слышавшие наш разговор, накинулись на малышку с упрека-
ми:
— Как ты могла! Маму обидела! Ты плохая.
— Да, я плохая, — слышу я тонюсенький всхлипывающий голосок, — а за-
чем мама сама меня обидела? А-а-а…
В первый момент я была словно оглушена и не могла ничего сообразить.
Потом, как мне ни было горько, я все-таки попыталась раскрутить события
в обратной последовательности: что могло привести дочку к такой нелепой,
дикой выходке? После чего она обозлилась?
Я всего-навсего сказала, правда весьма раздраженным тоном:
— Ну, тогда ты не пойдешь со мной на работу! — А почему я так сказа-
ла? Вспомнила: она расшалилась с братишкой и на мою просьбу: — Кончайте,
ребятки, пора спать, — ответила весело:
— А мне не хо-о-чется!
А перед этим?.. И тут я поняла: что же я наделала!
Всего за пять-десять минут до скандала состоялся очень серьезный раз-
говор между мною и всеми младшими, во время которого мы договорились,
что завтра все они пойдут в библиотеку и помогут мне перенести старые
журналы, а потом каждый выберет себе любую книжку, чтобы взять домой по-
читать. Возбужденные предстоящим удовольствием (пойти со мной в библио-
теку для них всегда очень приятно), гордые доверием (они же пойдут помо-
гать!), малыши, вместо того, чтобы побыстрее улечься спать, разыгрались,
расшалились… А было уже так поздно, а у меня на вечер оставалось еще
столько дел… «Ах, когда же вы только угомонитесь?» — думаю я и все
больше и больше «завожусь». Раздражение — плохой советчик, и я, забыв о
только что состоявшемся договоре, уже не понимаю, почему ребятишки так
возбуждены, и… вот, пожалуйста:
— Ты не пойдешь завтра со мной на работу!
Да это же настоящее самодурство: хочу — казню, хочу — милую. И все
это ни с того ни с сего, когда человек не только не чувствует никакой
вины, но даже, наоборот, ощущает себя наиболее счастливым и гордым. Ка-
кая пощечина самолюбию и достоинству! И обиднее всего, что от мамы…
Милая моя девочка, а ведь твой внезапный бунт — не нелепая, дикая вы-
ходка, а настоящий протест против несправедливости… Какая же я
действительно дура. Стоп! Но маме сказать «дура» — это же невозможно,
это просто немыслимо. Что же делать? Теперь, разобравшись во всем, я уже
могу искать выход. Отступают растерянность и обида, я даже улыбаюсь
сквозь слезы:
— Как же это я впросак-то попала, ай-яй-яй!
Ну а там, где улыбка, там и скорый конец всем конфликтам, это я уже
давно знаю. Но до вздоха облегчения еще далеко: дочка плачет неутешно, я
тоже всхлипываю на своем крылечке. Но обе уже чувствуем себя не столько
обиженными, сколько виноватыми. Обеим уже хочется примирения, но… как
же начать? Я не выдерживаю первая, зову ее тихонько по имени, она прихо-
дит ко мне, и мы, перемежая слова всхлипами и вытиранием носов друг дру-
гу, признаемся в том, что обе поступили очень, очень плохо и что поста-
раемся больше так не делать…
— Мам, — вдруг говорит моя маленькая и заглядывает мне в глаза, —
мам, давай мы это никогда, никогда не будем вспоминать.
Меня поразила эта мудрая интуиция ребенка. В самом деле — кто старое
помянет, тому глаз вон. Как же нам было хорошо после промчавшейся бури
посидеть вдвоем на крылечке и видеть и слышать, как вечер превращается в
ночь и все стихает, стихает кругом, словно успокаивается перед сном…
Кто-нибудь из внимательных читателей может здесь уличить меня в не-
добросовестности:
— Ведь вы же договорились не вспоминать эту неприятную историю, а са-
ми нарушили договор. Некрасиво получается…
Еще бы! Я почувствовала бы себя настоящим предателем, если бы не по-
лучила согласия дочки на этот откровенный рассказ. Она, узнав о моем на-
мерении, сначала бурно запротестовала:
— Нет, мамочка, не надо! Не надо!
Я заколебалась, но потом все же попыталась ее убедить:
— Ты знаешь, мне ведь самой стыдно рассказывать об этом, но мне так
хочется, чтобы многие взрослые поняли, как это плохо — обижать малышей и
как это хорошо — понять друг друга и никогда-никогда не повторять своих
ужасных ошибок. Я тебя не буду называть по имени в этом рассказе. И обя-
зательно прочту, что у меня получится. Если тебе покажется что-нибудь не
так, ты меня поправишь, ладно?
Дочка, притихшая и серьезная, молча сидела у меня на коленях — дума-
ла. Я совсем было уже решила отказаться от своей затеи и вспомнить для
примера что-нибудь другое (но другое-то помнилось не так ярко, вот бе-
да!), как вдруг она обняла меня за шею и шепнула мне в ухо:
— Ну ладно, мамочка, надо так надо…
Теперь хочу вернуться к моему рассказу и спросить: скажите, уважаемый
читатель, кто кого наказал в этой грустной истории? Трудно ответить,
правда?
После подобных взаимных уроков мне все чаще и чаще поневоле думалось:
а почему, собственно, мы, взрослые, так уверены в своем праве карать и
миловать, поощрять и наказывать?
Опасно этим правом пользоваться неумелому, неопытному, а еще опаснее
— жестокому, холодному. Как легко здесь и пересолить, и недосолить, и
вообще сделать совсем не то.
А вот попытка разобраться в себе и ребенке, в мотивах и причинах его
поступков и в собственном поведении никогда к плохому не приведет. Тут
даже ошибка на пользу пойдет, многому научит, потому что будет пережита
и осознана. Вот так и накапливается опыт, который позволяет поступать не
«как принято», а как единственно можно и нужно в данный момент.
Вот, допустим, правильно ли, что я первая пошла на примирение с доч-
кой, не заставила ее сначала извиниться передо мной? Может быть, мне
следовало бы подождать? Мой опыт подсказал мне иное: если виноваты оба
(а чаще всего так и бывает), именно взрослому надо первому идти навстре-
чу. Добиваться от ребенка, чтобы тот извинился, в то время, когда он
чувствует вину и за взрослым, жестоко. Для него такой шаг к примирению
всегда связан с унижением, а для взрослого — с великодушием. Огромная
разница! Ведь на стороне взрослого сила и власть, пользоваться ими для
унижения слабого низость. Это вызывает не раскаяние, а озлобленность и
затаенную обиду.
Как же все это сложно! И можно ли сложность и тонкость взаимных отно-
шений уложить в примитивную однобокую схему наказаний и поощрений, то
есть каких-то специальных мер, направленных в одну сторону: от взрослого
к детям? Да еще от взрослых, которые сами, как известно, далеки от со-
вершенства. Разве не так? Нужно взаимовлияние всех в семье, взаимопони-
мание, взаимодействие. Тогда меняются к лучшему и дети и взрослые.
Б. П.: Я долгое время о нравственных проблемах как-то не очень заду-
мывался — других забот хватало. К тому же у мамы это получалось лучше,
чем у меня.
Л. А.: К сожалению, мужчины нередко предпочитают во все эти тонкости
не вникать, да и вообще возиться с детьми не любят. И очень многое теря-
ют, не только лишая себя удивительных радостей, которые дает общение с
детворой, но и прямо-таки подготавливая все трудности подросткового воз-
раста, когда наладить контакты с выросшими детьми становится почти не-
возможно.
Б. П.: Это верно. Мне всегда было хорошо с малышами, этими любопытны-
ми, ласковыми, непоседливыми мурзилками, играть с которыми, делать
что-то, просто ощущать их рядом для меня огромное удовольствие и отрада.
А вот стали они подрастать, я и сам почувствовал, что эти самые психоло-
гические тонкости не мешало бы знать и мне. Но теперь постигать их труд-
но. Как нелегко, например, признать себя виноватым, неправым. Прямо все
существо протестует: он — какой-то мальчишка! — со мной не соглашается,
да еще и смеется. Ни на что не похоже! А потом остынешь, подумаешь: ведь
сам его учил не подчиняться слепо, самостоятельно находить решения,
иметь собственное мнение — чем же ты недоволен?
Ну и сильно же у нас, взрослых, это чувство превосходства по отноше-
нию к детям, непоколебимой уверенности в своей правоте. Любое возражение
кажется наивным и бессмысленным: что он понимает, что знает, чтобы воз-
ражать?!
А вот когда допустишь, что он может знать то, о чем ты и не слыхал,
что у него ум непосредственней, живей, прислушиваешься к его мнению и
удивляешься: «А ведь молодец! Получше меня сообразил!» Честное слово,
очень приятно, оказывается, поучиться чему-то у своего сына, даже ма-
ленького. Это поднимает обоих в глазах друг друга и… даже в собствен-
ных глазах.
Л. А.: Мне не хотелось бы, чтобы нас поняли так, что все в семье
должны быть «на равных правах», отец — «свой парень», мать — «закадычная
подружка», все «учат друг друга». Нет, такая «демократия», по-моему,
противоестественна и вредна. Ребенок, вступая в наш сложный противоречи-
вый мир, должен приобрести четкий нравственный ориентир: это можно, а
это нельзя, это важно, а то неважно, это хорошо, а это плохо — из всего
этого и складывается та система нравственных ценностей, которой человек
будет руководствоваться во всех жизненных ситуациях — от будничных до
исключительных, критических.
И этот ориентир, этот нравственный компас даем ребенку мы — взрослые,
живущие с ним рядом. Конечно, многое добавится в характер человека в те-
чение его дальнейшей жизни, общении с разными людьми, в его собственной
деятельности, и все-таки эти новые влияния будут накладываться на то,
что уже есть в нем, на тот фундамент, который заложен в нем с детства.
Заложен нами, взрослыми. И ни на кого эту ответственность свалить
нельзя. Вот и получается, что при всем взаимоуважении и взаимовлиянии в
семье ребенок остается ведомым, а родитель — ведущим, а не наоборот.

СПАСИБО, ОТЕЦ, ЗА НАУКУ!

Как же много надо, чтобы быть этим ведущим надолго. Часто вспоминаю я
своего отца. Он пользовался и у взрослых и у детей непререкаемым автори-
тетом. Ему никогда не приходилось дважды повторять просьбу или распоря-
жение, его редкая похвала запоминалась очень надолго, а укоризненный
взгляд переживался как серьезное наказание. Был он немногословен, суров
на вид и вечно занят: он начал учиться в 16 лет и прошел трудный путь от
неграмотного деревенского парнишки до военного инженера. Очень многое
умел делать и любил работать красиво, с душой и выдумкой, а халтуры и
бессмысленного, как он говаривал, «мартышкиного», труда не терпел. Был
прямолинеен, не выносил никакой фальши и притворства в отношениях между
людьми. Может быть, поэтому его побаивались многие взрослые, но никогда
не боялись дети.
Как мы, ребята, любили те редкие минуты, когда он играл с нами, и как
он сам преображался, отдаваясь игре! Самым удивительным — и притяга-
тельным! — для нас было то, что он никогда не ставил себя над нами, не
боялся показаться смешным, не стеснялся признаться в собственной ошибке,
причем все это без специальных педагогических намерений — просто он та-
ким был.
Однажды в день моего рождения отец подарил мне томик Лермонтова с
надписью: «Дочке Лене в день одиннадцатилетия». Я смущенно поправила
его:
— Пап, а здесь два «н» пишется…
Ручаюсь, что в такой щекотливой ситуации любой взрослый, «спасая»
свой престиж, нашел бы себе какое-нибудь оправдание: мол, описка, зара-
портовался, не заметил… А то и нотацию прочитал бы: мала еще — взрос-
лых учить. А отец хмыкнул смущенно:
— Гм, да… Давай исправим, спасибо…
А один раз мы, ребята, целой ватагой прибежали к нему с новой, модной
тогда шуткой:
— Папа, расшифруй слово «ДУНЯ».
— Как это?
— А вот надо на каждую букву придумать слово, чтобы вместе получилось
предложение.
Отец задумался. А мы все повизгиваем от нетерпения и торопим:
— Ну, ну… хочешь, скажем?
— Ладно, сдаюсь — говорите.
— Дураков У нас Нет! — выпаливаем хором и замираем в ожидании.
Отец, чувствуя какой-то подвох, старательно проверяет и вдруг изум-
ленно спрашивает:
— Позвольте, а как же Я?
Мы все оглушительно орем от восторга и буквально катаемся по террасе
от смеха. Он сначала недоумевает, а потом, обнаружив скрытый смысл, не
обижается, как все взрослые, на эту «дурацкую шутку», а хохочет сам с
нами до слез…
На фронт он ушел добровольцем. Мог бы остаться — его посылали на
Урал, предлагали пост начальника военного училища в Златоусте (его щади-
ли: перед войной он долго лечился и еще не оправился после затяжной бо-
лезни).
— Алеша, как хорошо-то… — робко обрадовалась мама, но встретила су-
ровое:
— Я отказался. Ты пойми меня и не проси о том, что невозможно. Не
умею я прятаться за спины других, не прощу себе этого, если сделаю…
Вот так и нам, детям, он умел не прощать ни одного, даже, казалось
бы, мелкого проступка, в котором проявлялась хоть капелька лжи, трусос-
ти, хвастливости, захребетничества. Помню, я однажды провинилась перед
отцом: он делал забор, я ему помогала. Понадобились срочно гвозди, и я
отправилась за ними, но, увидев играющих на улице ребят, не выдержала
соблазна и убежала к ним играть. Когда я вечером возвращалась домой, но-
ги не слушались меня. Я не боялась, нет, это чувство было сильнее стра-
ха. Может быть, это был стыд и раскаяние? Когда я появилась в комнате,
отец взглянул на меня. Только взглянул. И вот этот взгляд я помню до сих
пор. В нем не было ни упрека, ни осуждения, даже простого неудовольствия
не было, зато было какое-то горькое недоумение: мол, подвела ты меня, не
ожидал… Меня словно кипятком обожгло — я почувствовала, что совершила
что-то бесчестное, постыдное, словно маленькое предательство. Да так оно
и было, и отец дал мне это понять. Он никому ничего не сказал, и мой
проступок не был предметом семейного разбирательства, но этот взгляд!
Мне и сейчас перед ним стыдно…
Я вспоминаю отца часто, особенно когда туго приходится, представляю
себе: а что сделал бы он, что он сказал бы? И всегда я перед ним как де-
вочка, которую он когда-то сажал на колени и спрашивал ласково и заинте-
ресованно:
— Ну, курносая, рассказывай, как дела?
Он погиб осенью сорок первого… Ему тогда было тридцать девять… Я
сейчас уже старше его, но мне никогда не перерасти отца. Он будет всегда
впереди и выше меня, но всегда рядом. Из своего немыслимого далека, из
моего детства, он и сейчас словно руководит моими мыслями, поступками,
как будто в нем, в его образе сосредоточилась вся моя совесть.
К этому рассказу об отце я хотела добавить только одну фразу: весь
наш родительский авторитет — да и не только родительский — зависит не от
возраста, не от служебного положения, не от каких-то там приемов, ухищ-
рений, педагогических (и буквальных!) «кнутов» и «пряников», а от того,
какие мы люди: справедливы ли? Честны ли? Умелы, требовательны, добры?
Благородна ли цель нашей жизни? Чисты ли средства ее достижения?
Написала — и тотчас увидела знакомый прищур насмешливых отцовских
глаз: «Красиво, а неправда…» — «Почему?!» — хочется крикнуть мне,
но… отец никогда не любил подсказывать.
И вот думаю, думаю… почему неправда? Разве уважение к человеку, его
авторитет не зависят от того, каков этот человек? Зависят! Почему же
неправда? Исподволь начинает тревожить мысль: если бы все было так, как
я сказала, тогда уважением и авторитетом пользовались бы лишь самые луч-
шие люди земли. Но как часто можно увидеть совсем другое. Иногда люди
сотворяют себе кумира из того, кто не всегда достоин даже простого ува-
жения. Бывает и так: люди, обладающие весьма невысокими нравственными
качествами, но умеющие быть требовательными и играть на слабостях чело-
веческих, подчиняют себе людей, вызывая их неподдельное уважение. И
здесь как раз существует множество способов, тех самым «кнутов» и «пря-
ников», с помощью которых «стадо» подчиняется «пастуху». Разве главари
банд или воровских шаек не пользуются авторитетом у своей братии? Еще
каким! Причем необязательно завоеванным с помощью запугивания и страха.
Все гораздо сложнее…
Ты прав,. отец… Но как же в этом разобраться?
А если посмотреть с такой стороны: кто у кого пользуется уважением?
Ого, какое богатое поле для наблюдений и размышлений! Для одних важны:
ум, честность, увлеченность, глубина знаний, мастерство, доброта, беско-
рыстность, верность, своеобразие личности. А для других: влиятельность,
связи, изворотливость, известность, обеспеченность, соответствие моде и
принятому стандарту… Разделение это, разумеется, схематично и неполно,
но не в этом дело. Важно другое: почему одними ценится одно, другими —
другое? И заметно это уже с очень раннего возраста — воспитатели и учи-
теля это хорошо знают. Ну, конечно, это зависит от того, что ценится в
семье, в которой растет ребенок. Именно семья ориентирует ребенка в жиз-
ни с самого начала. Не словами, разумеется, а общим настроем, семейным
укладом, отношением к людям и их делам, собственным участием в жизни ок-
ружающих.
Вот говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. А с кем пове-
дешься? Разве это не зависит от самого человека? Читаю, например: «Мне
отделением… вместе. Она удивленно посмотрела на нас. человеком». Ду-
маю: не в счастливом случае тут дело, хорошие люди встречаются всем, но
не все их видят. Научить подрастающего человека не пройти мимо настояще-
го, не увлечься ложным, недостойным человека — вот задача необычайной
важности!
Мне всю жизнь везет на хороших людей — спасибо отцу за науку.
И вот теперь, когда у меня самой растут дети, я вновь и вновь вспоми-
наю его уроки простоты, искренности, безупречной честности и высокой
нравственной требовательности к себе и к людям, даже самым маленьким. Не
послушания он хотел от нас, своих детей, а понимания и верных самостоя-
тельных решений. Думаю, это во многом определило весь наш дальнейший
жизненный путь.

СПОРЫ НЕ ССОРЫ

Б. П.: Иногда нас спрашивают, послушны ли наши дети, не вступают ли с
нами в пререкания, в споры. Надо сказать, что мы не стремимся к послуша-
нию, к беспрекословному подчинению. Ребенок должен не бояться быть самим
собой и иметь право высказывать наравне со взрослыми свое мнение.
Когда-то я прочитал о том, что дети в первобытном обществе имели пра-
во присутствовать на общих собраниях племени, и бывало, что по реплике
десятилетнего вносили изменения в какое-то решение. Какое доверие оказы-
вали там детям! Как это было для нас ни трудно, но мы старались избав-
ляться от авторитарности и с самого начала пытались строить жизнь семьи
на демократических началах: все, что касается общих дел или проблем, об-
суждаем вместе с детьми, причем первое слово предоставляем младшему, а
затем — по старшинству — очередь доходит до меня или до дедушки.
Иногда наши споры по наиболее острым вопросам мы записываем на магни-
тофонную ленту, а спустя какое-то время возвращаемся к ним и продолжаем
«скрещивать шпаги» до тех пор, пока не придем к какому-нибудь общему
мнению. При этом можно доказывать, возражать друг другу, но оскорблять и
«обзываться» считается недопустимым.
Л. А.: Однако это бывает, когда у спорщиков не хватает других аргу-
ментов, и они как петухи начинают наскакивать друг на друга. Тут очень
помогает какая-нибудь добрая шутка — она сразу снимает напряжение и раз-
горающуюся неприязнь. Жаль, что не всегда хватает юмора на такую добрую
шутку. Иногда получается что-то столь неуклюжее, что больше напоминает
насмешку, колкость, иронию, а это только подливает масла в огонь. И
страсти разгораются еще больше. Приходится учиться и этому нужнейшему в
жизни искусству — шутить, находить смешное в самых, казалось бы, груст-
ных ситуациях и безвыходных положениях. Для этого иногда бывает доста-
точно просто взглянуть на себя со стороны: надулись друг на друга, раст-
репались, раскраснелись — настоящие петухи. Скажешь потихоньку:
«Ку-ка-реку», — всем делается смешно, и злости как не бывало!
Пока речь шла об обсуждении с детьми каких-то общих проблем, касаю-
щихся семьи. Но ведь бывают и несогласия между взрослыми. Обычно от де-
тей их скрывают. А как делали мы? Вопрос этот непростой и даже в ка-
кой-то степени больной для нас.
Дело в том, что мы волей-неволей с самого начала поставили себя в по-
ложение спорящих чуть ли не со всем белым светом: многое в нашей семье
было непохоже на традиционное, привычное воспитание и воспринималось как
вызов, нарочитое пренебрежение общепринятыми нормами и воззрениями. Сей-
час я понимаю, что это отношение имело под собой какое-то основание —
увлеченные удивительнейшим и, в общем-то, новым для нас миром детства,
мы забыли об окружающем нас мире взрослых и невольно пренебрегли некото-
рыми законами этого мира.
С нами, наверное, происходило то же самое, что некогда случилось с
Архимедом, когда он с криком «Эврика!» бежал нагишом по улице, возбуждая
у добропорядочных граждан желание поймать осквернителя благопристойности
и… Нам тоже хотелось скорее рассказать людям о том, как много, оказы-
вается, могут дети, как с ними интересно и легко, если создать для них
иные условия жизни и изменить отношение к ним.
Мы не причесывали своих мыслей и поступков и забывали одеть их в при-
личные — привычные! — одежды… Конечно, это раздражало очень многих,
конечно, вокруг нас и ребят постоянно кипели страсти и споры. Спорили и
мы между собой, иногда и при детях.
— На что вы обрекаете ребят? — возмущалась бабушка, моя мать. — Вы
издергаете их нервную систему, они не будут уважать ни вас, ни окружаю-
щих. Ты вспомни: знали ли вы, дети, когда мы с отцом были не в ладу? Ни-
когда! Мы перед вами выступали всегда единым фронтом: никаких разногла-
сий при детях у нас не было и быть не могло. В этом была наша сила.
Я, сколько ни старалась, действительно не могла вспомнить ни одной
ссоры матери и отца и мучительно сомневалась в правильности собственной
беспокойной жизни. Но, сомневаясь, все-таки никак не могла предотвратить
того, что уже накатывалось на нас как лавина: сенсация, шумиха, вторже-
ние в нашу семейную жизнь многих незнакомых и неблизких людей, которые
тоже что-то предлагали, отвергали, оценивали и спорили, спорили, спори-
ли…
Вспоминая сейчас это трудное для нас время, я с горечью думаю: споря-
щие взрослые подчас забывали о том, что предмет спора — живые дети, и
допускали, даже педагоги, бестактные выводы, прогнозы и замечания по по-
воду нынешней и будущей жизни наших ребятишек.
Мы поистине вызвали огонь не только на себя, но и — что страшнее! —
на своих детей. Но… сделать уже ничего не могли. Спрятать детей от
всего этого можно было только ценой притворства, обмана, в лучшем случае
утаивания правды, но на это мы не могли пойти ни за что! Вот и получи-
лось так, что дети наши росли в обстановке далеко не мирной, и опасений
у меня самых разных до сих пор предостаточно.
Но вот состоялся очень важный для меня разговор с моим совершеннолет-
ним сыном (я не называю ребят по именам не случайно — они сами так захо-
тели). Я спросила его, правда не без смущения, но без всяких подвохов и
подходов:
— Как ты думаешь, это было очень плохо, что мы всегда спорили обо
всем при вас?
Он ответил, чуть помедлив и с некоторым недоумением:
— Почему плохо? Я считаю, что это вообще хорошо — слушать споры: ин-
тересно сравнивать доводы, самому находить решение, независимо от того,
кто как сказал. Ведь вы же не заставляли меня и всех нас обязательно
высказываться, и мне не нужно было ни к кому подлаживаться — вот это-то
и было здорово. Это, наверное, хорошо учит мыслить. Помнишь, в Древней
Греции так учили молодых: они присутствовали при спорах признанных муд-
рецов, но сами не принимали в них участия, не обязаны были присоеди-
няться ни к той, ни к другой стороне. И так учились думать.
Это было замечательно! Я просто воспрянула духом. Оказывается, дело
было не в том, что мы спорили, а в том, какое участие в этом принимали
дети. Но ведь мы действительно никогда не делали из них судей в наших
спорах, не тянули их каждый в свою сторону, не требовали высказаться и
не возражали против их участия в споре. Словом, они были свободны в сво-
их размышлениях и высказываниях. Так продолжается и сейчас.
Кроме того, у нас это все-таки не ссоры, а споры, не скандалы с явны-
ми или скрытыми оскорбительными нападками, а честные поединки с желанием
непременно, самыми неотразимыми аргументами переубедить и убедить про-
тивника. Конечно, без эмоций такие споры не обходятся. Бывает и прорвет-
ся: «Ты ничего не понимаешь и не хочешь понять!» Бывают и слезы. Но все
равно главным для нас остается найти истину, а не уязвить друг друга.
Поэтому мы и стараемся поскорее «отойти» и перестать сердиться друг на
друга.

ЗАБОТА О ДРУГИХ

Эта задача посложнее, чем просто заботиться о детях. И куда важнее. Я
бы сказала, что главная родительская забота и должна состоять в том,
чтобы научить детей быть заботливыми. Как? Много об этом приходится раз-
мышлять, много огорчаться и радоваться. Итог всему можно было бы подвес-
ти такой: чтобы дети росли внимательными и заботливыми, необходимы, по
крайней мере, три условия: во-первых, самим взрослым всегда друг о друге
заботиться, только не напоказ, а всерьез, чтобы это было в семье просто
нормой отношений, как бы нравственной средой обитания ребенка; во-вто-
рых, с самого начала не отвергать желания ребенка помочь, принимать его
работу, пусть даже неумелую, всегда с благодарностью («Спасибо тебе, до-
ченька. Ну что бы я без тебя делала… Выручил ты меня, помощник ты мой
золотой…»), а в-третьих, вместе с малышом заботиться о ком-то, делать
что-то для другого: папе, например, организовать с детьми уборку дома в
мамино отсутствие, а маме побеспокоиться о том, чтобы к приходу папы с
работы малыши вместе с нею приготовили для всех ужин и накрыли на стол.
Простые, кажется, вещи, а сколько понадобилось нам времени, чтобы ра-
зобраться в этом. Нас, правда, сильно выручало то, что мы в семье все
очень расположены друг к другу. Даже наши споры всегда доброжелательны,
а дело каждого обычно вызывает интерес у всех. Так у нас сложилось с са-
мого начала, когда и семьи-то еще никакой не было, а были только двое:
ОН и Я. Буквально в первый день знакомства, обедая вместе во время пере-
рыва одного педагогического совещания, мы разделили пополам между собой:
он — яблоко, я — пирожное. Вот с тех пор у нас и повелось: и горе, и ра-
дость, и работа, и забота — все пополам.
Конечно, не обходится без ошибок и недоразумений, иногда комичных, а
иногда больно ранящих нас обоих. Немудрено: ведь любовь и забота реали-
зуются в великом множестве разных поступков одного человека по отношению
к другому: как посмотрел; что сказал; как встретил и проводил; как слу-
шает; почему молчит; заметил ли; понял ли; когда улыбнулся, а когда нах-
мурился… — из всего этого и многого другого складывается общий язык
для понимания друг друга, язык общения. А у каждого из нас этот язык был
свой, во многом непохожий на язык другого.
Не сразу сложилась у нас общая песня. Тем более что к дуэту нашему
присоединялись новые — детские — голоса, и наладить стройный хор из все-
го этого многоголосья оказалось трудно. Так получилось, наверное, еще и
потому, что опыта жизни в большой семье у нас не было, и нам приходилось
пробовать, изобретать, мучиться там, где все должно бы получаться само
собой.
Вот, допустим, одно время для нас было настоящей проблемой собрать
всех к столу. А все началось с… заботы о занятиях и делах каждого:
дескать, дело главнее еды. И пошло: пора обедать, а у всех еще какие-то
дела неоконченные. Обед стынет, я нервничаю… Так забота об одних выли-
лась в неуважение к труду других. Вспомнили мы, как уважительно относи-
лись к еде — результату огромного труда! — в больших крестьянских
семьях, где помыслить не могли опоздать к столу, и не только из-за того,
что есть хотелось, или потому, что за стол не пустят: совестно было
опаздывать, когда другие ждут. Нам пришлось возвращаться к этому естест-
венному и единственно верному отношению к еде. Но это оказалось потруд-
нее, чем с самого начала организовать все, как должно быть. Теперь надо
было разъяснять, просить, не пускать за стол опоздавших — морока, да и
только.
Грустно, что подобные, в общем-то элементарные, правила общения нам
пришлось постигать методом проб и ошибок. Бывало, что и безусловно хоро-
шее доводили до своей противоположности.
Решили, например: никому никаких лучших кусков. Делили на всех поров-
ну: торты, дорогие фрукты, шоколадки и т. д. Получилось вроде все пра-
вильно: никто не в обиде, и никто в одиночку ничего вкусного не съест,
обязательно другим оставит.
Мы были довольны: справедливость и забота налицо. А вышло как в пес-
не: «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего». Стала я замечать, что уж
слишком старательно начали следить ребята за точностью дележа, чтоб ни-
кому не досталось ни больше, ни меньше. Меня такая скрупулезность поко-
робила раз-другой. Потом начала раздражать все больше: запахло какой-то
мелочностью, счетами… Никому не приходило в голову, что дележ этот, по
сути, несправедлив: и маленьким и большим доставалось поровну, но малыши
могли и не справиться со своей порцией, а старшим явно хотелось еще. Ко-
нечно, отдавали свое другому, но тогда, когда самому уже не хочется. По-
лучалось: «На тебе, боже, что нам негоже». Вот так забота!
Снова пришлось искать, как же от этого избавиться. Стали мы делать
иначе: папа режет торт, например, на заметно неравные части:
— Кому самый большой?
— Дедушке, — предлагаю я.
— А с этой красивой розой?
— Маме? — полуспрашивает кто-то из малышей.
— Конечно, молодец! — одобряет папа. — А вот эти, с шоколадками?
— Папе!
— Нет, — говорит папа, — давайте их девочкам отдадим. Согласны, муж-
чины?
Сестренки смущены и обрадованы вниманием, а «мужчинам» приятно проя-
вить великодушие: они тоже довольны. Конечно, сразу все гладко не полу-
чалось, но поворот к нужному был сделан, и как радостно было услышать:
— Пусть Алеше три конфетки, а нам по две — он же большой. — Или: —
Мам, отдай мое яблоко малышам — им нужней.
И надо было видеть глаза ребят при этом — радостные, доброжела-
тельные. Счеты сеяли рознь, а забота вызывала расположение, протягивала
ниточки дружбы.
Б. П..: Я думаю, что лучше всего, когда забота о других проявляется в
деле, а не в говорении. Потратить время, силы, нервы ради того, чтобы
реально помочь кому-то, — вот что нужно прежде всего. Очень крепко нам
всем надо задуматься об этом, если мы хотим, чтобы росли наши дети от-
зывчивыми и заботливыми не только на словах. Вот что говорил по этому
поводу Роберт Оуэн: «Дети должны стараться сделать счастливыми своих то-
варищей. Это правило должно быть первым и последним словом всякого вос-
питания». «Сделать счастливыми», а не просто сочувствовать и говорить
добрые слова.
Л. А.: Но одно другому не должно мешать! Плохо, если сочувствие
только на словах, но иногда и доброе слово — одно слово! — может челове-
ку помочь. И непросто это — найти его вовремя. Когда расстроишься, так
хочется, чтобы кто-то подошел, утешил, спел по-дружески: «Капитан, капи-
тан, улыбнитесь!» — это ведь тоже забота, делающая людей счастливыми.
Хочется мне рассказать еще об одной нашей ошибке, которая добавила
нам хлопот.
Старшим детям было уже лет по семь-восемь, когда я заметила, что все
чаще в нашем доме слышится: «Но я же занят!» — «У меня важное дело, а
ты…» — «Мне так почитать хочется…» Я, меня, мне… Это понемногу
стало настораживать меня: почему такое заметное внимание к самому себе,
своим делам и своим заботам — как бы отстаивание себя среди других. От-
куда это взялось? Казалось бы, к детям мы всегда внимательны, и наша
жизнь для них тоже далеко не безразлична. Мы дружны, все любим друг дру-
га, и вот такое… Почему?
Одну из причин этого я увидела вот в чем. Мы довольно длительное вре-
мя не догадывались о простом: каждый, даже самый крошечный, человек нуж-
дается в таком времени, когда он полностью предоставлен сам себе, его не
дергают, к нему ни с чем не лезут, то есть ему не грозит вторжение изв-
не. И чем старше становится человек, тем нужнее ему это неприкосновенное
время. Мы были уверены, что уж чего-чего, а свободы у наших детей хоть
отбавляй — сплошная самостоятельность. Так оно и было, но при этом мы,
взрослые, считали себя вправе в любое время, в любой момент, например,
позвать: «Оля, иди ко мне!» Или что-то поручить: «Антон, сходи в мага-
зин». Или просто: «Ты мне нужен», — независимо от того, чем занят тот,
кого зовешь. Так же делали и ребята по отношению друг к другу.
Да и сами мы, взрослые, тоже фактически не имели этого необходимого
неприкосновенного времени: ребята могли прибежать к каждому из нас во
время серьезной работы, разговора, чтения, и мы считали нужным прервать
свое занятие и выслушивать их, исподволь испытывая при этом некоторую
досаду и раздражение: ведь прервали на самом интересном месте.
Но мы терпели, ибо считали: это и есть свобода и равноправие. А полу-
чалась элементарная бесцеремонность и неуважение к делу и времени друг
друга. Это не могло не привести к раздражительности, какой-то нервознос-
ти в отношениях. В доме появилась еле уловимая, а потом все более отчет-
ливая тенденция защищаться, отстоять себя. Вот и появилось: «Не мешайте,
пожалуйста, у меня столько еще дел!», «Ну почему я? Я и так не успе-
ваю…» и т. д. и т. п.
Этого в значительной степени можно было бы избежать, если бы с самого
начала установить такой порядок: занятого человека отвлекать без крайней
необходимости не следует. Это тоже проявление той самой заботы, в кото-
рой нуждается и большой и маленький человек.
Да, забота может проявляться по-разному, но главное, мне кажется,
заключается в том, что надо очень хорошо понимать того, кому хочешь по-
мочь — словом ли, делом ли — все равно. Иначе забота может обернуться
обидой. Вот я и вернулась к тому же, с чего начинала: важно понимать
друг друга, находить общий язык каждому со всеми: сначала в семье, потом
в школе, во дворе, на улице — везде. Этому приходится учиться все время.
И тем успешнее постигаешь эту трудную науку жизни, чем неравнодушнее и
добрее относишься к людям, чем интереснее для тебя своеобразие каждого
человека, его непохожесть на других. В этом интересе и уважении к людям
и состоит, по-моему, секрет общительности, контактности — очень нужного
в жизни свойства.

МИКРОБ ТЩЕСЛАВИЯ

Нас часто спрашивают: «Общительны ли ваши дети?», или так: не занос-
чивы ли они, не считают ли себя выше остальных, поскольку растут эдакими
знаменитостями чуть ли не с пеленок?
Что говорить, опасность такая была. Вообще микроб тщеславия и заз-
найства очень силен: чуть зазеваешься, он уже тут как тут — сидит и по-
гоняет: ты должен быть впереди… ты можешь быть лучше всех… ты самый,
самый, самый… Для этого надо просто несколько раз сказать это себе и
своему чаду. А дальше пойдет: «Алик, покажи тетям и дядям…», «Вовочка
знает уже пятнадцать букв, а ты…», «Посмотрите, как он рисует, — та-
лант!», «Что вы, только в английскую школу!», «Ну, конечно, отличник…»
— это голоса родителей. А вот и голос сына: «Куда ты лезешь, медали не
для таких, как ты» — так он может сказать своему однокласснику, а может
только подумать — такие дети вежливости как раз обучены, наравне с эго-
измом и бессердечием.
Если бы у нас был один ребенок, наверное, мы не справились бы с этой
коварной болезнью. Я очень хорошо помню это ощущение: мой ребенок осо-
бый, необыкновенный; все остальные дети не то, совсем не то! И вот что
страшно: все это на уровне подсознания, почти инстинкта, поэтому с этим
трудно бороться. Но вот родился второй, третий… ощущение чуда хоть и
осталось, но перестало сосредоточиваться на одном, вошло в нормальные
рамки материнской любви, конечно, пристрастной, но не гипертрофирован-
ной. Тогда появилась другая опасность: звание «вундеркиндов». Это сло-
вечко прилипло к нам надолго. Наши дети стали казаться необыкновенными
некоторым из наших гостей, знакомых. Вот это было и вовсе ни к чему. Мы
стали замечать, что при гостях наши «звезды» (их тогда было трое) и хо-
дить начинают как-то не так, и улыбаться слишком часто, и показывать
свои физкультурные упражнения, как бы оказывая снисхождение присутствую-
щим, — все это в степени пока небольшой, но все-таки заметной. Ого! Ког-
да я это обнаружила, решила твердо: никаких показов и демонстраций, надо
прекратить этот хоровод вокруг ребят.
Б. П.: Но было уже поздно! Как мама ни настаивала на этом, мне не
позволяла совесть отказать многим людям, которые уже тогда приходили в
наш дом посмотреть спортснаряды, кубики, игры и, конечно, самих малышей.
Ведь это была не просто любопытствующая публика, а люди, действительно
очень нуждающиеся в совете и помощи. Впрочем, мы и сами нуждались в доб-
рожелательном взгляде со стороны, в дружеской поддержке. Ну как им можно
было отказать?! Я не видел большой беды в том, что ребята покажут свои
достижения, — ведь все дети это очень любят. Тем более что это было нуж-
но тем, кто у нас бывал, нужно людям. Тогда мы договорились: никаких
сверхпохвал — дело обыкновенное — были бы у других детей те же условия,
они бы развивались так же или еще лучше. Гостей мы просили не слишком
восхищаться, воздерживаться от эпитетов в превосходной степени. Не всег-
да получалось, как хотелось бы, но все же профилактика этой проблемы не
прошла даром: ребятишки кривляться отучились. Это, конечно, не пол-
ностью, сложности остались, но мы были теперь начеку.
Отчасти в целях этой профилактики я часто организовывал и соревнова-
ния наших малышей с соседскими ребятишками: по бегу, прыжкам, метанию,
гимнастическим упражнениям. Наши обычно были сильней в гимнастике, а в
беге и прыжках побеждали не всегда, в метании же и вовсе отставали. Не
обходилось без слез, но зато ребята усваивали, что они не «самые-са-
мые-самые», что и другие тоже молодцы. Между прочим, эти соревнования и
меня научили быть посдержаннее в похвалах и объективнее в оценках: се-
кундомер бесстрастен и одинаков по отношению ко всем.
Ходили к нам окрестные ребятишки и без всяких соревнований: кто в
мастерской повозиться, кто на турнике или кольцах позаниматься, кто
просто поиграть. Мы их не стесняли, в их занятия старались не вмеши-
ваться, но наблюдали изредка: как там наши ребята среди остальных, более
старших? Удивляло нас то, что они себя ни младшими, ни слабыми считать
не хотели — играли, а если приходилось, и ссорились на равных правах. Я
говорю в прошедшем времени, потому что те, о ком речь, уже выросли. Но
то же повторяется сейчас и с младшими их сестренками и братишкой, кото-
рые своих старших очень любят, но внешней почтительности к ним не прояв-
ляют и никакой зависимости от них не испытывают.
По-прежнему ходят к нам ребята со всей округи, приезжают родители с
детьми всех возрастов. Контакты с ними налаживаются быстро, хотя бывают,
конечно, и конфликты, и обиды. Кстати сказать, в ссоры детей мы стараем-
ся не вмешиваться, предпочитаем, чтобы они сами могли во всем разоб-
раться, а если нужно, и за себя постоять, и другого защитить, и постоять
за правду и справедливость.

Честь смолоду

Л. А.: Некоторые могут сказать: да речь-то идет о дошкольниках, дети
они еще, крошки — оберегать их надо от всяких треволнений, какая там
борьба за правду и справедливость? Возражение это не придумано — так или
почти так говорили нам неоднократно. Какое заблуждение! Если этому не
научиться до школы, каково же будет в классе, где сталкиваются трид-
цать-сорок характеров, и никакому учителю невозможно разобраться в слож-
ности взаимоотношений каждого с каждым.
Трудно представить себе, сколько разных проблем сваливается на чело-
века в первый же день его пребывания в школе, проблем, которые он вынуж-
ден решать сам, без чьей-либо помощи. Вот мальчишка на уроке дернул сза-
ди за волосы. Стукнуть? Не заметить? Пожаловаться? А он опять дернул.
Так вот же тебе!
— Встань, как твоя фамилия?
— Ну Петрунин…
— Хи-хи, Петрушка…
Обидеться или засмеяться? Ну вот, в носу защипало, слеза по носу по-
ползла, и платка нет… И чего эта девчонка смотрит и смотрит…
— Марьиванна, а Петрунин язык мне показал!.. Марьиванна, а Петрунин
дерется!
У-у, сама толкнула, а сама жалуется! Еще стукнуть? Сказать учительни-
це? Или потом задать ябеде как следует? И все это в течение каких-нибудь
двух минут. Вопрос «Как теперь поступить?» будет одним из главных в жиз-
ни ребенка. От него никуда не денешься, а ситуации все усложняются:
старший мальчик в коридоре толкнул, а «большой дядя» в туалете заставля-
ет поднять окурок и бросить в урну. Как поступить? Покориться? Смолчать?
Возмутиться? Нет, это очень важно, чтобы человек как можно раньше узнал,
как надо поступать в те или иные трудные моменты жизни. И не просто
знал, но и уже поступал, много раз пробовал себя в разных ситуациях,
чтобы уже до школы выработал чувство собственного достоинства, гордость,
смелость — качества, совершенно необходимые для жизнестойкости, самоут-
верждения и сохранения себя как личности независимой и неподкупной. Как
создать их в человеке, чтобы берег он честь смолоду? Привычная фраза, а
что за ней?
Б. П.: Мы уже говорили, что отвергли послушание как цель воспитания,
потому что от послушания до покорности один шаг. А покорный человек —
игрушка в руках сильного. Мы стремились, чтобы ребята, даже самые ма-
ленькие, имели собственное мнение и не боялись его высказывать. Именно
поэтому в самых разных житейских ситуациях мы старались предоставить ре-
бенку право решать и поступать самому и за ошибки свои расплачиваться
тоже самому. Мы старались не просто приказывать или отдавать распоряже-
ния, требуя немедленного выполнения, а объяснять, почему нужно что-то
выполнить
Наши ребята любят выполнять все осмысленно, толково, а бестолковой
организации или самоуправства не переносят. Помните: даже пятилетняя ма-
лышка взбунтовалась против несправедливости. Ну, конечно, форму выбрала
неподходящую: маму обозвала, крик подняла, но возмутилась же! Значит,
есть чувство человеческого достоинства. Уж она не будет терпеть унижения
и оскорбления.
Помню один случай, когда в мастерскую, где я проводил урок труда с
восьмиклассниками, пришел Антоша, ему всего восемь лет было. Один из ре-
бят — выше меня ростом — решил над ним подшутить: провел по его волосам
рукой «против шерсти» — сзади наперед — и сказал что-то обидное. Я стоял
далеко и не сразу понял, что произошло. Вижу только: мой Антошка вдруг
как взъерепенится, как подскочит к обидчику (а сам ему чуть не до пояса)
— кулаком его раз, другой, третий! Тот даже опешил: «Ну чего ты, я же
пошутил…» — но больше к Антону уже никто не приставал. Я не успел даже
и слова в его защиту сказать. Ну, думаю, молодец, в обиду себя не даст.
Л. А.: И не только себя — это, думаю, поважнее. Как-то Оля вступилась
за брата, когда мы все были настроены против него, а она считала, что
это несправедливо. И ведь доказала, что все мы были не правы. Я хорошо
помню, как ей было трудно говорить — ей ведь и десяти не исполнилось, а
кругом нее рассерженные взрослые, старшие, младшие, возмущенные «безоб-
разным поступком» Антона. Но она видела, как все произошло, рассудила
по-другому и стояла на своем, пока мы не разобрались во всех тонкостях
происшедшего конфликта и не признали ее правоту.
Как сделать, чтобы в разного рода сложных ситуациях ребенок научился
действовать не из страха или какой-то выгоды, не по принципу «Наших
бьют!» и не потому, что «Хочу, чтобы было по-моему!», а по справедливос-
ти. Ведь тогда надо эту ситуацию оценить, решить, кто прав, кто виноват,
на чьей стороне выступить. Как сделать выбор? Вот когда нужна правильная
ориентация в нравственных ценностях, твердое знание того, что такое хо-
рошо, а что такое плохо.
И вот тут неоценимую помощь оказывают литература, музыка, живопись,
театр — искусство, образный мир которого доступен детишкам с самого неж-
ного возраста.

ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Меня как-то поразила простая мысль: человечество шлифует и накаплива-
ет свой нравственный опыт тысячи лет, а человек должен усвоить его, что-
бы стать на уровень культуры своего времени, за какие-то 15-20. А чтобы
вступить в разнообразное общение с людьми, ему этот опыт или хотя бы ос-
новы его надо усвоить еще раньше — в пять-семь лет! Какое бы разнообра-
зие жизни и деятельности ни предоставила ребенку семья, как бы ни были
развиты связи детей с людьми и окружающим миром, все равно узок будет
этот мир и беден будет этот опыт без соотнесения его с нравственным опы-
том человечества, со всем тем богатством, которое накопило оно за свою
многовековую историю. Но как сравнить свой личный опыт с тем, что уже
было, что есть и должно быть, что будет? Вот для этого, по-моему, и не-
обходимо искусство, которое вооружает человека тем, что не постигнешь
простым опытом жизни. Оно как прометеев огонь, который поколения людей
передают друг другу с надеждой донести его до сердца и разума каждого,
кому посчастливилось родиться человеком. Донести, чтобы каждый человеком
стал.
Б. П.: Думаю, не надо преувеличивать роль искусства. Человека делают
обстоятельства, характер его деятельности, условия его жизни. Искусству
среди этих условий тоже есть место, но, во-первых, не главное, а во-вто-
рых, не самостоятельное: оно само, как известно, неоднородно и подчинено
интересам разных классов и прослоек общества. Так что красивые слова о
прометеевом огне, я думаю, даже в образном плане не соответствуют
действительности. Конечно, искусство многому учит, дает знание о мире, о
человеке, об отношениях между людьми, но, чтобы переделывать людей, де-
лать новорожденного человеком, — это ему не под силу
Л. А.: Это наш старый спор, в который однажды внес свою лепту и сем-
надцатилетний сын. Обычно на вопрос: «Для чего человеку надо научиться
читать в три года?» — мы отвечали так: уже до школы ребенок многое узна-
ет из книг. Ему становятся доступны географические карты и справочные
издания, расширяется круг его интересов, развивается его фантазия, вооб-
ражение. Чтение становится его потребностью и удовольствием. Он стано-
вится безупречно грамотным без усвоения грамматики. Наконец, это эконо-
мия времени взрослых: он перестает приставать: «Почитай, почитай!» Да и
на свои многочисленные почемучкины вопросы ищет ответы в книгах. А Алеша
сказал то, до чего мы, к сожалению, сами не додумались, но что является
необыкновенно важным результатом раннего чтения. Вот его мысль (передаю,
конечно, не буквально, но за смысл ручаюсь): наша художественная литера-
тура, в особенности детская, чрезвычайно нравственна по сути своей. Рано
научившись читать и читая куда больше, чем ему читали бы взрослые, ребе-
нок незаметно для себя обязательно приобретает нравственный эталон, об-
разец для подражания — еще до того, как сталкивается с некоторыми тене-
выми сторонами жизни, до того, как начнут на него сильно влиять разные
условия, в том числе и неблагоприятные. Тогда он встречается с этими ус-
ловиями как бы нравственно защищенный, уже исподволь усвоивший основные
представления об отношениях между людьми: о добре и зле, о смелости и
трусости, о скупости и щедрости, о многом-многом еще.
Б. П.: Получается, что влияние литературы может быть сильнее, чем
влияние действительности? Даже в том случае, когда они по направлению
противоположны? Что-то не верится. Слишком тогда было бы просто воспиты-
вать людей: читать сказки и «воспитательные» рассказы с утра до вечера —
и все в порядке: обеспечена высоконравственная личность.
Л. А.: Не надо иронизировать по поводу этих сказок и рассказов. Влия-
ние их на формирование личности ребенка очень велико.
В библиотеке, где я работала, и у нас среди гостей я в своей жизни
встретила лишь четверых подростков, которые не читали и не любили ска-
зок. Было ли то совпадением, не знаю, но все они были похожи своей беза-
пелляционностью, рационалист�